Минск. Художественный музей. Презентация альбома «Мастацтва Беларусi». Художники, зрители, критики... Торжественность и суета, характерная для подобных мероприятий.
«Что–то мы давно не виделись! Да выключи ты свой диктофон! А это кто такая? Дочка твоя? Ее надо срочно нарисовать. Нет, слепить. Она же мраморная, нет — фарфоровая вся. Светится. Словно лампочка внутри. Неужели не видишь? Слышишь, что я тебе говорю, — срочно! Время так быстро идет, что и оглянуться не успеешь, как она из девочки в девушку превратится... Вообще, смотри, какие у нее глаза. Видишь? А шея, а пальцы какие тонкие... Она музыкант, рисует? Ты не замечаешь, ты на нее каждый день смотришь, привык. А я глянул — и обомлел, это сколько ей уже лет? Давай отгадаю. Пятнадцать с половиной, да? А зовут как?
В этой суматохе не поговоришь спокойно, дергают–дергают. У тебя есть мой телефон? На визитку, не потеряй только. Я всегда теряю. Вот в карман положи и пуговицу застегни. Давай я сам тебе карман застегну. Звони, приходите с дочкой, она конфеты любит? Будешь ты мне рассказывать, все девчонки конфеты любят... С нами все ясно, у нас вкусы не меняются уже сто лет. Мы и сырком плавленым можем закусить. Помнишь, как в институте? В мастерской и поговорим про скульптуру и прочее. Я тебе как на духу все расскажу и про себя, и про всех. Думаешь, так просто скульптуры по городу ставить?
У меня есть грандиозный проект. Обалдеешь! Такого еще никто не делал. Название только скажу — «Катюша». Не рассказывай прежде времени, а то идею стырят. Идея ведь самое главное. Глину месить и дурак может. Тут большого ума не надо... Поеду к генералу Громову, к тому самому, к губернатору Московской области, посидим с ним, повспоминаем. Поговорим. Выпьем. Он что, не мужик? Он должен меня поддержать — «афганец», как–никак.
Представь себе высокий берег реки. Стоит девушка. Бронзовая. Красивая–красивая, в гимнастерке. Медалька на груди, пару пуговиц на гимнастерке расстегнуто. В сапогах тяжелых, в юбке. Она сама из бронзы, а за ней «катюша», как орган. «Катюша» настоящая, железная, на машине... Да ну тебя к черту! Ведь, сам понимаешь, снаряды там ненастоящие...
Да, самое главное забыл сказать. Девушку зовут Катя, Катерина, Ка–тю–ша. Та самая, что «выходила на берег крутой». Только это до войны было, а потом все поменялось. Как проект? Это памятник Победе будет. Все, приходи, мне сейчас что–то говорить надо», — скульптор сжал мою руку и пошел к микрофону.
Дома я переложил визитку в стол. Пару месяцев тому, прогуливаясь по Михайловскому скверу и увидев бронзовую скульптуру «Курильщика», вспомнил Володю Жбанова. Вечером позвонил, но его телефон был отключен. Я тогда совсем не огорчился, подумал, что завтра–послезавтра, через неделю, через две созвонюсь и встретимся. Странно, но поговорить я с ним хотел не о городской скульптуре, не о бронзе и мраморе. Я хотел, чтобы он рассказал, как в уже далекие 70–е годы он с другом ездил в Москву. Не в Третьяковскую галерею и не в Пушкинский музей, чтобы картины и скульптуры посмотреть... Два студента отправились из Минска в столицу СССР, чтобы встретиться с Владимиром Высоцким. Представляете? И было им счастье. Так иногда бывает в жизни. Встретились, познакомились. Высоцкий даже провел их в театр. И два пацана попали на спектакль. Они смотрели на своего кумира, стоя за кулисами... Вот о той поездке и об удивительной встрече я и хотел поговорить с Володей Жбановым. Мне думается, что та далекая встреча и повлияла на судьбу скульптора.
Потом я узнал, что Жбанов в больнице. Потом он выписался... Потом... А в понедельник мне позвонили и сказали, что час назад Володя Жбанов умер...
У меня лежит в столе визитка с телефонами Володи Жбанова, но ею уже невозможно воспользоваться.
