У Анны Маланкиной — пора творческого расцвета, она — безусловное украшение русского драматического театра. Зритель ждет ее на сцене. За 20 лет в ее актерской судьбе — не один десяток главных ролей. Сходите, посмотрите «Ниночку» — практически бенефисный спектакль Маланкиной — и вы убедитесь: перед вами давно заслуженная артистка, хотя звания не получила до сих пор.Мы, зрители, упорны и своенравны, у нас своя философия, мы самостоятельно выбираем себе звезд. Они нас притягивают к себе, мы хотим о них больше знать. И в «Женские истории» пришли письма читателей «СБ» с просьбой пригласить в рубрику Анну Маланкину. Вот каким у нас получился разговор...
— Очень неудачный момент... Я нахожусь сейчас в самом горьком периоде для женщины — периоде потери любви. На многих обрушивается одиночество. Но у каждой это происходит по–своему, хотя всем одинаково больно. Я, слава Богу, пережила момент, когда мне казалось, что все черные тучи собрались именно над моей головой. Я даже хотела уйти из театра, куда–то уехать. И вот тут, как бы ни было трудно, надо все–таки собраться и сказать себе: «Стоп! Жизнь ведь не кончилась! Да, кончилась любовь, да, рядом уже нет мужчины, который был для тебя огромной ценностью, да, уже некого боготворить, разбились мечты обрести близкого человека, но это лишь часть жизни. Лишь часть!»
Я постановила для себя: «Беру паузу в общении с мужчинами. У меня пока исчерпаны надежды на поиск взаимопонимания с ними. И я начинаю сама себя, так же как Мюнхгаузен из болота, вытаскивать на свет Божий из темноты». Пришло время серьезной внутренней работы, направленной на осмысление прожитой жизни: кто я? где я? с кем я? Потихоньку стала обретать успокоение. Все расставляется по своим местам: у меня, оказывается, есть дом, любимая, невероятно занятная профессия, дарующая возможность проживать десятки жизней вместе с моими героями, есть мой ангел–хранитель — мама — и самое главное во всей вселенной для меня — дочь.
Я всегда старалась быть хорошей матерью, но сейчас мы особенно сблизились, мне интересно наблюдать взросление дочери, разделять ее интересы, дружить.
И еще я поняла: прощание с любовью, преодоление огромной боли одаривают женщину неоценимым опытом — женским взрослением, осмыслением своего места в жизни.
Вы спрашиваете, что же я поняла, повзрослев? Что долго была девочкой, инфантильной женщиной. Я в 12 лет потеряла отца. У меня в душе запечатлелось представление: все мужчины должны быть как мой папа и мой дедушка — сильными, охранять меня, защищать, любить, баловать. Хочешь деревянный домик для игры в куклы — пожалуйста, джинсовую юбочку — нет проблем. Во мне осталось, наверное, что мужчины — огромная ценность. Но, как я поняла, моя безоглядная любовь мужчин пугала.
У меня были две горькие попытки обрести семью. Первый раз я столкнулась с непредсказуемым: заматерелым, с хорошей интеллектуальной базой, философски подготовленным женоненавистником. Что это такое? Это страшная штука: с одной стороны, такой мужчина абсолютно идеализирует женщину, стремится к ней... С другой — соответствовать его идеалу абсолютно невозможно. Любой шаг в сторону от идеала — шок для него, и как следствие — буря агрессии, ненависть к женским слабостям, женскому уму. Чего только я не предпринимала, чтобы соответствовать... И жила по струнке, и все больше молчала — это тоже не соответствовало идеалу... Даже рождение дочери его не смягчило.
Как отец относится к дочери? Могу только процитировать Олю, вернувшуюся после очередного свидания с отцом. Обняв меня, моя восьмилетняя девочка шептала со взрослой интонацией в голосе: «Все равно ты у меня самая хорошая...» Нужны комментарии?
Вторая попытка мне тоже не удалась. Человек, за которого я вышла замуж, также из творческой среды — потрясающий, загадочный, оригинальный фотохудожник. Я ценила его тонкость души, способность к нежности. Думала, творческие особенности наших миров обязательно нас сблизят. Увы! Не сразу разглядела оборотную сторону медали — эгоцентризм. Поначалу очень верила в любовь, считала, что она поможет двум людям измениться, шагнув навстречу друг другу. Надеялась, что эгоизм супруга «подвинется» и освободит часть места в его жизни для меня и моей дочери. Ничего подобного! Мне раньше надо было бы задуматься: человек 40 с лишним лет прожил холостяком, не зря же говорят в народе — это диагноз. Все развивалось, как в спектакле, которому я бы дала название «Женитьба завзятого холостяка». Все трудности нашего существования легли на мои плечи. Получилось так, что у нас не было общего дома. Наши квартиры находились в разных концах города, и муж был всегда очень занятым. А потом, оказалось, что он и не собирался тратить время на организацию совместного дома, провозгласив тезис: «Жить вместе творческим людям ни к чему. Творчество требует сосредоточения!» Муж меня не баловал встречами после спектакля, ибо был вооружен еще одним краеугольным тезисом: «Каждый человек в семье должен сам решать свои проблемы». А через время вырисовался следующий тезис, по которому супруг строил нашу совместную жизнь. Цитирую: «Я не миллиардер, чтобы обеспечивать тебя и дочь!» Можно подумать, что в тысячах минских семей, где мужчины принимают участие в семейном бюджете, все сплошные миллиардеры или миллионеры.
За три года супружества мы три раза намеревались развестись, но вновь соединялись, пытаясь опереться на то хорошее, что нас объединяло. И так до нового раздора и его нового тезиса: «Мне не нужны на свете никакие женщины, кроме моей мамы». Нет, ревности эти слова мужа у меня не вызывали, ибо я прекрасно понимала, что прячется за ними. Великовозрастные сыновья часто прячутся за мать, как за ширму, чтобы скрыть за ней совершенное нежелание нести ответственность за женщину, которая тебе принадлежит. Каюсь, не смогла стать копией его мамы. Я искала, не скрою, опору в мужчине, ибо я — актриса, и живу в очень неуравновешенном с эмоциональной точки зрения мире: то я лирическая героиня, то злодейка, то аристократка, то крестьянка. Мне необходимы тихая семейная гавань, внимание, покой, стабильность.
Однажды промозглым вечером после спектакля, стоя на семи ветрах, я как всегда коротала время на остановке автобуса, чтобы отправиться на другой конец города и побыть женой... И вдруг отчетливо поняла: ничего из моего брака больше не получится, в планах мужа я со своей дочерью просто не существую.
— Вы сейчас очень сердиты на мужчин?
— Нет! Я их обожаю по–прежнему. Но! Они недоразвиты с точки зрения понимания женщины. И мертвой хваткой держатся за свой мужской инфантилизм, ложную самость вместо мужественности. Хотя я уверена, что существуют сильные, уверенные, самодостаточные мужчины умеющие любить, но в моем случае — мне такие не попались.
— Вернемся к разговору о дочери. Почему у Оли ваша фамилия?
— Наверное, потому, что брак ее родителей так официально и не был зарегистрирован...
— Вы хотели дочь или сына?
— Дочь! Мечтала, какие у нее будут каштановые волосы, стройная фигура, что будет она умненькая. Слава Богу, у нее, как и у меня, математические способности — пусть развивает. Знаете, я ее однажды пожурила: «Если учиться не будешь, будешь моделью или артисткой». Я хотела бы, чтобы моя девочка избрала профессию более самостоятельную, чем актерская. Я постараюсь, исходя из своего женского опыта, вовремя ее выпустить в самостоятельную жизнь, человек должен учиться преодолевать сложности, полагаясь в основном на себя, быть готовой встретить любовь, а это значит, что ее душа должна быть готова трудиться. Хочу чтоб она не паниковала, разлуки и расставания — обязательные спутники человеческой жизни.
Что такое быть красивой? У меня никогда не было ощущения, что я как–то доминирую в кругу своих подруг, — все они были красавицы. Тело свое я воспринимаю как очень удобное. Понимаю, что оно предмет театральной эксплуатации — меня не раз раздевали на сцене, чего только стоила мне моя роль в «Калигуле»! Да, слышу из зала, а иногда и вслед на улице восхищенные восклицания мужчин, но отношу это к профессии: актриса должна вызывать эмоции. Когда мне говорят: «Как ты хорошо выглядишь!», отвечаю: «Спасибо, это моя работа». И действительно, на сцене выгляжу лучше, чем в жизни, ибо в жизни я хочу быть серой мышкой — без грима, в черных очках, свитерок «под горло», брюки.
— Ваш отец — Владимир Андреевич Маланкин — заметная фигура в театральном мире, знаменитый режиссер, педагог. Можно сказать, он вырастил для белорусской сцены двух главных режиссеров ведущих театров страны — Валерия Раевского и Бориса Луценко, зажигал звезду режиссера Николая Пинигина, воспитал не одно поколение признанных актеров. Имя отца помогало или мешало вам в работе, жизни?
— И да и нет. Когда я поступила в театральный институт, в благодарность за отца его ученики и коллеги меня старались опекать. И когда я уже стала взрослой, одни еще по–старому пытались нянчить, а другие, наоборот, были со мной очень строги: не дай Бог, лишний раз похвалить, лучше подержать в черном теле, чтоб не думала, что актерский путь — сплошной мед.
Какие театральные планы? Надеюсь, повезет сыграть еще в таких умных и глубоких спектаклях с хорошей режиссурой, какими были «Земляничная поляна» Бергмана и «Доходное место» Островского, где у меня очень интересные роли. К сожалению, эти спектакли очень мало пожили на нашей сцене — на что были свои причины. А пока у меня только «Ниночка». Видите, и личная жизнь, и профессиональная сейчас в паузе. Как сказала одна моя коллега об актерстве, работа слишком жертвенная, слишком большой кровью дается выход на сцену. А я добавлю: зачастую это касается и личных судеб актрис. Но Бог нам дает ровно столько испытаний, сколько мы можем вынести. К тому же и в природе пора холодов рано или поздно уходит, нас неизбежно ждет тепло. И я надеюсь, что вновь стану открытой для любви.
