Открытый урок

Памятники и память о жертвах террористов
Памятники и память о жертвах террористов

Разговор о сравнительном терроризме — деликатная тема. Поскольку жизнь любого человека бесценна и попытка сравнивать «уровни», «качество», «эффективность» преступных действий, направленных против мирного обывателя, по меньшей мере негуманна. Однако такого рода сравнения — реальность. И делать вид, что этого нет, глупо.

Вот в Киеве открыли памятник жертвам 11 сентября. Какие здесь могут быть возражения? Но, наблюдая за траурной церемонией, думаешь: а почему нет памятника жертвам Беслана, «Норд–Оста» и другим безвинно погибшим в российских городах за последние годы?

У журналистов нередко встречаются штампы вроде «весь мир сопереживает». 11 сентября, просматривая программы новостей ТВ, убеждаешься в обоснованности такого рода штампа. Действительно, весь мир говорит о начале некоей «новой эры», отталкиваясь от американской трагедии. Но почему новая эра наступила именно начиная с Америки? Не оставляет чувство, что даже таким образом отдаются геополитические и иные долги.

Конечно, если исходить из того, что символ всего мира — пресловутые башни, то вывод справедлив: новая эра действительно началась с атаки авиалайнеров на Нью–Йорк. А если не исходить? Я ведь не думаю, что простые американцы вникают в подобные тонкости. Горе у всех народов выглядит одинаково, трагедия равняет богатых и бедных. По ту и по эту сторону океана, в Барселоне и Токио, в Мехико и Москве.

Тогда почему множатся штампы, подобные названным? Ответ очевиден: есть конкретное горе, а есть не менее конкретная политика. Кроме того, существует желание, может, неосознанное, убедить окружающих как в правильности геополитической ориентации, так и в единственности сделанного национального выбора. Не оставляет желание подчеркнуть единство, встать, так сказать, рядом, плечом к плечу. И ничего нет плохого в этом человеческом чувстве. Кроме заметного невооруженным глазом стремления заглянуть в глаза сильному.

Причем «сравнительный терроризм» — не единственное политическое оружие в ряду подобных. Есть еще, к примеру, «сравнительная война». Как–то обратил внимание на множество военных программ образовательного, исследовательского характера на канале «Дискавери». Все про войну да про войну. Но, как правило, про западную войну. Про детальную высадку союзников в Нормандии. Про Африку и ожесточенные битвы у Эль–Аламейна. Про генералов Эйзенхауэра, Монтгомери и иных англо–американских полководцев. И что, все это случайно? Да нет, речь все о том же: перетягивании политического каната с помощью военно–исторических сюжетов. Массовый зритель, просматривая картинки прошлой войны, убеждается: действительно, русские лишь помогли англо–американцам победить Гитлера. Не вызывает сомнений, что величайшее столкновение цивилизаций в ХХ веке выиграла западная в лице славного премьер–министра и мужественного президента. Что и говорить, дядюшка Джо участвовал в битвах (один Сталинград чего стоит), но все же это значительные эпизоды, не более того.

Другими словами, любое менее или более значимое событие, происходящее сегодня в мире, обыгрывается с политическими целями. Любому заметному факту дается соответствующая интерпретация. И нет никакого основания думать, что набравший силу терроризм стоит в этом смысловом ряду особняком. А что касается моральных критериев, то их место традиционно во втором эшелоне общественного сознания, там, где фольклор и культурологические изыски.

Хорошо, а что взамен? Взамен можно предложить политические категории одного содержания. Когда слово «террорист» понимается одинаково во всех политических гостиных. Когда новая эра во взаимоотношениях политиков и государств связывается не с отношениями господства и подчинения, а исходя из уважения к свершившимся событиям. Где бы они ни произошли, кто бы в них ни участвовал, каков бы ни был масштаб потерь.

И это не идеализм. По отношению к тем же событиям Второй мировой войны надо признать, что был период взаимопонимания между союзниками, когда масштаб побед под Эль–Аламейном и Сталинградом был неоспорим как для Сталина, так и для Рузвельта, Черчилля. Когда не пришла пора активного «промывания мозгов», когда политически второстепенное отступило перед главным: желанием отстоять мир перед лицом фашистской угрозы. Ничего не изменилось и ныне: отстоять мир перед атаками террористов можно только тогда, когда не будет (хотя бы временно) господствовать желание реализовать узкополитические цели над задачами действительно мирового масштаба.

Конечно, есть здесь и иной аспект: наше собственное равнодушие, в том числе к нашим собственным же жертвам. Слишком быстро забываем, слишком быстро находим альтернативные способы забвения. Вот говорят: война не закончилась, пока не возвращено семье и государству имя последнего солдата. В этом случае нам воевать еще долго. Ибо сотни, тысячи еще лежат неизвестными. Это, конечно, отдельная тема, но смысл аналогии ясен: жертв террора должны помнить не только семья, близкие люди. Жертвы террора на совести государства, которое не смогло защитить своих граждан. А раз так, то память — категория политическая. Раз так, то желательно видеть не только внешнюю канву событий, но и их внутреннее содержание.

А памятники надо ставить. Исходя в том числе из тех соображений, что их политический контекст со временем уходит. А человеческий живет ровно столько, сколько жив человек.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter