Рассказывая о моей работе в «Верасах» и бесконечных интереснейших, но очень тяжелых гастролях, не могу не упомянуть о Би Би Кинге. Считается, что именно он, король блюза, изобрел туровые гастроли по странам мира, дав однажды 300 концертов в год. И гордился этим.
Знал бы он, чем это обернется для нас, советских артистов. Наши чиновники от музыки быстро сообразили, как на нас зарабатывать сверхприбыли. Не зря по стране ходил тогда такой анекдот: «В американском виски–баре два здоровых ковбоя заспорили, кто лучше выжмет лимон. Первым взял лимон Сэм и так сжал его, что чуть не наполнил соком стакан. «Все, — сказал Сэм, — больше в нем сока нет». «Дай–ка я попробую», — сказал Билл и, сжав лимон изо всех сил, выдавил из него одну каплю. «Все, вот теперь в нем действительно сока не осталось, — сказал Билл. — Я выиграл!» И вдруг раздался негромкий голос: «А можно я попробую?» Это сказал щуплый на вид приезжий незнакомец. Ковбои снисходительно улыбнулись и дали ему выжатый лимон. Незнакомец сжал лимон, и тут ко всеобщему изумлению из него потекла струйка сока. Наполнив стакан до краев, незнакомец вернул жмых. «Ты кто?» — в ужасе спросили ковбои. «Я — нормировщик из СССР». Вот эти нормировщики и планировали нам более двухсот концертов в квартал. Плюс неучтенные выступления на фондах принимающих филармоний, плюс огромное количество бесплатных «шефских» концертов для Минобороны, МВД и других ведомств и организаций. Да еще постоянные поездки за свой счет в Москву, на Центральное телевидение. Худрук Василий Раинчик резонно считал: показывают нас по ЦТ — значит, мы есть в СССР, не показывают — значит, нас нет. Плюс вместо отдыха репетиции и ночные записи в студии на радио по приезде в Минск. И при такой нагрузке и ломящихся от публики залов я получал меньше двух долларов за концерт! Таская на горбу чемодан и три инструмента: электрогитару, классическую гитару и банджо. Воистину Би Би Кинг ужаснулся бы, если бы узнал о таких бесчеловечных нормах.
Лишь беззаветная любовь к музыке и зрителям да гордость за то, что мы успешно представляем Беларусь и СССР, позволяли нам все это выдерживать. Но, как говорили древние: «Гордость предшествует падению». И многие из нас расплатились подорванным здоровьем, сломанными судьбами, а некоторые и ранней смертью.
Страшно вспомнить, но идею оцифровки музыки я предложил еще в 1969 году, сразу после получения квалификации программиста–вычислителя, как и идею тюнера для настройки инструментов. Тогда это считалось фантастикой. А через 15 лет наряду с комфортной аппаратурой для меломанов идея стала воплощаться в безработицу для музыкантов. И в самом деле, зачем платить музыканту зарплату, заботиться о его здоровье, если можно купить за копейки левое программное обеспечение и спокойно жить. Но разборчивых людей от «фанеры» уже давно тошнит. Ведь после Мулявина, Борткевича и Кашепарова, старых «Верасов», «Сябров» и Вуячича у нас на эстраде не появилось ни одного голоса всесоюзного уровня. На концерте в Белгосфилармонии, посвященном 70–летию со дня рождения Владимира Мулявина, Надежда Микулич и Анатолий Ярмоленко исполнили каждый по песне «живьем». Разница со всеми остальными была огромная. Ведь для голоса мало красивости, должны еще быть масштаб, значимость.
Но хватит о грустном. Расскажу кое–что из интересных моментов верасовской жизни. Однажды мы были на съемках гала–концерта на ЦТ, который проводила красивая женщина, дочь композитора и поэтесса («У беды глаза зеленые»), великолепная телеведущая Татьяна Коршилова. А после концерта был фуршет, где собрались все звезды. Помню, как Татьяна после очередного комплимента в ее адрес произнесла фразу, которая мне надолго запомнилась: «Доброе слово и кошке приятно». Такой она и осталась в моей памяти — красавица, женщина–кошка в длинном в пол черном шелковом платье.
А вот возле Ядвиги Поплавской за фуршетным столом все время вертелся Геннадий Хазанов и без конца сыпал комплименты в ее адрес. Я посмотрел на Сашу Тихановича, стараясь понять, не ревнует ли он. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Обычно равнодушный к таким вещам, принятым в Москве, Саша несказанно удивил всех, резко пригрозив Хазанову. Тот потерял дар речи и счел за благо ретироваться. Никто якобы ничего не заметил.
И здесь я обратил внимание на одинокого пожилого человека, скромно стоявшего в дальнем углу. Он словно стеснялся подойти к звездам. Но я шестым чувством уловил идущую от него огромную силу и решил познакомиться. «А почему бы вам не присоединиться к нам?» — спросил я у незнакомца. «Нет, нет, — ответил он. — Мне здесь очень хорошо». «А можно с вами познакомиться? — не отставал я и представился: — Геннадий Стариков, артист ансамбля Верасы». «Левитан», — сказал он, протягивая мне руку. «Как Левитан? — еле вымолвил я, — Тот самый?» «Да, Юрий Борисович Левитан, тот самый». Тут я уже потерял дар речи, так и стоял, держа Левитана за руку. Я неотрывно смотрел на народного диктора номер 1 и мне казалось, что из–за его спины сейчас выйдет сам Сталин. А ведь Гитлер приравнивал голос Юрия Борисовича к одной дивизии и грозился расстрелять Левитана после победы вермахта...
(Продолжение следует.)
