В тот день погибли более 700 человек
В 2013 году «Издательский дом «Звязда» выпустил документальную повесть Сергея Панизника «Освейская трагедия. 1943». Впервые изданная в 1992 году, повесть и сейчас не теряет своей актуальности. О чем повествует эта книга? Более 70 лет назад, 16 февраля 1943 года, фашистские оккупанты согнали в костел жителей Росицы Верхнедвинского района и окрестных деревень. Продержав их там несколько дней, вывели на окраину и заживо сожгли в большом сарае. В тот день погибли более 700 человек. С этой трагедии началась трагедия всей освейской земли — одна из самых ужасных на территории Беларуси. Карательная операция гитлеровских захватчиков по жестокости превзошла все ранее проведенные ими акции по уничтожению мирного населения. В результате блокады (а она длилась почти полтора месяца) только в бывшем Освейском районе были сожжены все 158 населенных пунктов, часть из них уничтожена вместе с людьми. Из 21 тысячи на пепелища возвратились только шесть с половиной тысяч жителей. Теперь на Освейщине ни одного из них нет в живых. Читателям «БН» предлагаем отрывки из документальной повести Сергея Панизника.
Продолжение. Начало в номере за 21 декабря.
Людмила Ивановна
ЛЕВЧЕНКО-ЗИНКЕВИЧ, г. Елгава:
— Мы тихонько пробрались в барак, где находились моя мамочка и младший брат. Старшую сестру Лёлю сразу разлучили с мамой и отправили на работу: ей шел 15-й год. Всю ночь мы просидели и проплакали. Утром всех наших матерей вытолкнули из барака. Крик стоял невероятный. Нашу мамочку вынесли, так как она потеряла сознание. Мы, детки, кто был в силах, прильнули к окну, безутешно рыдая. Пошли страшные дни. Ходить по бараку не разрешалось. Все время мы должны были сидеть на нарах. Так как я была очень слабая после «лечения», все время лежала. Мой братик был рядом со мной. Из барака нас не выпускали. Один раз в день выдавали еду, которая состояла из кусочка хлеба-эрзаца, зеленых капустных листьев и воды. Запомнился и страшный угол в нашем бараке, где лежали маленькие детки, которые еще не ходили. Они там тихонько умирали, плакать у них уже не было сил. И еще помню злую надзирательницу, которая била детей. Однажды мой братик потерял свой хлеб, а я так рассердилась, что ударила его. Сразу же была наказана: меня поставили под метлу в туалете, а дети должны были на меня смотреть и смеяться. Так как я была очень слаба, простояла недолго. Меня отнесли и положили рядом с братиком. У меня все тело покрылось страшными струпьями. А через некоторое время увели в тот страшный лазарет и моего братика. Отчаянию моему не было предела. Мне казалось, что я не выполнила мамин наказ, не уберегла его.
Сколько я так прожила, не помню. Однажды меня и нескольких ребят из нашего барака вывел охранник, посадил на телегу и увез раздавать по хозяевам. Таким образом я попала на хутор. Когда всех ребят разобрали, меня, больную, отправили обратно в лагерь. Но один дедушка пожалел меня и взял к себе, а на мне не было живого места, только лицо осталось чистым. Я не могла ни сидеть, ни лежать от нестерпимой боли. Поселив меня в нежилой комнате, меня начали лечить. Когда я немного окрепла, стала пасти у них скот. В любую погоду. От зари до позднего вечера. Так я стала зарабатывать себе на хлеб.
Однажды я пригнала на дойку коров и задремала, а мне нужно было еще присматривать за мальчиками хозяев. Проснулась я от того, что молодой хозяин, он был айзсаргом, ударил меня ногой, да так, что я отлетела в сторону. Он начал меня избивать. Если бы не подоспел его отец, не знаю, осталась ли бы я жива.
Каждое утро начиналось у меня с того, что я как молитву повторяла: «Где ты, моя мамочка? Жива ли ты, когда ты меня найдешь? Возьми меня отсюда». Хозяева, кроме дедушки, говорили только по-латышски, и я ничего не понимала. Разговаривала с овцами и коровами, чтобы не забыть свой язык.
Наконец наступил долгожданный день — приход Советской Армии. Потекли томительные дни ожидания — а вдруг повезет и мамочка найдет меня, мы снова все будем вместе. Время шло. И вот уже наступил 1945 год. Нас отдали в школу: таков был приказ. В конце февраля 1945 года я и еще одна девочка, которая жила на хуторе рядом, шли из школы. А накануне я видела свою маму во сне, будто она нашлась, но меня не берет с собой. Я так ясно ее видела, что не могла забыть лицо, и, проснувшись, все утро плакала. Валечка (так звали соседку) меня утешила, что и у нее нет матери. И — о чудо! — трудно поверить, но это так. Мы услышали голос женщины, идущей за нами. Она позвала тихонько: «Девочки!» Мы с Валечкой остановились, посмотрели и пошли дальше. А за нами шла изможденная, худенькая старая женщина, в которой я не узнала свою мамочку. Но что-то заставило меня повернуться, и в это время раздался ее истошный крик: «Людочка!» Она опустилась в снег. Я бросилась к ней. Счастью нашему не было предела, а меня охватил дикий страх, что вновь ее потеряю. Я не отпускала ее от себя ни на минутку.
Спасение детей — спасение народов
Время осознанной истории человечества — примерно 7 тысяч лет: 5 тысяч лет до нашей эры и 2 тысячи лет нашего времени. Принято считать, что поколения меняются раз в 25 лет. Казалось бы, 7 тысяч лет — это огромный срок, но если подсчитать, сколько поколений сменилось за это время, то окажется — всего 280! И вот мы пришли к черте, когда все мы, живущие на Земле, можем стать последним, 281-м поколением. Если не защитить мир на нашей планете.
Да, сегодня необходимо говорить о спасении, потому что есть исторический опыт единения, породнения, выживания. Спасение детей предвестило спасение народов. И каждый случай возвращения к жизни требует поклонения. Вот почему и фиксирую я свидетельства о том, как матери Латвии спасали Анфису и Валю — дочерей Брони Станиславовны Божены, как Ирина Духальская женила своего приемного сына Леню, как Доминик Викентьевич Грауде с женой в Икшкиле шесть лет растили Виктора — сына Антонины Антоновны Уселенок из Росицы. Белорусские дети воспитывались в семье Чесновицких, Камериловых, Врублевских, Ковалевских...
Рижанка Регина Ивановна Немиро поведала о своей спасительнице Марте Миелбарде, мужа которой расстреляли оккупанты. Имела приемную маму дочь Мороза Никанора из деревни Лесниково и Шельпы Анны из Освеи, сын Александра Савлука из Освеи, две дочери Виктора и Ульяны Солодковичей из деревни Бородулино... Валентина Нечаева в Риге усыновила ребенка белорусской женщины Гунефы Шпаковской.
Тринадцать детей спасла от гибели и эвакуации в Германию Евгения Владимировна Володенок вместе со своим мужем — железнодорожником. В разговоре с Василием Скрипко, старшим офицером Советской Армии, узнал, что он снова вернулся служить в Ригу только потому, что здесь живет его спасительница — старенькая женщина Ксения Михайловна Врублевская, которую он зовет не иначе как мамой.
Но не всем так посчастливилось в жизни. Виктор Иосифович Уселенок и его жена Велта Андреевна из Лиепайского района так и не нашли родных Виктора. Анна Ивановна Деменщенок сообщила из Витебска, что у нее в Саласпилсе погибли сыновья, а девочку из концлагеря взял латыш и удочерил ее. В 1960 году Общество Красного Креста разыскало ее дочь. Алла написала матери из Америки несколько писем, но вскоре всякая связь между ними оборвалась... Нужно было ждать окончания «холодной войны».
Миссис Вильям Лоулор из Братского партизанского края
У одной из моих многочисленных дорог по бывшему Братскому партизанскому краю мне показали хату, где жила мама, потерявшая в Саласпилсе дочь. Хозяйки в тот день дома не оказалось. Оставил записочку. Для надежности из Минска написал письмо. И вот ответ: «Пишет вам Деменщенок Анна Ивановна. Вы просите меня вспомнить о пережитом. Напишу все, что только смогу вспомнить (ведь я была контужена).
«До войны я жила вместе с мужем Деменщенком Павлом Александровичем и детьми: Аллой, Геной и Шурой — в деревне Старосеков Двор Соколищенского сельского совета. Затем мужа направили на работу в Клястицкую РТС на должность замполита. Началась война. Мужа оставили в Клястицах для подпольной работы. Пришлось возвратиться в деревню Марково к моим родителям — Казадаевым Ивану Михайловичу и Федосье Даниловне. На берегу реки мы сделали тайник-убежище и жили там, опасаясь появляться в деревне. Ведь муж был коммунистом, а я — комсомолкой.
Спустя полтора месяца по просьбе односельчан (в частности Морозовой Зинаиды Михайловны: она знала немецкий язык) мы все-таки покинули наш тайник. Все боялись, что фашисты, найдя нас, расправятся с жителями деревни. И мы вернулись в Старосеков Двор.
Весной к нам пришел Василевич — первый секретарь Россонского райкома партии. Говорили об организации нового партизанского отряда. Часто были у нас Родион Охотин и Петр Машеров. Но нашелся человек, который донес фашистам, что нас навещают «неизвестные». К нам прибежал связной Селявский и сказал, чтобы Павел Александрович скрылся. Муж с племянником Осиповым Константином едва успели добежать до леса, как в деревню въехали немцы. Меня с детьми схватили. Нас хотели повесить, но жена немецкого переводчика объяснила, что мой муж не партизан, а его нет дома, потому что косит сено. Так она спасла нам жизнь.
Через несколько дней я с детьми тоже ушла в лес. Ночью мы пробирались в деревню к родным. А днем скрывались в лесу.
В партизанском отряде я стала связной. Вместе с сыном ходила в Соколище, собирала с детьми оружие, прятала, а затем передавала партизанам.
В 1943 году по нашей земле прошла карательная экспедиция. Враги безжалостно расправлялись с людьми. Оставляли после себя смерть и пепелища. Полностью была сожжена и моя родная деревня Марково.
В тот день я была с мужем на задании. Это было 6 января 1943 года. Каратели ворвались в деревню: они убивали и сжигали жителей, затем пошли по окрестным лесам. В деревне сожгли мою бабушку и тетю с детьми. А в лесу забрали моих детей и отца, прятавшихся там. Увезли в концлагерь. Мать мы нашли убитой в лесу».
(Окончание в следующем номере.)
