Остров Занзибар глазами белоруса-журналиста

Острова в океане

Во времена глубоко доисторические, когда еще даже почтовых голубей не научили переносить информацию, обуявшая какого-нибудь непоседу охота к перемене мест практически всегда приводила к открытиям. Это могла быть более комфортабельная пещера и стадо непуганых мамонтов для нашего предка. Колумбу, которому дома не сиделось, повезло больше — открыл Америку. Русский купец Афанасий Никитин сходил за три моря, и теперь мы всем миром сопереживаем героям Болливуда. Путешественникам современным в этом плане ловить нечего — все открыто, сфотографировано, записано на видео и выложено в интернете. Меня это совершенно не напрягает. В дальние края я еду не для того, чтобы постоять у очередного собора или другого заюзанного туристами памятника. Больше интересуют материи нематериальные: атмосфера места, где довелось оказаться. И, конечно же, сами люди — их нравы, обычаи, жизненные ценности, осознание своего места в мире. Две поездки на два острова, находящиеся в разных концах земного шара, которые неким чудом состоялись у меня в прошлом году, в этом плане дали многое. Кое-чем из увиденного делюсь с читателями.

Океан ненадолго ушел.

Он весь покрытый зеленью, практически абсолютно весь. Исключение — белая каемка пляжа по всей окружности. Тоненькие и очень нечастые нитки дорог, разбегающиеся, как морщины по лицу, в только им известном порядке. Там-сям разбросанные светлые, отдающие ржавчиной пятна — это крыши нечастых поселений. Самое крупное такое пятно — столица, где немногим более ста тысяч жителей.

В ее окрестностях наш самолет и приземляется. И уже примерно через два часа (а именно столько заняла неспешная езда на противоположный конец острова в курортную деревушку Нунгви) я четко понял две вещи.

Нас встречало все племя.

Первая. Это не Европа. Более того, Европой здесь и не пахнет. Не могу представить, чтобы кривоватые, с изрядно покоцанным асфальтом улочки кому-то вздумалось мыть шампунем. Нет и близко аналогов Елисейских полей, Биг-Бена, замков, ярких неоновых реклам всяких фирм, законодателей гламура и моды. Бутиков тоже нет, хотя… Помните, как выглядят наши гаражные кооперативы — ряды неказистых кирпичных боксов с широкими входными дверями? А теперь разверните эти боксы в одну линию, снимите двери, поставьте сколоченный из подручных средств прилавок и навалите на него гроздья бананов, корзины помидоров, ржавые остовы холодильников, поломанные велосипеды и другие очень необходимые в хозяйстве вещи. Это и есть здешние «бутики». И тянутся они вдоль дорог многие километры — именно их видишь первым делом, когда автобус выскакивает из пальмовых зарослей и приближается к очередной деревушке.

Вторая. Все это мне чертовски нравится. Нравится, как органично сочетается состояние чуть ли не нирваны с бесшабашностью и некоторой безбашенностью. И правда. Представьте. Обочина дороги. Четыре столба, крыша из пальмовых листьев. Под ней прямо на красной пыльной земле безмятежно лежит погруженный в свои мысли человек. Одежда — видавшие виды шорты и майка. Обувь — шлепанцы из автомобильной покрышки. И ему нет никакого дела до того, что рядом, едва ли не по ногам, проскакивает очередной «тап-тап» — ржавый, без дверей и стекол аналог нашей маршрутки. Он набит не просто битком — пассажиры свешиваются со всех подножек, сидят чуть ли не друг у друга на головах. Тормозов у агрегата, похоже, нет, и стайка девочек-школьниц в черных платьицах, белых платках и желтых фартучках в последний, как мне кажется, момент выскакивают из-под колес. Никто почему-то не ругается и не хватается за голову. Все активно жестикулируют, улыбаются и смеются. И не знаю почему, но эти широкие белозубые улыбки на черных лицах заставляют улыбнуться в ответ и пожалеть, что это не ты, абсолютно счастливый и ничем не обремененный, мчишься куда-то в даль светлую.

Что это за место такое, спросите вы? Остров Занзибар. Писать пространный очерк, рассуждать с полным знанием дела, как это принято у многих путешественников, об экономическом и географическом положении, прогнозировать будущее этого островного анклава островной части Танзании не буду. Всем, кому это нужно, — интернет или любая турфирма в руки. На тему достопримечательностей только один штрих. Благодаря поездке я стал настоящим фанатом самого известного парса в мире — Фредди Меркьюри, он же Фаррух Булсара, который родился в Порт-Стоуне, и дом, где он жил, я видел.


Улочки Порт-Стоуна.

А еще, как я имел возможность убедиться, Занзибар — это два образа жизни.

Первый — тот, который ведут постояльцы отгороженных от остального мира высокими стенами многозвездных отелей. Здесь все традиционно вылизано — пляж, пальмы, бунгало в этностиле, интернациональный набор развлечений, вездесущие гамбургеры и кола, которые с какой-то тупой обреченностью поглощают одышливые туристы-европейцы. Как по мне, то скучно! Не всем: когда на пляже в своей традиционной одежде появляется мужчина из племени масаи (а они высоки, стройны, грациозны и красивы), головы туристок всех возрастов поворачиваются вслед им, как подсолнухи за солнцем. Я не шучу. Они супервостребованные объекты секс-туризма. Причем пригодность каждого конкретно к процессу проверяется тут же и безо всякого труда, если учесть, что брюки в гардероб масаи не входят. Европейки охотно рожают от них, тем самым вливая свежую кровь в потомство. За них даже выходят замуж, но часто просто вывозят из страны. 

Наш гид Хассан.
Совсем другое дело второй образ жизни. Он яркий, цветистый, пыльный и местами мог бы привести в ужас наших санитарных врачей. Вот здесь никакой размеренности и упорядоченности, офисов и восьмичасового рабочего дня. Подавляющее большинство островитян живут, надо сказать, весьма небогато, тем, что даст плодородный краснозем, принесет океан. Но особого стремления заработать больше не наблюдается: самые хлебные места в турбизнесе заняты приезжими из других стран, коренные занзибарцы, особенно старшее поколение, считают работу вообще ниже своего достоинства. Тому, как мне толковал наш просвещенный, окончивший московский РУДН, а потому хорошо понимающий нюансы славянского юмора гид Хассан, два объяснения. Одно в том, что подавляющее большинство здесь исповедует ислам, а потому, нисколько не напрягаясь, все ждут следующей жизни, где все, вплоть до гурий в райских садах, будет не в пример лучше. Второе: зачем напрягаться, если в положенное время с пальмы упадет кокос, вылезет из земли ананас, будет океанский отлив, и послушные мусульманские жены пойдут и соберут морских гадов на пропитание.

При всем при том занзибарцы никакие не буки, не религиозные ортодоксы, а очень веселые, непосредственные, коммуникабельные, но не приставучие, и мне общаться с ними было в удовольствие. Особенно после того, как выучил суахили, усвоил необходимый словарный минимум. 





И здесь главное по значимости слово — «джамбо», то есть «привет». Оно звучит везде и с разными интонациями. С него начинается все: случайная встреча, большой деловой разговор, товарно-денежные отношения. Вот как это выглядит на практике. Захожу в приглянувшийся торговый павильон и прямо с порога громко себя обозначаю: «Джамбо!» На первый взгляд кажется, что кричу в пустоту, но тут прямо с бетонного или вообще земляного пола поднимается солидных форм женщина и не менее радостно отвечает: «Джамбо!» Ага, друг другу мы явно понравились, хозяйке мои глубокие языковые познания импонируют, и я перехожу к делу: «Сколько стоит вот эта чудная рубаха с национальным орнаментом?» Хозяйка скромно потупляет взор и выдает: «Тридцать долларов». Взрываюсь негодованием на чистейшем суахили: «Тридцать долларов! Все нажитое непосильным трудом? Послушай, мванамке данджа (хитрая женщина), даже твоя совесть кричит тебе: пять долларов». — «Пять долларов? О, горе мне, боси мвере мкумба (большой белый человек) хочет оставить без куска осьминога восемнадцать моих маленьких детей! Двадцать долларов». — «Пятнадцать, данджа, и это мое последнее слово», — где-то на середине рассказа о голодающем восьмом ребенке я ставлю точку в торге. Хозяйка согласна, мы оба выходим из роли, оба друг другом довольны и оба хохочем. Я с благодарностью принимаю чашку чая, показываю на мобильнике зимние белорусские пейзажи. Собеседница округляет в удивлении глаза и в свою очередь показывает фото прелестной чернокожей девушки, своей внучки, которая в Кембридже учится, — и теперь уже я закатываю глаза от восторга. Вот совсем же мелочь, кажется, а я потом чуть ли не целый день улыбаюсь, вспоминая эту сценку.



«Полеполе» — это даже не слово, а скорее понятие. Для себя я его перевел в стиле киношного товарища Саахова. Помните: «Э, послушай, торопиться не надо». Так вот, на Занзибаре не торопится никто и никуда. Вот я, к примеру, договариваюсь об океанской прогулке, и мой визави с жаром твердит мне, что это только с ним, что у него самая быстрая лодка, что на ней и до Африки дойти не проблема. Бьем по рукам, утром прихожу на берег — и что? Вместо суперкатера со стремительными хищными обводами вижу какую-то шаланду с длинными деревянными балансирами по бокам. «Что ты мне подсунул, нехороший мту занди (мореман)? Это корыто на триста лет старше меня и на ходу развалится!» — «Полеполе, боси мвере мкумба (все будет хорошо, садись)», — успокаивает меня шкипер. Сажусь, медленно ползет по старенькой мачте латаный-перелатаный парус, лодка идет в океан. Чуть позже, когда короткие и злые прибрежные волны остались позади, я в полной мере оценил и устойчивость, и плавность хода нашего плавсредства: на огромной высоты валы, нескончаемой чередой катящиеся по океану, лодка взбиралась и спускалась так медленно, что и душа успевала не раз в пятки уйти, и от восторга кричать хотелось, видя такую мощь и красоту. И так мне эта неторопливость, это «полеполе» понравилось, что и в круиз к дальнему и чудной красоты рифу отправился не на современной яхте, а на чем-то похожем на каравеллу колумбовских времен — та тоже скрипела всеми сочленениями, но с медленной неотвратимостью приближалась к цели.

Но самый весомый аргумент в пользу того, что «полеполе» — это хорошо и для здоровья полезно, — одна здешняя черепаха. Ей на момент нашего знакомства было 146 лет. И вот она точно никогда и никуда не торопилась.

В целом же занзибарская приветливость и неторопливость — это и есть главные составные части того, что здесь называется «акуна матата». Дословный перевод — «все хорошо». И это больше, чем слова. Это — стиль, образ жизни и философия островитян. Которые не особо заморачиваются построением жизненных планов и преодолением проблем. Они просто живут, не доставляя при этом никому никаких проблем, в полной гармонии с собой. 

Люди живут по-всякому.




Но им, людям и черепахам, это можно, они местные. В отличие от меня, у которого на все про все каких-то десять дней, а сколько всего надо увидеть. Потому полеполе полеполем, но два дня на сафари в Танзании я выкроил. И это было потрясающе! Во-первых, сама Африка — это просто чудо: не выжженная беспощадным солнцем пустыня, а безбрежная зеленая саванна, по которой разбросаны акации с плоскими кронами. Горные хребты и субтропические леса. Дороги, которые выше всяческих похвал. И национальные парки! Их в Танзании больше десятка, мы побывали в двух. На равнинах Тарангире вопили от восторга, видя стада слонов, любовались грациозными газелями Томпсона, импалами и жирафами. В Нгоронгоро, а он расположен в огромной кальдере, спорили, сколько минут продержится под водой бегемот, практически в упор «расстреливали» камерами мобильных огромного шарубу (так здесь называют львов), который ни на нас, ни на нахальных зебр, пасущихся рядом, не реагировал. Да и зачем ему, царю горы, эта суета, если в прайде есть красотки-львицы, которые как раз в этот момент успешно загоняли антилопу. То есть никакой дружбы между хищниками и жертвами и в помине нет.

И, как обещал, о масаи. Власти Танзании очень озабочены сохранением этого малочисленного, но очень необычного и колоритного племени, не хотят, чтобы уникальный этнос растворился в других. Есть международные фонды помощи масаи, им предоставляют возможность заработать. Есть этнодеревни, куда везут, как и нас к примеру, туристов. Для них представители племени в национальных одеждах покажут предметы своего быта. Споют, станцуют, даже огонь трением добудут. И ничего, что все они работают в городах и настоящих поселениях, а деревушки их исконные давно не живые, это очень интересно. Ведь и в самом деле, когда-то люди жили именно так. В полной зависимости от капризов природы и настроения какого-нибудь местного шарубу или леопарда.

— Акуна матата, брат? — уже в аэропорту спрашивает меня гид Хассан. Он большой патриот своей страны, очень трепетно относится к ее истории, гордится сегодняшними достижениями. Ему очень хочется, чтобы впечатления о ней у меня были самые лучшие.

— Полная, брат, акуна, сплошная, Хассан, матата, — отвечаю, ничуть не кривя душой, жму руку, иду к стойке регистрации и слышу вслед: «Полеполе».

mihailkuchko@mail.ru

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter