«Особенности национальной философии»

Дискуссия в конференц–зале «СБ» о белорусской национальной философии, которая была опубликована в нашей газете 2 февраля, вызвала огромный резонанс. В продолжение разговора и вступая в полемику с участниками «круглого стола», своим мнением на эту тему делятся профессиональные философы, литераторы, простые читатели. Сегодня мы знакомим вас с некоторыми из суждений. Присоединяйтесь к нашей дискуссии!

Ключевое слово — «думать»

Наука предпочитает многоточие

Актуальность состоявшегося в редакции разговора главным образом в том, что философия — не просто один из многих предметов вузовской программы, некий стандартный набор истин, соответствующий уровню знаний сегодняшнего дня. Философия во многом оформляет, формирует, определяет нравственные, мировоззренческие ориентиры всего общества. Либо помогая обществу подняться на новую качественную ступень, либо низвергая в пропасть отнюдь не мифологических проблем. Более того, можно предположить, что сегодня для белорусов вопросы философского знания являются столь же важными, как иные аспекты жизнеобеспечения.

Философия отражает уровень духовной состоятельности общества. Скажут: понятие «философия» становится размытым, теряет четкие критерии и пресловутый академизм. На это можно ответить так. Если философия ограничивается исключительно профессиональным интересом, если она превращается в игру ума для избранных, если она, забравшись в эмпиреи чистых абстракций, не может оттуда самостоятельно спуститься, — грош ей цена. Мераб Мамардашвили, как известно, преследовался именно за абстрактные идеи, за «чистую философию», а это значит, что она не стала под его пером предметом интереса исключительно группы активно медитирующих лиц. За ней, судя по всему, «прочитывался» общественный интерес. Эта философия, что–то «подрывала», к чему–то «призывала», на что–то «нацеливала», что сказывалось на судьбе конкретного человека.

Смысл философии — духовное обогащение человека. Причем этот процесс постоянен, он не прекращается никогда, ни при каких обстоятельствах. Ключевое слово философии — «думать». Это как болезнь, как судьба, как «осознанная необходимость».

Но дискуссия, развернувшаяся в редакционном конференц–зале, очертила проблему уже: национальная философия, национальное умение профессионально (и не только профессионально) думать. Хотелось бы обозначить ключевое положение сразу: у нас отсутствует национальная философская традиция. Ее нет точно так же, как не было в России до XIX века. Наш «серебряный век» еще, судя по всему, впереди. И всё, что мы имеем, — это откровенно неудачные попытки ряда интеллектуалов выдать желаемое за действительное. Скажем, представить историю белорусской литературы канвой, в том числе и философского процесса. Или выдать современные постмодернистские искания за квинтэссенцию белорусской философской мысли. Или назвать гениальным автора, известного разве что широким слоям населения в Муховичах.

Дело, по большому счету, не в количестве философских книжек, изданных по данной теме. Не в количестве «остепененных», да и, пожалуй, не в их качестве. Речь о духовной традиции. Профессиональные философы должны иметь время, чтобы оформиться в своеобразную касту, совсем как шорники или сапожники в средневековом городе. Жители должны привыкнуть к их существованию так, как привыкали к чудачествам Канта или Кьеркегора. Вот по одному сверяют часы. Другой гуляет только по ночам. Третий не женился потому, что опоздал на собственную свадьбу. И эти чудачества надо не просто уважать, их надо любить. Потому что профессор философии может и должен быть неким символом города, университета, факультета. И не потому, что он — философ, а потому, что он умеет делать то, что недоступно многим, — профессионально думать.

У нас же не было Диогена с его фонарем и бочкой. Не было Фомы Аквинского. В эпоху Возрождения если и раздавался раблезианский смех на улицах наших городов, то нашему слуху ныне он недоступен, мы его навсегда утратили. Во времена научной революции мы стремились выжить с такой же истовостью, с какой боролись за национальное существование еще совсем недавно. В итоге мы не можем назвать общенациональных философских фигур, объединяющих нацию. И это одна из важнейших причин необходимости развития процесса национального становления, процесса, о котором мы столь много говорим ныне.

Возникает еще один вопрос. Смысл его в том, что отрицание сложившейся национальной философской традиции вовсе не означает, что нам не о чем говорить и у нас некому сказать философское слово. Речь идет не об отсутствии думающих, размышляющих людей в Беларуси, а о качественном уровне предлагаемого ими материала и о степени его влияния на общество. И то и другое малозаметно. Почему? По причинам, изложенным выше: мы лишь в начале пути формирования нации и строительства национального государства.

Достаточно спорно и утверждение, что особенности национальной философии связаны с такой существенной характеристикой, как язык. Более того, замыкание на «мове» может провоцировать такие «особенности» национальной философии, от которых надо бежать как черт от ладана. И не кажется ли уважаемым представителям этой точки зрения, что такого рода подход плохо сопрягается с самим понятием философии, которое все–таки предполагает свободу самовыражения, а не наличие узды, которая может принимать в том числе и языковую форму?

Подводя некоторые итоги, можно утверждать, что да, у нас есть Институт философии, есть люди, называющие себя философами. Есть многочисленное племя преподавателей философских наук. Но о белорусской философии, соответствующих школах говорить все же рано. Судя по всему, национальные Владимиры Соловьевы еще плохо держат голову и не спешат расстаться с соской. Плохо это или хорошо? А плохо или хорошо то, что человек молод или стар? Понятно, что ни то, ни другое. Природу обмануть сложно. Социальная материя, как паутина, плетется не одно столетие. Поэтому важно помнить: философия никогда не любила точки в конце предложения. Она традиционно предпочитает многоточие...

Борис ЛЕПЕШКО.


Познав многое, осуществить наилучшее

Прошедшая дискуссия между философами — моими коллегами и друзьями — показала одну неожиданную вещь. С одной стороны, есть белорусские философы, люди мысли. Они достаточно уверены в себе и в своих возможностях. Но эти люди не уверены, существует ли белорусская философия.

И ситуация не такая странная, как это выглядит на первый взгляд.

Ведь, если присмотреться, то вопрос не в существовании традиции философской мысли в Беларуси. Как раз сегодня в наличии такой традиции мало кто сомневается. Хотя в начале 90–х русскоязычным постсоветским философам казалось странным и неправильным, что белорусская традиция — это не только «дудка беларуская» и Франциск Скорина, не только село и этнография. Когда вдруг обнаружилось, что в Беларуси была и схоластика, и философия новых, и философия Просвещения, и даже романтизм — большинство просто отказывалось верить. И это при том, что уже и тексты были переведены, и монографии изданы! И даже белорусская историко–философская школа возникла — в Институте философии.

В этом смысле, если говорить с точки зрения перспективы традиции философской мысли, современная белорусская философия еще не готова ее присвоить, сделать своей, стать частью этой традиции. Конечно, проще считать себя мыслителем после Калиновского, чем после Мартина Смиглецкого, 1500–страничная «Логика» которого вышла в 1617 году.

Не стоит вопрос и о белорусском мышлении, связанном с белорусским языком и культурой. Дело в том, что в последние столетия, в которых единственной легитимной формой знания является наука, многие говорят о смерти академической философии, о ситуации «после философии». Это не значит, что философия исчезает из университетских расписаний или перестают выходить философские книги. Это значит, что перед лицом науки философия не смогла отстоять свою специфику и, по существу, сегодня мимикрирует под науку, стремясь быть философией как наукой, или философией науки.

В этом смысле в культуре философия может в открытую говорить некоторые вещи, запрещенные в академическом мире. Например, то, что философия — это не только знание, мышление, но и любовь к мудрости. То, что философия никогда не является тем, что дано, доступно, есть в наличии, а скорее тем, к чему надо стремиться, что нужно достигать, и что все же никогда не может быть достигнуто целиком. Или то, что подлинная философия неотделима от личности философа. А также то, что сегодня философия находится в состоянии концептуального обморока.

И все же — существует ли белорусская философия?

Я думаю, в подтексте дискуссии стоял вопрос о «белорусской философии» как о культурном «брэнде».

Белорусской философии мало существовать самой для себя, она должна быть видимой, она должна существовать для культуры и для общества.

В культуре и в обществе должно быть место для философии.

Но не всякий народ, не всякая культура и не всякая эпоха выделяют ей такое место. Почему?

Философия учит думать самостоятельно, учит быть автономным, самодостаточным, учит быть свободным. Например, как в этом высказывании:

«Познание многого достойно славы в том случае, если знание воплощается в деле; но если ты не осуществляешь того, что мог бы осуществить, то знание твое целиком утратит всякое достоинство. Я желаю, чтобы ты был не только мудрым философом, но также и добродетельным человеком. Что в этих утонченных понятиях о Боге и интеллигенциях, обо всей вселенной, если неправедная жизнь обесчестит столь возвышенное знание? Правильно философствовать — это значит, познав многое и едва ли не все, осуществить именно наилучшее».

Это не Гегель. И не Кастусь Калиновский. Это Лука Залусский, родился под Минском, доктор философии, XVII столетие.

Игорь БОБКОВ, философ.