В предстоящее воскресенье европейцы будут выбирать своих представителей в Европарламент. Как показывает практика, тамошние избиратели мало интересуются структурами ЕС, тем не менее политическая кампания интересна и с точки зрения расстановки сил на континенте, и в плане того, что ожидает Евросоюз в будущем. Об этом наш разговор с директором белорусского Центра по проблемам европейской интеграции Юрием ШЕВЦОВЫМ
– Юрий Вячеславович, многие предрекают победу на этих выборах сторонникам евроскептицизма. Насколько сильны сейчас подобные настроения в Европе, и чем они обусловлены?
– Победу евроскептиков исключать, конечно, нельзя. Но социологические опросы говорят, что, скорее всего, они получат около трети всех мест. Я больше склонен доверять этой цифре. В любом случае они не смогут оказывать слишком большого влияния на принятие решений. Ведь евроскептицизм – это не партия, не движение, а тип мышления. Оформить его в единую политическую силу не получится, потому что в разных странах он происходит из разных первопричин. В государствах вроде Греции и Венгрии евроскептиков представляют, как правило, те, кто недоволен политикой Брюсселя, считая, что тот мало денег выделяет на поддержку их экономик, а его решения слишком драматичны для таких стран.
В Германии, Нидерландах, Великобритании евроскептики, наоборот, убеждены, что их правительства слишком много денег отдают в бюджет ЕС и чересчур закармливают «ленивых» бедняков. То есть при внешней схожести в стремлении уменьшить власть брюссельской демократии у евроскептиков разных стран разные мотивации. Но есть и общие темы: безработица, наплыв мигрантов, огромные внешние долги. Но в целом я предполагаю, что европейская интеграция продолжится.
– А как же стремление Шотландии провести референдум об отделении от Соединенного Королевства, сепаратистские намерения испанских каталонцев или фламандской части Бельгии?
– Они хотят отделиться от своих стран, но не от ЕС.
– Однако в самой Великобритании тоже говорят, что было бы неплохо выйти из состава Евросоюза.
– Британцы традиционно придерживаются политики дистанцирования от Брюсселя. Они даже в Шенгенскую зону не вошли. Вообще, ЕС считается детищем альянса Франции и Германии. Есть даже термин такой – франко-германская несущая ось европейской интеграции. А Великобритания просто примкнула к этому континентальному проекту.
– Как вы объясните итоги недавнего соцопроса в Литве, где 56 процентов жителей выступили против перехода на евро с 2015 года?
– Переход на евро автоматически поднимает цены. Это показал недавний опыт Латвии. Но среди элиты в Литве есть консенсус по этому вопросу: переход на евро воспринимается как продолжение политики интеграции Литвы в Европу.
– То есть Европа будет и дальше интегрироваться?
– Боюсь говорить что-то определенное, пока не пройдут выборы. Но, мне кажется, предпосылок к развалу ЕС нет. А вот некоторые тенденции ослабления интеграции могут присутствовать. Скажем, может быть создано отдельное руководство еврозоной.
– По мнению некоторых экспертов, новый Европарламент должен решить проблему зависимости Европейского союза от США. Насколько она велика?
– Я говорил бы о взаимозависимости. Европа – это 550 миллионов населения, США – примерно 300. Европейский рынок также значительно больше американского по емкости. Но в отличие от США в ЕС нет таких органов управления, которые позволяют быстро реагировать на резкие вызовы, например, в области безопасности. ЕС – это бесконечные переговоры, согласования. Они этим гордятся, поскольку благодаря такой системе им удалось построить из столь разных стран единое сообщество. Однако ЕС не может вести такую же активную внешнюю и оборонную политику, как США, поэтому он нуждается в альянсе с Америкой.
– Сегодня на Западе фактически идет разрушение традиционных ценностей христианства, усиленно размываются в общественном сознании половые различия между мужчиной и женщиной, все больше заключается однополых браков.
– Здесь два вопроса в одном. Есть глубинная причина того, почему гендерная проблема на Западе стала политической. Дело в том, что наиболее развитые страны перешли от индустриальной экономики к экономике постиндустриальной, где, условно говоря, программист или человек творческой профессии воспринимается как некий социальный идеал. Эти люди много зарабатывают, много тратят, они богаты, успешны и могут построить свою жизнь так, как хотят. И если раньше многие желания им приходилось сдерживать под влиянием общества, то сегодня они позволяют себе побольше, в том числе в плане взаимоотношений полов.
Почему такое поведение стало модным и актуальным сейчас именно в политике? Думаю, это связано с тем, что у власти в ЕС находятся люди, которым сегодня по 50–60 лет. Они сформировались как личности примерно в 1980-е годы. Это левые либералы, люди, которые хотят освободить человека от любых форм дискриминации. Тогда в молодежной среде все эти гендерные темы были очень популярны. Сегодня это поколение реализует свои юношеские идеалы, видя в этом форму борьбы против авторитаризма в любых его проявлениях, против диктата моделей поведения, которые предусматривают насилие.
Конечно, сыграли свою роль стандарты потребительского общества, часто низводящие человеческие потребности до удовлетворения низменных инстинктов.
– В последнее время снова оживились контакты белорусских чиновников с европейскими политиками. На ваш взгляд, до какой степени возможна европейская интеграция Беларуси?
– Мы соседи с ЕС, а поскольку это самый емкий рынок на планете, разумеется, мы будем туда стремиться. Другое дело, что Беларусь – это страна, которая по своей культуре не может быть интегрирована в ЕС. Мы находимся в Восточной Европе, а путь всех восточно-европейских государств в Европу лежал через фазу господства национализма. Пускай либерального, но все же национализма. Образно говоря, через «майданы».
Белорусский национализм в отличие от национализма всех соседних народов является поверхностным и маргинальным. Ни в коем случае нельзя продвигать его в качестве государственной идеологии. Для нас это будет означать повторение Донбасса. Но Беларусь может и будет стремиться к тому, чтобы получать от Европы рациональные бонусы, доступ к рынку, инвестициям, технологии, совместно решать вопросы безопасности. Мы просто не можем перейти ту грань, когда во имя исполнения ее требований и пожеланий национализм становится господствующей идеей.
– Ситуация в Украине как-то повлияла на политический расклад в ЕС? Как исход выборов в Европарламент скажется на политике ЕС в отношении Украины?
– Это один из самых главных вопросов сегодняшней предвыборной кампании в Европе. Потому что с точки зрения евроэнтузиастов интеграция Украины в ЕС, пусть даже через подписание Соглашения об ассоциации, означает превращение ЕС в новое политическое качество. В то образование, которое остановило бы регенерацию большой России. Эту закономерность четко сформулировал еще американский политолог Збигнев Бжезинский, подчеркнув, что Россия станет империей только с Украиной, без Украины это просто крупное региональное государство. С точки зрения евроэнтузиастов ассоциация Украины и ЕС стала бы проявлением мощи Евросоюза и нового его качества. Пока этого не произошло.
– Однако в Брюсселе уже заявили, что после 25 мая готовы подписать с Украиной экономическую часть соглашения об ассоциации.
– Не думаю, что это принесет Киеву какие-то бонусы. Наоборот, в Украину хлынет поток европейских товаров. А ее возможности свободной торговли со странами Таможенного союза резко сократятся. При этом в Киеве должны понимать, что Украине никоим образом не светит вступление в ЕС, и делать соответствующие выводы.
