Я не подозревал, что наш дворник Семен Петрович каждое утро борется с преступностью. Мне казалось, зимой он занудно скребет лопатой по ледяной корке, а сейчас размеренно шуршит метлой, всего лишь поддерживая чистоту в нашем дворе. На самом деле, как сейчас выясняется, вместе с другими уборщиками улиц он избавляет район от хулиганства и вандализма. При этом идет по тернистому, но успешному пути нью–йоркской полиции.
Советские газеты в 1980–х годах нисколько не преувеличивали, представляя Нью–Йорк кошмарным городом, в котором царит преступность. Там совершалось до полутора тысяч тяжких преступлений каждый день, из них 7 — 10 убийств. В местную «подземку» не рекомендовали спускаться даже днем: вероятность ограбления была почти стопроцентная. Само метро даже выглядело ужасно — поезда, стены и потолки станций размалеваны граффити, пол усеивали кучи мусора, среди которых сновали крысы... И вдруг с 1990 года ситуация начала резко меняться. Преступность пошла на спад, число тяжких преступлений за десять лет снизилось на 75 процентов, количество убийств тоже сократилось на две трети. По какой–то причине толпы вандалов перестали крушить вагоны метро, хулиганы и грабители предпочли убраться из центра на окраины.
Произошло следующее: руководство города поверило в «теорию разбитых окон», разработанную криминологами Уилсоном и Келлингом. Ученые утверждали, что преступность — неизбежный результат отсутствия порядка. Мол, если прохожие видят всего одно разбитое и незастекленное окно, они решают, что всем вокруг наплевать, никто ни за что не отвечает. А раз спроса за беспорядок нет, то вскоре будут разбиты и другие окна, чувство безнаказанности распространится на всю округу, давая старт более серьезным преступлениям. Социологи поддержали эту идею, заявив, что человека делает преступником не столько плохое воспитание, сколько окружение — то, что он видит вокруг себя.
Сначала нью–йоркских налогоплательщиков шокировало, что новый директор метрополитена направил миллионы долларов на борьбу с граффити. «Он тратит наши деньги на ерунду!» — писали газеты. Однако руководитель был непреклонен — он приказал устроить специальные моечные пункты для поездов, чтобы вагон за вагоном отдраить весь подвижной состав. «Граффити — символ краха системы, — считал он. — Не выиграв битвы с вандалами, мы не победим преступность». Случалось так, что граффитчики разрисовывали вагон, а работники метро тут же загоняли его на полную покраску. Раз за разом, день за днем. В конце концов размалевщики оставили метро в покое, осознав тщету своих «художественных» усилий. Следом на станциях исчез мусор: у людей не поднималась рука бросить бумажку на пол, когда к платформе подходил чистенький, сияющий поезд.
Затем опыт метрополитена перенесли на городские улицы.
Полиция арестовывала каждого, кто пьянствовал и буянил в общественных местах, кидал окурки и пустые бутылки, разрисовывал стены, переворачивал урны. Если кто–то мочился на улице, он отправлялся прямиком в тюрьму. Придерживаясь «теории разбитых окон», мэр города Рудольф Джулиани считал, что мелкие проступки служат сигналом для осуществления тяжких преступлений.
В итоге к новому веку криминальный Нью–Йорк стал одним из самых безопасных мегаполисов мира.
Метод, возведенный в ранг научной теории за океаном, в белорусских городах используется давно и успешно. Правда, у нас никто не подчеркивал, что невысокий уровень преступности и чистота улиц — понятия сильно взаимосвязанные. Теперь, прежде чем выбросить конфетную обертку на асфальт, вспоминайте опыт Нью–Йорка. И при случае пожелайте доброго здоровья вашему дворнику: пока он машет метлой, вы можете спать спокойно...
