Онкологическая баллада

Бессильна ли медицина перед онкологией, откуда идет повальная канцерофобия...

(Окончание. Начало в № 127.)


Бессильна ли медицина перед онкологией, откуда идет повальная канцерофобия и готовы ли мы к тому, что слово «рак» будет звучать еще более часто и громко, чем сегодня, — продолжают обсуждать за «круглым столом» заведующий отделом реконструктивно– восстановительной хирургии РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н.Александрова Александр ЖУКОВЕЦ, главный врач Минского городского клинического онкодиспансера, кандидат медицинских наук Владимир КАРАНИК, заведующий отделом организации противораковой борьбы и международного сотрудничества РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н.Александрова Павел МОИСЕЕВ, главный врач больницы паллиативного ухода «Хоспис», главный внештатный специалист по паллиативной медицинской помощи взрослому населению Минздрава Ольга МЫЧКО и фитотерапевт Евгений ШМЕРКО.


«СБ»: Евгений Петрович, вы беретесь за онкологических пациентов, если к вам обращаются?


Е.Шмерко: Помогаю, но только в плане профилактики. Чтобы лечиться, надо тоже, знаете ли, иметь здоровье. Основное лечение они проходят, конечно, у онколога. Не секрет, что химиотерапия — это своего рода «ковровая бомбежка» всего организма, от которой страдают и здоровые клетки. Травы же должны здесь выступать как прикрытие. Токсическое действие химпрепаратов снижается, а лечебное, наоборот, — усиливается.


В.Караник: А чем это доказано?


Е.Шмерко: Моими собственными многолетними наблюдениями, и не только моими. О том, что метод чередования сборов способствует нормализации иммунитета, мы в свое время написали целую серию статей с сотрудниками НИИ радиобиологии НАН. В 1980–е я возглавлял санаторий–профилакторий «Зеленое» и широко использовал для профилактики и лечения лекарственные травы. Ко мне ехали со всего Союза! С другой стороны, помнится, чуть ли не каждый день заявлялись и комиссии с вашими же вопросами: кто доказал, кто разрешил, если эффект науке неизвестен? Им неизвестен, а мне и моим пациентам еще как известен! Наука, извините, еще не все знает.


В.Караник: По меркам сегодняшнего дня, в медицине существуют 4 принципа доказательности. И эмпирические данные, опыты на себе и собственные суждения считаются наименее убедительными.


Е.Шмерко: То, что пока не убеждает науку, может стать решающим для отдельно взятого пациента!


«СБ»: А в онкологии сегодня используются какие–либо фитотерапевтические средства?


В.Караник: Очень многие химиопрепараты имеют растительное происхождение. Таксаны, например. Но растение растению рознь. Взять хотя бы миф о противоопухолевой эффективности чистотела.


Е.Шмерко: Почему миф? Я его принимаю вот уже 30 лет!


В.Караник: А я вам не советую. Один большой энтузиаст этой травы проводил в Австрии серьезные клинические исследования. Там этот чистотел буквально разложили по молекулам — и нашли только одно действующее вещество, которое может применяться в онкологии. Да и то у пациенток, которые страдают раком молочной железы, но им химиотерапия противопоказана. По своей эффективности этот «чудо–препарат» в десятки раз слабее, чем обычная химиотерапия!


Е.Шмерко: Я о свойствах чистотела и сам писал, и много читал в научной литературе, и видел результаты его применения. И могу вам ответственно заявить: это эффективное лекарственное растение. В малых дозах он очень хорош для профилактики. Нет, вы не думайте, что я против синтетических препаратов, против экстренной терапии. Все это надо. Но надо понимать, что есть и профилактические дозировки лекарственных растений, которые можно принимать пожизненно. Поддерживая все органы в нашем организме. Травы регулируют нас изнутри. Не дают развиваться застойным явлениям. В этом их эффект. Именно растение содержит целый комплекс природных средств, который лучше всего подходит организму. Об этом говорил еще великий Гиппократ.


А.Жуковец: Никто и не отрицает народные средства! Но они уже никогда не будут играть первой скрипки в медицине. Безусловно, травы хорошо лечат функциональные расстройства, но рассчитывать, что они справятся с серьезной болезнью?.. Почему Китай сегодня, наоборот, стал ориентироваться на западную медицину? А потому, что столкнулся с проблемами, которые невозможно решить их традиционными методами.


В.Караник: Если мы хотим возвратиться к истокам, к травам, к колодезной воде, то должны быть готовыми вернуться и к классике. Помните эту замечательную фразу: «За столом прислуживала старуха лет 35»? Если мы ратуем за старые методы, то и продолжительность жизни будет на уровне тех времен. В первобытнообщинном обществе в среднем жили вообще 20 лет. Человечество потратило десятки тысяч лет, чтобы только удвоить этот показатель. А медицина сделала практически то же самое за один XX век!


«СБ»: Интересно, многие ли у нас сейчас отказываются от помощи онкологов?


П.Моисеев: Около 4 процентов из вновь выявляемых. Из них где–то 2 — 3 процента отказываются сами и полутора процентам отказывают врачи. В силу самых разных причин, таких как, например, наличие серьезных сопутствующих заболеваний.


«СБ»: 4 «отказника» из каждых 100 пациентов — это много или мало?


П.Моисеев: Раньше их было больше — 6 — 8 процентов. Многие просто были уверены: если это рак, то все, конец, приговор, без каких–либо шансов. А сегодня у нас вся работа построена на том, что рак — это диагноз. А значит, его можно лечить и излечивать. Люди постепенно начинают это понимать. Думаю, мы никогда не добьемся, чтобы абсолютно все соглашались лечиться. Поскольку всегда найдутся люди, подверженные каким–то своим идеям. В том числе и те, кто будет уверен, что ему помогут только травы. Мы здесь все врачи и все не раз сталкивались с такой ситуацией. Сначала пациент говорит: я приеду потом. Ты ему объясняешь, что «потом» будет поздно, но он стоит на своем. И вот он приезжает через полгода, умоляет: «Сделайте хоть что–нибудь!», а мы можем только руками развести...


В.Караник: Знаете, на чем основаны, я не имею в виду вас, Евгений Петрович, действия так называемых целителей? Максимальный эффект химиотерапии развивается через 2 — 3 недели после окончания курса. Допустим, у человека наружная опухоль. Он прошел курс лечения. Состояние неважное — слабость, тошнота и так далее. Недели через две он едет в деревню, находит там добрую бабушку, которая дает ему какие–то травы. Начинает их пить и несколько дней спустя замечает, что опухоль стала уменьшаться. Но ведь не потому, что трава помогла! А потому, что проявился результат химиотерапии. А что касается отказов от лечения, то яркий пример здесь — Стив Джобс. У него была медленно растущая опухоль поджелудочной железы. Врачи предложили лечение. А он предпочел на год уехать лечиться в Тибет.


«СБ»: И потерял драгоценное время?


В.Караник: В том–то и дело. Когда Джобс вернулся, онкологический процесс был уже гораздо более распространенным. Ему пришлось проводить сложное комплексное лечение, включая пересадку печени. Да, это лечение продлило ему на какое–то время жизнь, но, к сожалению, не помогло кардинально. А если бы он не потерял год в Тибете, думаю, и сейчас бы жил.


Е.Шмерко: Не дай бог заболеть. Тогда любые средства будут хороши. И не надо отвергать с порога чужой опыт и случаи, которые не вписываются в обычную медицинскую практику. Не думаю, что Гиппократ, Авиценна, Пирогов были глупее нас. Но они же не отвергали народную медицину!


П.Моисеев: Если бы во времена Гиппократа, Авиценны и Пирогова имелся такой арсенал средств, которым располагаем мы сегодня, никто бы из них не отказался ни от химиотерапии, ни от хирургии, ни от всего другого. Но, к сожалению, они пользовались только тем, что было под рукой.


А.Жуковец: Кстати, врачи древности имели право отказать больному в лечении, если прогноз был неблагоприятным. Поскольку за его смерть пришлось бы потом строго отвечать в случае неудачного лечения. А вот современные онкологи так поступать просто не имеют права. Ни с профессиональной точки зрения, ни с моральной...


«СБ»: И тем не менее ежегодно более 6 тысяч пациентов онкологов переходят в категорию «паллиативных больных». Это значит, что врачи уже отказались от кардинального лечения, борьба идет только за качество жизни...


О.Мычко: Давайте разграничим понятия. Между понятием «паллиативная помощь» и ее составляющей паллиативной медициной — дистанция огромного размера. Есть еще понятие «специальная паллиативная медицина». Она очень востребована у онкологов. Например, если нельзя удалить сразу всю опухоль или у пациента появились уже отдаленные метастазы и можно только провести курс химиотерапии. А паллиативная помощь нужна, когда все методы лечения в рамках клинических протоколов или исчерпаны, или невозможны. Когда судьба выбросила человеку «черный флажок». Когда, по европейским стандартам, больному остается жить год–два. Чтобы он и его родственники прошли этот путь достойно, и нужны целый комплекс медицинских, социальных, психологических мероприятий, духовная помощь. Впервые в нашей стране о таком подходе применительно к взрослым официально заговорили в 2001 году, в 2006 году открылся первый взрослый хоспис в Минске на 28 коек. На сегодня таких хосписов по всей стране уже несколько, всего организовано 282 койки для оказания паллиативной медицинской помощи.


«СБ»: Но этого же недостаточно?


О.Мычко: Можно сказать и так. Если европейский стандарт предполагает 80 — 100 коек на миллион жителей, то республиканский норматив — 50 коек на миллион жителей. Безусловно, нам нужно развивать это направление. Кстати, с прошлого ноября в Минске на базе 11–й больницы открыт второй хоспис на 30 коек с выездной службой. Но речь ведь не о том, чтобы всех безнадежных больных переводили обязательно в хосписы. Во–первых, это сколько же надо их организовать! А во–вторых, каждый имеет право провести свои последние дни там, где ему комфортнее. Поэтому этот вид помощи максимально организовывается на дому. Только по Минску сегодня 90 процентам пациентов мы помогаем именно дома. И только 10 процентам — в условиях стационара. Другое дело, как обучить родственников правильно ухаживать за больным, как помочь психологически, иногда даже найти духовника, который был бы рядом, подсказал, дал надежду...


В.Караник: Сейчас стало модно в СМИ обсуждать тему эвтаназии как право на безболезненную смерть. Я же считаю, что мы должны обеспечить только право человека на безболезненную жизнь. Принцип медицины таков: делай что можешь, и будь что будет. Иными словами, никто не давал нам права решать, кому жить, а кому нет, мы должны бороться за каждого. Конечно же, есть ситуации, когда врачи уже бессильны. И хорошо, что здесь подключается паллиативная служба. Научные данные подтверждают: качественный уход продлевает жизнь.


О.Мычко: По данным нашего хосписа, при надлежащем уходе, при качественном обезболивании такие больные живут в среднем в 1,8 раза дольше, чем обычно.


В.Караник: Само качество ухода продлевает жизнь.


О.Мычко: Скорее желание жить продлевает жизнь. Но наш принцип — не вмешиваться в естественный ход болезни. Главное — обеспечить качество жизни: обезболить, купировать тошноту, восстановить сон и т.д. Знаете, когда больному становится плохо, все почему–то уповают на капельницу как на панацею. Был у нас показательный случай. Умирала пожилая женщина. Тяжелая онкология. Пришел ее последний час. Дочь умоляла врача сделать хоть что–нибудь, поставить матери капельницу. Провели реанимационные мероприятия — женщина открыла глаза. Потом давление снова стало резко падать. Дочь снова к врачу. И снова мать вернули к жизни. И тогда она сама попросила: «Доченька, отпусти ты меня!»... Только тогда дочь смирилась с тем, что это конец. Я могла бы привести еще много примеров. За 7 лет работы хосписа их столько накопилось — самых разных. Среди них были истории просто невероятной преданности. Как и примеры невероятной подлости. Когда дети бросали своих родителей. Приходили и заявляли: заберите папу, он воняет! А потом его ни разу даже не навестили...


«СБ»: Планирует ли хоспис в Минске расширяться?


О.Мычко: Да, по распоряжению Президента нам передано еще одно здание. Сейчас решается вопрос о разработке проектно–сметной документации по реконструкции этого здания. В Минздраве разрабатывается целостная концепция паллиативной медицинской помощи в Беларуси. Вообще, я бы сказала, что за последние 5 лет сделано очень много. Уже не надо чиновникам доказывать, что хосписы нужны, что это не место, куда привозят умирать. И уже нет телефонных звонков: «Алло, это больница «Герпес»? «Хобсис»?» А ведь было такое...


«СБ»: Владимир Степанович, а какие планы у онкодиспансера? Наши читатели жалуются на скученность, очереди. Будет ли он расширяться? И как скоро?


В.Караник: Да, есть проблемы и с переоснащением, и с кадрами, и с площадями. Особенно в консультативно–поликлиническом звене, которое вызывает достаточно много нареканий, и часто справедливых. Здесь много сделано в плане подготовки кадров, внедрения механизмов ротации, и мы большие надежды возлагаем на вторую половину года, когда к работе приступят молодые специалисты и все это заработает на полную мощность. Кроме того, с прошлого года в поликлиниках по месту жительства начали принимать районные онкологи. Это большое подспорье. О химиотерапевтической помощи вообще снят вопрос: очередей в отделениях нет. Предполагаем мы и перевести часть отделений, которые пока еще работают в одну смену, на двусменную работу. В планах — дополнительная закупка оборудования: второго КТ, а также МРТ. Ну а самое главное — начато строительство нового радиологического корпуса. Но, учитывая, что мы должны одновременно обеспечить непрерывность лечебного процесса в отделении ядерной медицины и радиологии, проект рассчитан на 5 этапов.


«СБ»: Это сколько же ждать придется?


В.Караник: Первоначальный срок — 9 лет и 3 месяца. Конечно, долго. Сейчас как раз решается в Комитете по здравоохранению вопрос об ускорении строительства. Чтобы мы этот корпус, оснащенный самым современным оборудованием, получили за 3 — 4 года.


«СБ»: А каковы первые результаты скрининговых программ?


В.Караник: На сегодня можно подводить только первые итоги скрининга рака предстательной железы, который идет уже более года. Что ж, мы получили, наверное, самый высокий в Европе показатель заболеваемости. Но штука в том, что это не заболеваемость как таковая выросла, а выявляемость рака! По сути, за первые два года скрининга будут выявлены те, кто к нам сам пришел бы в ближайшие 5 — 10 лет. А так у большинства пациентов опухоли будут обнаружены в процессе скрининга и, как правило, в начальной стадии. Соответственно, количество тех, кому нужна операция, резко увеличилось, поэтому урологические и онкологические службы города работают с перегрузкой. Но у нас есть цель, ориентир. Скажем, в США 100 процентов пациентов живут как минимум пять лет с момента постановки диагноза рак предстательной железы. У нас пока — 54 процента. И с этим надо что–то делать.


«СБ»: Когда планируется расширить эту программу на всю страну?


В.Караник: Нужно понимать, что это достаточно дорогостоящий проект. Например, сейчас запущена еще одна скрининговая программа — по раку молочной железы в Советском районе Минска. Что это значит? Мы должны в течение 2 лет всем женщинам от 55 до 69 лет выполнить маммографию. Есть французский опыт, который показывает, что это снижает смертность от рака молочной железы на 40 процентов. Причем выведено «правило 10 процентов»: после проведения маммографии 10 процентов женщин нуждаются в дообследовании, из них 10 процентов — в биопсии, а из них 10 процентов — в операции. Так вот на сегодня по Советскому району в зону скрининга попадают 21 тысяча женщин. Если следовать правилу французов, то уже после первого этапа 2,1 тысячи женщин понадобится дополнительное обследование! А если взять два района, три? Вот вам и ответ, почему пока речь только об одном районе. Мы просто не в состоянии справиться с таким потоком. Иначе дискредитируем саму идею скрининга. Ведь люди должны убедиться, что скрининг — это не только нужно для здоровья, но и удобно, и сравнительно быстро. Лучше на примере одного района определиться, насколько мы вообще готовы к столь масштабному проекту. Это будет известно где–то через 2 года.


А.Жуковец: Скрининговые программы могут позволить себе только экономически развитые страны. Средства на это идут просто колоссальные.


«СБ»: В свое время президент Никсон объявил раку войну и США потратили на исследования в этой области более 200 млрд. долларов, на лечение каждый год уходило до 100 млрд. В итоге — 1,5 млн. научных публикаций и 5 так называемых таргетных, «бьющих в цель», препаратов. Ваше мнение: почему удар оказался не настолько мощным, как хотелось бы?


В.Караник: А почему вы считаете, что современная онкология не добилась успеха? Ведь больше половины пациентов живут 5 лет и дольше!


П.Моисеев: Почему–то у большинства людей есть твердое убеждение, что когда–нибудь наука изобретет лекарство от рака. В идеале это видится так: больному делают укол или дают таблетку — и он полностью выздоравливает. Надежды на это чудодейственное лекарство были особенно велики, когда были созданы первые химиотерапевтические препараты, а потом стали появляться все более и более эффективные. Казалось, еще чуть–чуть... Потому денег на поиск такого лекарства ученым не жалели. Особенно в США. Но, несмотря на гигантские усилия, этот препарат так и не был найден. Поэтому американцы сегодня предпочитают вкладывать деньги в скрининговые программы, раннее выявление, что намного и дешевле, и перспективнее.


А.Жуковец: Да, новые препараты, можно сказать, никого еще не излечили от распространенного рака. Но при ряде патологий, которые раньше вообще ничему не поддавались, сегодня они помогают остановить прогрессирование онкологии, иногда на несколько лет. То есть дела не столь печальны. И деньги истрачены на борьбу с раком не зря. Другое дело, нужно еще разобраться, когда конкретно такие препараты показаны. Потому что стоимость их слишком велика. Если мы переведем всех больных только на них, то у нас на остальную медицину не останется в бюджете ни рубля. Ни на детей, ни на стариков... Тем более что в большинстве случаев используемые у нас противоопухолевые препараты им не уступают в эффективности.


П.Моисеев: И те 1,5 миллиона научных публикаций, они ведь очень много стоят! Эти исследования намного продвинули нас в понимании природы раковых заболеваний, создали задел на будущее.


В.Караник: Наши учителя–онкологи еще застали те времена, когда защищали диссертации по лейкозам у детей, предлагая схему химиотерапии, продлевающую жизнь ребенка в среднем на 2 — 3 недели (!). Тогда это расценивалось как большое достижение. А сейчас у нас из 100 детей с лейкозами как минимум 74 излечиваются, вырастают, поступают в вузы, заводят свои семьи. В нашем отделении ядерной медицины, к слову, считают, что у них есть 23 «внука». Речь о детях, которых после чернобыльской аварии привозили туда с диагнозом рак щитовидной железы. 4–я стадия, с метастазами в легких, в головном мозге. Но радиотерапия дала им шанс. И теперь они уже приезжают к нам на контроль со своими детьми...


П.Моисеев: Да каждый из нас мог бы привести десятки, сотни примеров, когда мы помогли своим пациентам, и они по сей день живут и здравствуют!


В.Караник: Кстати, онкологи — самые большие скептики в медицине. Пока весь мир жил ощущением, что вот–вот будет изобретена «таблетка от рака», мы–то понимали, что это иллюзия. А знаете, чем иллюзия отличается от мечты? Тем, что мечты иногда сбываются, а иллюзии — никогда. Теперь пришло отрезвление, и сейчас мы оперируем только фактами и ничем более. Сегодня самые строгие, самые грамотные с научной точки зрения, самые дорогие исследования проводятся именно в онкологии. Там считают каждый процент. Там нельзя прийти и сказать: я разработал новый метод лечения, я его применял, он эффективен!


Е.Шмерко: Послушать вас — так все, как в песне. «Все хорошо, прекрасная маркиза». Хотя конюшня и сгорела... Я здесь пессимистичен. Заболеваемость раком будет расти неуклонно, пока будут у нас такие взгляды на природу этого недуга. Пока мы будем жить в царстве «химии» и считать это нормальным. Пока вы будете считать раннее выявление профилактикой, отмахиваться от трав и вообще от всего, что не вписывается в установленные кем–то рамки, и полагать, что учить людей, как поддерживать свой организм здоровым, бесполезно. Поймите, вы боретесь со следствием, а нужно — с причиной!


О.Мычко: Давайте–ка напоследок я вам расскажу одну притчу. Пришел послушник к священнику и говорит: «Какая же жизнь поганая! Все плохо кругом. Хоть руки на себя накладывай». Мудрый батюшка попросил послушника внимательно осмотреть комнату, отметить предметы черного цвета и закрыть глаза. Ну нашел юноша взглядом шляпку забитого гвоздя, закопченную кастрюльку... Священник его и спрашивает: «А теперь назови мне, какие здесь предметы голубого цвета.» — «Да нет таких!» Каково же было изумление послушника, когда, открыв глаза, он увидел, что и цветок голубой в вазе стоит, и занавески на окнах голубые. А небо какое за окном! И сказал ему батюшка: «Научись видеть в жизни то, что радует. И никогда не ищи в ней черного цвета. Жизнь полна красок». Точно так и в онкологии. Если мы хотим видеть в ней только черное, мы его найдем. Может быть, надо видеть и другие краски?

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter