Ветераны войны – о тяготах сражений, истинном героизме и судьбоносном мае 1945 года

Они брали Берлин

Время неумолимо. Чем дальше от нас светлый майский день 1945-го, тем меньше остается тех, кто на себе испытал его радость и горечь. Великая Победа добыта высокой ценой. В ней — героические усилия воинов, которые на фронтах Великой Отечественной каждый день терпели тяготы и лишения, давая отпор врагу, жертвуя жизнью ради того, чтобы у будущих поколений была мирная и независимая страна.

Завтра наши победители в очередной раз наденут парадные кители с боевыми наградами, сядут за стол, чтобы помянуть павших и вспомнить роковые 1940-е. Павел Ерошенко, Лидия Волкова и Евгений Зайцев оказались на фронте, когда им едва исполнилось 17. Тяжелыми верстами войны дошли до Берлина и встретили там Победу. Накануне 9 Мая ветераны Великой Отечественной поделились с «Р» бесценными свидетельствами военных лет.

Щемящие мгновения прощания с родными, запечатленные скульптором в далекие 1940-е, ветераны войны Евгений ЗАЙЦЕВ и Павел ЕРОШЕНКО прочувствовали на себе.

Павел ЕРОШЕНКО: «Я Берлин штурмовал посуху, а мой двоюродный брат  — с воздуха»

Павел Ерошенко попал добровольцем на фронт после того, как наши войска в ноябре 1943-го освободили его родную деревню Васьковичи Славгородского (в то время Пропойского) района. К тому времени у невысокого худенького паренька был личный счет к захватчикам: по доносу местной жительницы немцы зверски казнили дядю-коммуниста, пытавшегося организовать подпольную борьбу с врагом. Не дожидаясь повестки, парень отправился в военкомат. Сначала его ждал учебный полк. Затем военные будни связиста в составе 64-й Могилевской ордена Суворова стрелковой дивизии. 


Павел Сафронович прошел боевой путь от Славгорода до Берлина. Он форсировал Вислу и Одер, штурмовал Зееловские высоты и Берлин. Ему приходилось прокладывать линии связи и в дождь, и в грязь под артиллерийские выстрелы и свист пуль над головой. Легких дней на войне не бывает, но один, самый тяжелый, когда боец дважды чуть не попал в лапы фрицев, а потом его не признали свои, он до мельчайших подробностей помнит, словно это было вчера: 

— Это было уже на подступах к Берлину. Наша дивизия, сделав рывок, стала закрепляться на Зееловских высотах, а я побежал за катушкой кабеля в обоз. Мой поизносился, вот мне и сказал старший по званию: «Ерошенко, возьми катушку и с собой забери оттуда санинструктора Миронова». Тогда у нас много было раненых, сражения велись ожесточенные, никто не хотел с поля боя уходить. Такой у всех порыв был — скорее врага добить. В общем, взял катушку кабеля, забрал санинструктора, и мы пошли обратно. Хоть у меня и была привычка запоминать дорогу, но в какой-то момент, похоже, отклонились от маршрута. Вышли на опушку и встретили… автоматные очереди. Санинструктор — пожилой мужчина — развернулся и бегом обратно. Он видел, как во время второй очереди я упал, пытаясь укрыться за стоявшим в 20 метрах немецким танком. Но только я к нему подполз, заметил рядом лежащего немца в кованых сапогах. Увидел и он меня. Я мигом вспомнил про закрепленную на поясе гранату, вытащил чеку и швырнул за танк. Она взорвалась, а я подхватился и побежал в видневшийся неподалеку лес. Не знал, где искать Миронова — просто пытался выйти к своим. Впереди увидел дом, который светился огнями. По моему разумению, он находился сзади расположения нашей части, то есть уже на занятой нами территории. Поэтому я не сомневался, что там расположились наши бойцы. Подошел ближе и за воротами увидел ужинавших немцев. Мне бы по-хорошему бежать оттуда изо всех ног, а я сдуру нажал на спусковой крючок автомата. Они тут же открыли огонь, начали запускать ракеты. Я бежал и падал, поднимался и бежал снова, пока не свалился в траншею. Там зацепился за провод, потянул за него и вытащил немецкий телефонный аппарат. Забрав его, стал ползком пробираться к своим, прикинув примерно, в каком направлении они должны располагаться по отношению к немецкой траншее. Через какое-то время, услышав русскую речь, поднялся во весь рост — и вскоре нарвался на сержанта и ефрейтора в советской форме. Но они мне совсем не обрадовались, а тут же скрутили, приняв за врага — пришел-то я с немецкой стороны, да еще с немецким телефонным аппаратом на шее. Слышу, кричат: товарищ младший лейтенант, к нам тут власовец пожаловал. Многие власовцы в конце войны сдавались нашим бойцам… От ответа лейтенанта я чуть не умер на месте: аппарат отдайте нашим связистам, они спасибо скажут, а его — шлепните тихонько под кустом. Начал объяснять, что никакой я не власовец, а связист, назвал позывные батальона, полка, дивизии. К счастью, ребята разобрались, накормили меня и показали кратчайший путь к моей части. Когда я, наконец, к ней добрался, оказалось, что на меня там уже готовили похоронку. Ведь санинструктор, видя, как я падал, решил, что я погиб. И вот капитан Леонов на моих глазах кричит писарю: «Любарский, неси мне бумагу, а похоронку на Ерошенко порви, будем писать наградной лист на него». И написал его тут же, при мне. Это было представление к награждению меня орденом Отечественной войны II степени… 

Воспоминания волнами накатывают на Павла Сафроновича. Он невольно ежится, рассказывая о том, как тяжело было переплывать январскую Вислу вместе с катушками с кабелем, как чудом удалось избежать гибели при форсировании Одера, когда его контузило немецким снарядом. 

А самыми изматывающими стали бои за Берлин, признается ветеран: 

— Именно за них я получил орден Красной Звезды. Как было написано в наградном листе — «за сутки устранил 29 порывов линии связи». Она была только провод­ная, я дежурил на самом переднем наблюдательном пункте. Немцы вели себя очень агрессивно. Они понимали, что проиграли войну, но Гитлер требовал на месте расстреливать отступающих, уничтожать их семьи. Поэтому враги держались за каждую пядь земли. Ну а мы не ослабляли напор: столько жизней было положено на алтарь Победы, оставались последние шаги… Правда, действовали мы с умом. Улицы города отвоевывали по частям: впереди шла штурмовая группа, в которую включались саперы, разведчики и связисты. Саперы сверлили в стене здания дырку, закладывали туда взрывчатку, после взрыва образовывался проем, в который и заходили сначала разведчики, а потом вся штурмовая группа, выкуривая фрицев со всех этажей. Чтобы обеспечить бесперебойную связь, приходилось изрядно трудиться, часто рискуя жизнью. Для подстраховки разматывал несколько линий в разных местах. В случае выхода из строя одной работала другая. Интересно, что примерно в эти же дни мой двоюродный брат летчик Виктор Ерошенко бомбил Берлин. Впоследствии он стал Героем Советского Союза. Когда рассказываю о взятии Берлина, всегда говорю: «Я Берлин штурмовал посуху, а мой двоюродный брат — с воздуха».

2 мая в городе все утихло, вспоминает ветеран:

— Мимо Рейхстага в те дни я пробегал несколько десятков раз, но так и не расписался на нем. Почему-то не возникло такой мысли и желания, во время боев думал о том, как выполнить боевые задачи, а потом нашу дивизию вывели за город. 9 мая объявили о празднике, в Белице мы его и отметили. Радовались, не стесняясь эмоций. Мы победили в такой трудной войне. Выжили! Это было огромное счастье! 

После окончания войны Павел Сафронович еще на несколько лет остался в Германии, служил в группе советских оккупационных войск. Там же окончил вечернюю школу. И, как отмечает ветеран, много времени посвятил самообразованию: прочел труды Ленина, Сталина, Маркса. «Капитал» Маркса перечитывал несколько раз. Учеба для Павла Сафроновича всегда была в радость. Он окончил Военно-политическое училище имени Фрунзе, БГУ и Высшую партийную школу. 

В 1953 году женился — с Надеждой Павловной они вместе уже 68 лет.

— За всю жизнь он меня ни разу не обидел, — говорит супруга. — Наверное, мне судьба подарила такого мужа за все мои детские страдания. Отца сожгли немцы в Финляндии в крематории, на моих глазах утопили деда… Деревня Усушек, в которой я росла, — в списке сожженных деревень Чаусского района. 

Всю послевоенную жизнь Павел Сафронович посвятил военной журналистике. Писать продолжает до сих пор — его газетные публикации всегда находят живой отклик у читателей. Кстати, по стопам отца пошли дочь и сын, ставшие журналистами. У сына Александра, прошедшего Афганистан военным корреспондентом, на парадном костюме, как и у отца, блестит орден Красной Звезды. 

— А знаете, какая из наград у меня самая любимая? — с хитринкой в глазах улыбается ветеран. — Вот эта, — указывает он на сувенирную, поблескивающую золотом медаль, занимающую почетное место на кителе рядом с боевыми наградами «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы». 

Я присматриваюсь повнимательнее и на обратной стороне замечаю надпись: «Лучшему в мире дедушке с Днем Победы».

— Это мне внучка Маша подарила, — говорит Павел Сафронович. — Вот оглядываюсь на свою жизнь и думаю, что, несмотря на все тяготы, которые пришлось пройти, я — счастливый человек. Все мне в жизни было дано: любимая работа, прекрасная семья — вот уже правнуки растут. Живу в красивой, ухоженной стране, за что, кстати, благодарен нашему Президенту. Очень его уважаю и ценю. В начале 1990-х, когда разрушился Советский Союз, он сумел объединить народ и построить крепкое и независимое государство. Приятно осознавать, что мы, ветераны, сражались с врагом не зря. И, завоевав Победу, старались все лучшее, что было в нас, отдать Родине. С годами я стал много размышлять о прошлом, настоящем и будущем — свои мысли стараюсь донести до других через свои книги. Издал уже три, могу и четвертую написать. Все для этого есть: и опыт, и знания, и желание оставаться в строю. 

Евгений ЗАЙЦЕВ: «Из сообщений иностранных радиостанций мы поняли: война закончилась»

Участнику освобождения Беларуси и Польши Евгению Зайцеву было 15, когда началась война:

— Для простых людей эта страшная новость была как гром среди ясного неба, — вспоминает Евгений Игнатьевич. — Помню выражение растерянности на лицах работников детского дома в Краснодарском крае, где я воспитывался. А когда началась мобилизация, на улицах я постоянно слышал женский плач…


В 1943-м Евгения Зайцева призвали в армию. В стрелковой части, располагавшейся в городе Моздок на Северном Кавказе, новобранцев распределили по другим частям. Кого-то направили в морфлот, кого-то — в авиацию, кого-то — в артиллерию. Евгений попал поначалу в учебный центр на Урале, где для фронта готовили артиллеристов и связистов.

— Я учился на командира орудия, через девять месяцев — как раз к моменту наступательной операции «Багратион» — нас отправили на фронт, — делится Евгений Игнатьевич. — Попал в 125-й пушечный артиллерийский полк 41-й пушечной артиллерийской Познаньской бригады 12-й артиллерийской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого дивизии, прорыва Резерва Главного Командования 1-го Белорусского фронта. До этого часть, в которую я прибыл, в Курском сражении понесла потери. Мы, новобранцы, стали своевременным ее пополнением. Перед началом наступательной операции «Багратион» работали по ночам, сооружали наблюдательный пункт. Поблизости находилась деревня, в которой не было ни одного жителя: все дома сожжены, только трубы торчат. Страшное зрелище… Когда в одну из ночей тягач подвозил бревна, немцы услышали звук и обстреляли наши позиции. Это было, можно сказать, мое первое боевое крещение. В 17 лет я четко осознал, что такое война и что могу погибнуть в любой момент.

Артиллеристом Евгению Игнатьевичу стать так и не пришлось. Когда он прибыл в часть, оказалось, что командиров орудия там хватало, а вот радисты, которые обеспечивали связь, были в дефиците. Пришлось новобранцу переучиваться на месте.

— Сказали: вот тебе катушка, вот провод, вот телефон, а вот так подключается радиостанция. Иди и обеспечивай связь, — вспоминает Евгений Игнатьевич. 

22 июня 1944 года бойцы сделали разведку боем. Началась артподготовка, в ходе которой удалось обнаружить новые огневые позиции врага. На следующий день началось генеральное наступление, а уже 24 июня оборонительная линия немецких войск была прорвана. После этого часть, в которой прошел боевое крещение Евгений Игнатьевич, перебросили под Ковель, где намечалась очередная наступательная операция. 

— Там была еще более крупная группировка врага, со стороны немцев шел постоянный обстрел, из-за разрывов снарядов часто прерывалась проводная связь, поэтому приходилось пользоваться радиосвязью, — возвращается в далекий 1944-й ветеран. — Беларусь продолжали освобождать другие части, а наша от Ковеля направилась в Польшу. 

Радом, Люблин, Познань — эти города навсегда останутся в памяти Евгения Зайцева. Там он оказался на волосок от гибели: во время обстрела снаряд разорвался буквально в нескольких метрах от его расположения. Солдата спасла счастливая случайность — в это время он буквально на несколько минут спустился в небольшую яму, чтобы проверить радиосвязь. 

Тяжело пришлось при освобождении Познани. В крепости засела многочисленная немецкая группировка. Нашим бойцам понадобился месяц, чтобы очистить город от противника. По сути, штурм Познани стал «генеральной репетицией» штурма Берлина. 

— А в 20-х числах апреля 1945-го мы уже стреляли по Берлину, — говорит мой собеседник. — В город не входили, нашим пушкам там не было чего делать. Батарея могла стрелять дальше, чем на 20 километров. В Берлин направились танковые части и пехотинцы. Немцы зверствовали, всяческими способами пытались запугать. Сбрасывали, например, листовки угрожающего содержания: мол, скоро немецкая армия применит секретное оружие — и вас ждет смерть, кровь и истребление. Это могло подпортить настроение, но не боевой дух бойцов. Все уже понимали, что от Победы нас отделяет последний рывок. 

Именно за те бои Евгений Игнатьевич получил медаль «За отвагу». В наградном листе сказано: «В боях за сильно укрепленные пункты противника при обеспечении боевых действий, работая радистом, находясь на передовом наблюдательном пункте в период с 17 по 21 апреля 1945 года, проявил мужество, отвагу и находчивость — под прицельным огнем противника передавал по радио командиру батареи о разведанных целях врага, что способствовало выполнению боевых задач батареи».

Вместе с другими боевыми наградами — медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы» — она украшает парадный китель ветерана.

А о победе младший сержант Зайцев узнал из сообщений иностранных радиостанций. После штурма Берлина его часть ушла дальше, к Эльбе:

— Смотрим вперед — немецких войск нет, воевать не с кем. Впереди — река. А в это время по нескольким радиостанциям идут и идут сообщения — все на иностранных языках. Кто-то из наших ребят, немного понимавших, прислушался и говорит: все, немцы капитулировали. Так из сообщений иностранных радиостанций мы узнали: война закончилась. Это было 8 мая. Отметить такое событие у нас было нечем, но и без 100 фронтовых грамм радости и ликованию не было конца: мы не только уцелели в этой страшной войне, но и вышли победителями. 

Фото Виталия Пивоварчика

Лидия ВОЛКОВА: Автограф на Рейхстаге

Пройти войну с первых до последних дней. Так было уготовано судьбой Лидии Волковой. Мечту о медицинском институте юной девушке пришлось отложить до лучших времен. 


В июне 1941-го ее призвали в армию. Сначала автохирургический отряд, затем отдельная рота медицинского усиления. Юго-Западный, Сталинградский, Центральный фронты… В состав 1-го Белорусского фронта лейтенант медицинской службы попала, пройдя суровое горнило Сталинградской и Курской битв. Она бесстрашно спасала раненых солдат, не раз находясь на волосок от смерти. Перенесла две контузии, ранение, обморожение, цингу. 

— Что рассказать о вой­не? — задумывается на минуту Лидия Кондратьевна. — Война — это всегда страшно. Жесткая мясорубка, бомбежки, обстрелы, кровь, смерть, слезы. И при всем при этом — впечатляющий героизм наших воинов.  После Сталинградской битвы у всех появилась надежда, что мы выстоим и одолеем врага. Солдаты и офицеры совершили великий подвиг, избавив мир от нацизма! Об этом нужно помнить всегда, чтобы подобное никогда не повторилось. 

В фотоальбоме Лидии Кондратьевны военных снимков немного. Но особенно дороги ей несколько, которые были сделаны 8 мая в Берлине, признается моя собеседница: 

— В этот день я оказалась там, можно сказать, случайно. Командир решил устроить для нас экскурсию. Ехали в грузовике по непривычно тихому Берлину, где не было ни выстрелов, ни взрывов. Обошли Рейхстаг, вошли внутрь — в зал заседаний. Вот он, на этом снимке, — переворачивает Лидия Кондратьевна еще одну страничку фотоальбома. — Неожиданно пришел замполит 1-го Белорусского фронта, снял фуражку и закричал: «Товарищи, немцы капитулировали!» Я опустилась на ступеньку, потрогала себя, словно не веря в происходящее. И первая мысль: «Неужели я живая?» Эмоций было море: кто плакал, кто обнимался, кто пел…

8 мая 1945-го Лидия Волкова зашла в зал заседаний Рейхстага.

Лидия Волкова увидела, как на колоннах Рейхстага расписывались наши воины. Некоторые обозначали и свой боевой путь. Оставила там свой автограф и лейтенант медицинской службы. 

Орден Отечественной войны II степени, медали «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Киева», «Защитнику Отечества», знак «Отличник санитарной службы» — каждая награда для Лидии Волковой особенная. В них не только боевой путь этой хрупкой, но очень сильной духом женщины, в них — ее юность, беззаботное очарование которой раз и навсегда отняла война. 

khlystun@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter