Недавно полистала издание приключений Робинзона Крузо в переводе на белорусский язык. Прекрасное, надо сказать, издание «Мастацкай лiтаратуры» — на хорошей бумаге, с иллюстрациями... И поняла, скользнув взглядом по тексту, что время сыграло очередную злую шутку и подробности прочитанной в детстве культовой книги испарились. Ведь что мы помним из классики, поглощенной в юные годы? Что–то основное. Дон Кихот скачет на ветряную мельницу с ржавым копьем, Гамлет беседует с черепом... А Робинзон попал на необитаемый остров и создал там себе натуральное хозяйство.

Но я как–то подзабыла, что до того как Робинзон попал на свой остров, у него тоже было полно приключений. Кораблекрушение, нападение пиратов, два года в плену у мавров, побег, схватки с львами и дикарями... Затем герой оказался в Бразилии, где стал плантатором... И только спустя четыре года колонизаторской жизни отправился в роковое путешествие к берегам Африки. Вы тоже это подзабыли? А помните, что в Африку он отправился не за приключениями, а за... рабами? Соседи–плантаторы скинулись на нелегальный рейс и отправили смельчака привезти побольше бесплатной рабочей силы. Не помните такого — Робинзон–работорговец? Это потому, наверное, что читали адаптированное издание. Кстати, в этом, которое я перелистывала, бравый Робинзон тоже отправлялся всего лишь за золотишком.
Так уж повелось, что со временем классическое произведение облетает, как одуванчик, до лысого стебелька, иногда называемого дайджестом. Мало того что память нас подводит, так ведь и цензоры свое отщиплют, и педагоги — из самых лучших побуждений. Недавно много шума наделало издание произведений Василя Быкова «Сотников» и «Мертвым не больно» без купюр, с десятками возвращенных фрагментов. Листаю недавно вышедший седьмой том собрания сочинений Владимира Короткевича, где роман «Каласы пад сярпом тваiм», и понимаю: это почти незнакомое произведение, потому что часть текста набрана курсивом, — возвращенные купюры! Сокращали целыми страницами. Например, удалена история любви приднепровского князя Акима Вежи и российской царицы. Если уж с живым автором такое проделывали, то с произведениями покойных... В истории Робинзона подчистили религиозную составляющую — книга–то была назидательно–христианская... То же проделали со сказками Ханса Кристиана Андерсена. А уж когда в век информационных перегрузок у школьников стали востребованы краткие пересказы, дело было поставлено на поток. Например, «Мастера и Маргариту» в свое время в издательстве «Современный писатель» пересказали на 132 маленьких страничках, «Братьев Карамазовых» — на 164, все четыре тома «Войны и мира» — на 157, «Евгения Онегина» — на 33, причем в прозе: «Роман Ленского и Ольги между тем счастливо развивается. Ленский иногда читает Ольге романы, они играют в шахматы».
Нелепо? А между тем уроки литературы зачастую проходят именно так. В результате признание: «Я в школе был уверен, что Печорин — врач, потому что учительница постоянно повторяла, что он поставил эпохе диагноз».
Иногда при всей спешке стоит задержаться, чтобы что–то рассмотреть. Иначе литература превратится в набор сюжетных линий, с шедеврами вроде произведения пожилой француженки, победившего в конкурсе на самую короткую биографию: «Раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь — наоборот».
Кстати, адаптация в биологии — «развитие любого признака, который способствует выживанию вида и его размножению».
Похоже, в случае с литературой ей приходится упрощаться вплоть до «скелета».
А жаль. Любим–то мы живых, одетых в плоть, со всеми их несовершенствами.
Советская Белоруссия № 9 (24639). Суббота, 17 января 2015