Пять лет назад не стало известного армейского писателя, уроженца города Василевичи Речицкого района, Аркадия Пинчука
ОН РОДИЛСЯ в Василевичах. Там прошли его детские годы. В тринадцать лет Аркадий воевал в полковой разведке. Был ранен, награжден медалью «За боевые заслуги». После окончания школы поступил в военное училище, стал летчиком. С 1958 года — военный журналист, корреспондент газеты «Красная звезда». В 1969-м, после окончания Литературного института, принят в Союз писателей СССР. Жизнь Аркадия ПИНЧУКА прошла вдали от родных мест, но чувство любви к Полесскому краю проходит через все его творчество, всю его жизнь. Одно из многочисленных подтверждений тому — роман «Белый аист летит». Это произведение об авторе, о реальных людях, о поколении, родившемся и выросшем в советское время, в нем творившем, ценившем свой век и оберегавшем духовную преемственность. В 2006 году Аркадий Пинчук был удостоен Государственной премии имени Георгия Жукова за большую работу по сбору личных воспоминаний Героев Советского Союза. Аркадий Федорович — лауреат литературных премий имени Александра Фадеева, Валентина Пикуля, конкурса журналистов «Золотое перо».
ЗНАЛ я его лет сорок с гаком. Познакомился в юности, когда учился во Львовском политучилище. Пинчук тогда работал постоянным корреспондентом «Красной звезды» по Прикарпатскому военному округу. И писал книги, пьесы. Его «Лейтенанты» шли в местном армейском театре.
Когда его пригласили к нам на кафедру для дежурного выступления, я смотрел на тогда еще майора Пинчука с придыханием. Между тем он оказался простецким, веселым мужиком. Не надувая щек и не глядя на нас, желторотых курсачей, свысока, Аркадий Федорович доступно и живописно рассказал о будущей журналистской жизни и службе.
Одним словом, очень мне понравился старший коллега, и я просто навязался на дружбу с ним. Вечно занятой, он перепоручил меня своему боевому помощнику Владимиру Житаренко. И все курсантские годы они оба возились со мной.
Белорус Пинчук заведовал отделом комсомольской жизни в окружной газете «Слава Родины». Когда его взяли в «Красную звезду», отдел вручили земляку капитану Андрею Захаренко. И то был круг моих кумиров: Пинчук, Захаренко, Житаренко.
Потом жизнь нас разлучила на долгие годы. Я вспоминал о Пинчуке, лишь когда узнавал о его новых книгах, пьесах, кинофильмах. Надо сказать, что семидесятые годы прошлого столетия были для этого быстрорастущего писателя очень плодотворными. Вскоре он стал признанным лидером в советской военно-патриотической тематике. Обо мне же Аркадий Федорович забыл напрочь. В этом я убедился, когда в восьмидесятом пришел работать в «Красную звезду», где уже трудились и Захаренко, и Житаренко. Пинчук тогда «собкорил» по Ленинградскому военному округу. В очередной его приезд в столицу представляюсь ему и вижу: не помнит. И так мне обидно стало: вот она, черная неблагодарность кумира. Федоровичу о моих переживаниях стало известно от Житаренко.
— Прости, — говорит, — меня, старого дурака. Но за четверть века знаешь, сколько военных журналистов через мои руки прошло? Немудрено и запамятовать кого-то.
В САМОМ начале 1995 года мы схоронили полковника Житаренко, погибшего в Чечне. Спустя пару лет ушел из жизни и Андрюша Захаренко. Военный до мозга костей Пинчук заметил: «Мы с тобой остались теперь, как половина танкового экипажа времен войны». В жизни я не слышал лучшего комплимента. Вспоминаю обо всем этом еще и потому, что, уволившись и живя в разных городах, мы с Аркадием Федоровичем буквально побратались. В это кому-то трудно будет поверить, но он присылал мне письма, случалось, на двух десятках страниц! Ну и я не оставался в долгу. Он прочитал все мои книги, а я — все его. И вообще, мне сдается, что ни одной мало-мальски стоящей темы из нашей жизни мы с ним не обошли.
— Как работаешь, как «лепишь» свои литературные образы, где их ищешь? — спрашивал я у Пинчука.
— Почти все мои герои пришли в мои книги из жизни, как это опять же ни тривиально прозвучит. Порой я даже фамилии их не менял, не было особой нужды. Всегда мне хотелось показать людей такими, какие они есть на самом деле — со своими проблемами, недостатками, сомнениями. В этом плане особенно характерен мой роман «Под знаком стрельца». Там почти нет вымышленных персонажей. Мне вообще везло на хороших, ярких, запоминающихся людей. Если ты заметил, у меня почти нет подонков и подлецов. И не пишу я о них не потому, что не встречал в жизни. Встречал. Отпетых, изощренных, даже потерявших человеческий облик. Но писать их мне неинтересно, даже скучно. Ну не вдохновляет меня человеческая мразь, что уж тут поделаешь. Другие любят ковыряться в помойках человеческих душ, мне это занятие никогда не нравилось. Скажешь: лакирую жизнь. Нет, пытаюсь вдохновлять читателя положительным примером. В наш нигилистический век это занятие посложнее любых литературных изысков, поверь, я знаю, что говорю. Я, если хочешь, как художник Александр Шилов в литературе. Он пишет красивые картины в совершенно реалистической манере, а я в точно такой же реалистической манере создаю красивые литературные образы. И они нравятся читателям, перекормленным всякой «чернухой». Что же тут удивительного. Кстати, ты, наверное, сам не раз убеждался, что положительного героя во сто крат тяжелее написать, нежели противоположного по качествам характера, души, поступков.
Когда я пишу, то, как правило, представляю себе конкретного человека. Но только внешне: жесты, манеру говорить, слушать. Сам характер создается сложнее. Например, когда писал полковника Чижа в романе «Хождение за облака», перед моими глазами стоял дед. А в основу этого характера я положил знакомого руководителя полетами подполковника Меркулова. В фильме «У меня все нормально» образ генерала Матюшенко один к одному списан с генерала Малашенко, с которым мы часто встречались еще во Львове. Он, кстати, узнал себя в фильме, и все его знакомые узнали — очень колоритная фигура.
— Слушая тебя, Федорович, я сейчас вот о чем подумал. Раньше об армии писали много, но хороших литераторов среди них было мало. Теперь нет ни тех, ни других. Почему? Ведь, казалось бы, служба — сплошь экстремальные ситуации. Неужели это неинтересно пишущим?
— Война, прости, интереснее. Даже не то чтобы интереснее — сильнее, впечатлительнее, чем вся прочая наша жизнь, в том числе и армейская. Хотя определения эти, разумеется, приблизительны. Не зря же у Толстого на первом месте — война, а мир на втором. И до тех пор, пока в стране будет хотя бы даже тлеть где-то военный конфликт, к нему будут прикованы взоры пишущей и творящей братии. Это — дважды два.
А вообще-то мало глубоких и ярких произведений о нашей армии потому, что, во-первых, армейский механизм настолько специфичен, что разглядеть с ходу его шестеренки, узлы, агрегаты и приводящие ремни не так-то просто. Многие пишущие, подступая к армейской тематике, хотят решать ее именно вот так — с ходу, наскоком, за одну-две командировки понять все и обо всем рассказать. А я в армии свыше тридцати пяти лет прослужил, но не уверен, что все о ней знаю.
Во-вторых, писатели, особенно режиссеры-постановщики фильмов, порой стороной обходят ворота КПП, потому что их творчество сдерживается сплошными «нельзя». Помню, сколько же мне пришлось претерпеть всяческих мытарств при съемке картины «Потому что люблю». Режиссер десятки раз хотел плюнуть на все и умыть руки. А я его сдержал.
СРАЗУ после августовских событий 1991 года наступило некоторое послабление во всевозможных цензурных ограничениях, а потом военное руководство снова «закрутило гайки» повсеместно, и все как бы вернулось на круги своя. В этом тоже специфика армейской службы: она не хочет, не любит гласности, и не всегда это только недостаток. Ты назови мне хоть одну армию мира, которая была бы полностью открытой. Нет таких армий, и с этим надо мириться. Или хотя бы смотреть на это философски.
Что же касается критики Вооруженных Сил и их порядков, то сейчас она значительно поумерила свой пыл. Это раньше люди боролись за власть и разыгрывали военную карту где ни попадя. Теперь, слава Богу, другие времена. Руководство страны у народа в целом — в доверии, и в армии больше стабильности. Это не весь тебе ответ, но добрая его часть.
Во всяком случае, для меня несомненно то, что огульное шельмование армии в конце восьмидесятых — начале девяностых годов принесло громадный вред стране. Некоторые «критики» просто увлекались модным веянием, другие потеряли меру в стремлении прослыть смелыми журналистами и общественными деятелями. И в результате очень быстро в обществе распространился вирус пацифизма, нежелание служить, другие отрицательные явления, разрушающие оборонное сознание народа. Последствия антиармейских истерик мы расхлебываем до сих пор, и конца этому «хлебанию» пока не видно. Ведь если вдуматься: едва ли не все нынешние беды армии проистекают из-за того, что практически целое ельцинское десятилетие она рассматривалась в государстве не его твердыней, как это и должно быть, а так — лишней обузой. Авиация, флот, ракетные войска, военно-промышленный комплекс — мы же все это едва не угробили. А закономерность, брат, здесь простая: сколько лет военное дело разваливали — в два раза больше времени уйдет на его восстановление. Иного не дано.
Но я верю, что еще на моей жизни увижу свою армию сильной и крепкой. Ни на йоту не сомневаюсь, что так оно будет!
В ГОДЫ моей юности и зрелости творчество военного писателя Аркадия Пинчука пользовалось спросом у советского человека. Пинчук, как редко кто другой из военных писателей, умел писать вещи злободневные, интересные, всегда окрашенные легким юмором и тонкой иронией. Его пьесы шли во всех военных театрах страны, в нескольких московских. По его сценариям поставлено шесть фильмов, которые до сих пор показывают по телевидению.
Когда я в своем журнале «Вестник ПВО» затеял литературное приложение «Дальний гарнизон», Пинчук меня поддержал, дав для первой публикации свою приключенческую повесть «Берлинская стена». От небогатого нашего гонорара, естественно, отказался. Сочтемся, сказал, когда журнал разбогатеет.
Весьма напряженная литературная деятельность оставляла очень мало места для собкоровской работы Аркадия Федоровича в «Красной звезде». Он поэтому ею занимался в редких промежутках собственного литературного процесса. Кроме того, вынужденное (нет, все-таки сознательное!) сидение Пинчука на двух рабочих креслах постоянно плодило в редакции многих его недоброжелателей, методично пытавшихся вытолкать писателя из коллектива.
ОДНАЖДЫ я спросил Аркадия Федоровича, как ему удается так много писать. Он ответил, что следует завету древних: ни дня без строчки. Но это же невозможно, возразил я. Ведь в жизни много таких ситуаций, когда человек физически не в состоянии сесть за стол, чтобы написать эти самые несколько строчек.
— Все это глупости, Миша. Ты же при любых обстоятельствах находишь возможность умыться, почистить зубы, побриться. Некоторые успевают и зарядку сделать. А если еще на полчасика подняться раньше и на столько же позже лечь спать, то за это время, при определенных навыках и сноровке, можно написать пять—семь страниц. Пустяк вроде бы. Но за месяц скапливается около двухсот страниц — размер малой книжки. Ну еще полтора месяца уйдет на ее доводку и столько же времени на переговоры с издательством. В результате получается три книги в год. Но это в теории. На практике — одна книга, потому что вмешиваются наша пресловутая лень и те самые твои обстоятельства. Но все же в год по книге — это вполне реально.
«Белый аист, что принес меня в этот мир в своем красном клюве, однажды беззвучно слетит ко мне из поднебесья и тихо скажет: «Пора, мой друг, пора…» Мы с ним размашисто разбежимся, наберем скорость и, оттолкнувшись от нашей грешной, но такой прекрасной земли, простимся с этим миром и полетим.
К абсолютной и вечной свободе».
ИМЕННО так и случилось ровно пять лет назад, когда не стало моего друга Аркадия Пинчука. Настоящий художник слова, он описал свою смерть в последнем великолепном своем романе «Белый аист летит». Найдите его, прочитайте — не пожалеете…
Михаил ЗАХАРЧУК
г. Москва
