Возвращаясь вечером с работы в переполненном трамвае, стиснутый между такими же усталыми людьми, в любой момент готовыми ощетиниться грубым словом, человек поневоле вспоминает идиллическое раздолье и медлительный покой жизни где-нибудь в домике на берегу реки с видом на золотое пшеничное поле, вдали от городского угара и хаоса. Чем является и куда эволюционирует современный город? Наша газета уже публиковала беседу с антропологом Сергеем МАКСИМОВЫМ, которая вызвала большой интерес у читателей "СБ". Тема нашего нового разговора - "Человек в мегаполисе". Сделаем оговорку сразу: точка зрения специалиста-гуманитария, возможно, будет разделена не всеми, однако она приглашает по меньшей мере к серьезному размышлению.- Сергей, стало привычным говорить, что город плох и бесчеловечен, что он отрывает нас от природы, разрушает психику, что само небо прячется от его ядовитого чада. На ваш взгляд, почему жизнь в современном городе одновременно столь отталкивающа и столь притягательна?
- Город, как следует из этимологии данного слова, - это место отгороженное и разгороженное. Прежде всего город отгорожен и выделен из окружающей среды, из природы. Природа (я не уверен, кстати, что у этого слова сегодня есть какой-то внятный смысл) присутствует в жизни горожанина лишь как отрицательный, непредсказуемый фактор: это эпидемии, болезни, погодные катаклизмы. Наши организмы, подключенные к индустриальным системам жизнеобеспечения, уже давно не живут по природным ритмам. В постиндустриальном обществе природа включена в глобальное производство в виде, скажем, "рекреационного ресурса" или напрямую - например, озеро Байкал сегодня встроено в производственный цикл огромного целлюлозно-бумажного комбината, а Волга встроена в каскад гидроэлектростанций. В каком смысле нас можно оторвать от природы? Если разобраться, то отрывать-то не от чего. Когда человек уезжает из города "на природу", он может это сделать только потому, что есть автомобильная индустрия, есть дороги и т.д. Как в городе, так и вне его природа уже дистанцирована и индустриально освоена - теперь, в XXI веке, можно признаться в этом со всей ответственностью.
Другое дело, если отвлечься от этих пустых разговоров про "отрыв от природы", город бросает человеку вызовы совершенно иного порядка. Это место, где течет поток людей, которые живут локоть к локтю, хотя не знают друг друга и никак друг с другом не общаются. Это исключительно дробно фрагментированное пространство. В этом смысле город, конечно же, противостоит крестьянской общине, где нет никакого "частного" и все знают друг друга насквозь. Горожане, приехавшие в деревню, легко узнаются по тому, что они ни с кем не здороваются. Почему? Мне кажется, психология горожанина определяется резко сокращенными социальными и физическими дистанциями между людьми. Затаенное презрение, которое испытывают горожане друг к другу, есть форма, в которой выражается дефицит пространства, есть попытка компенсировать этот дефицит - например, в ежеминутной готовности оскорбить соседа по трамваю.
- Ну, мне кажется, это связано еще и с элементарной невоспитанностью. Человека с традиционными взглядами поведение жителя мегаполиса, бросающего окурки на тротуар, неизменно шокирует...
- Современный мегаполис в антропологическом плане - вещь гораздо более сложная, чем кажется. Это явление, где урбанизация (в середине XX века шедшая бешеными темпами) начала побеждать само„ себя. В частности, персонажем, влияющим сегодня на судьбу мегаполиса, стал тот, кого западные социальные антропологи называют словом "маргинал". Данный термин в 20-е годы ввел в оборот американский социолог Роберт Парк, занимавшийся проблемой культурной адаптации мигрантов. Маргинал в буквальном переводе значит "обитатель окраин". Маргинал, согласно Парку, - это человек, не сумевший должным образом социализироваться в тесном пространстве и быстром времени города. Он не пришел откуда-то извне, а порожден самой индустриальной цивилизацией. Это жертва урбанизации, мстящая городу за свое унижение и одиночество: в современном мегаполисе он живет и действует, как в лесу. В том числе справляет нужду в подъездах. У нас ведь это сплошь и рядом, и не спасают никакие домофоны, поскольку маргиналы, что самое удивительное, справляют нужду в своих же подъездах. Было бы слишком наивно вставать здесь в морализаторскую позицию и говорить о невоспитанности. Нет, я вижу в этом конфликт культур.
- ?!
- Сегодня тот, кто хочет понять эволюцию города как социальной структуры, должен обратить внимание на городские окраины. Окраины и пригороды - фронт роста города и одновременно место, где город откладывает вокруг себя свой мусор. Это зона отчуждения, где, как в городах США и Европы, накапливаются мигранты и безработные. Именно городские окраины, которые и представить нельзя иначе, чем как груды промышленного и бытового мусора (столь знакомые нам по голливудским фильмам), выступают питательной средой для возникновения, например, подростковых банд, структура и поведение которых поразительно имитируют устройство стаи хищников. В американской криминалистике "suburban crime" ("пригородная преступность") выделена в особую разновидность преступлений.
Вообще говоря, явление внутригородской сегрегации очень интересно. Во второй половине XX века утвердились две тенденции развития города европейского типа. Во-первых, это так называемое вымирание центров. С возрастанием доступности автомобилей (особенно после второй мировой войны) престиж жилья в центре города резко упал, богатые люди, ранее традиционно жившие в центре города, стали селиться подальше от мегаполиса, и центральные районы многих городов (например, Детройта, Чикаго) постепенно обезлюдели и превратились в трущобы, которые стали заселять бедняки и цветные мигранты (ранее жившие исключительно на окраине). Своеобразному процессу вымирания центров (характерный симптом вестернизации) оказались подвержены и наши города. Например, в Москве (где еще до недавнего времени стоимость жилья определялась расстоянием до Кремля) центр в пределах Садового Кольца сегодня почти нежилой - он занят офисами крупного бизнеса и властных структур. Если в США центр города оказывается опустошен присутствием социальных низов, то в Москве наоборот - социальных верхов. На окраинах и Москвы, и Минска быстрыми темпами стали возникать закрытые микрогорода для богатых, которые уже отказываются выставлять знаки своего богатства в центрах городов. Это свидетельствует о коренной перемене в идеологии европейского города - город децентрируется, он словно бы выворачивается наизнанку через свой центр. И вторая тенденция, обозначившаяся уже в XIX веке, - членение города на западный Вест-энд (где живут правительственные чиновники и бизнес-элита) и восточный Ист-энд (где живут рабочие, нижний средний класс, бедняки). Многие антропологи полагают, что отчетливая тенденция к членению европейского города по оси "восток - запад" есть рудиментарный остаток самой древней религии человечества - культа поклонения Солнцу, где направление по ходу Солнца считалось священным, а направление против - нечистым. В Москве, кстати, элитарные районы - Крылатское, Барвиха - тоже находятся на западе; в Минске эта структура выражена менее четко.
- Мне кажется, еще одно свойство мегаполиса - это возросшая степень анонимности жизни. Ведь мегаполис притягателен в том числе и тем, что здесь никому нет дела до того, чем занимаются другие.
- Согласен. Анонимность жизни в мегаполисе противостоит абсолютной публичности жизни в сельской общине, где о человеке все вс„ знают и он не может выскользнуть из сложившегося образа самого себя. Про голландцев, кстати, есть шутка, что они живут в самой густонаселенной стране Европы, но до сих пор не видели своих соседей. Город - это структура для обеспечения пространства приватности, "privacy", права личности на частную территорию. В англо-саксонской юриспруденции есть даже такая примечательная формулировка: "right to be left alone" ("право быть оставленным одному"). Данный сегмент нашего права разработан очень слабо, в отличие от цивилизации Запада, где, как известно, понятие "privacy" священно. Ну, вы знаете, до недавнего времени коллективизм у нас был принудительным - как реакция на него возник подчеркнутый индивидуализм современных "новых богатых". Частная жизнь была изобретена протестантами Западной Европы. Шерлок Холмс, если помните, расследовал преступления, совершенные исключительно в закрытых частных пространствах, - на улице для него не происходило ничего интересного.
К теме фрагментации города на сгустки частных пространств относится и характерный для наших городов "квартирный вопрос" - этот типичный симптом урбанизации. "Квартирный вопрос", вообще говоря, фундаментален для понимания психологии советских людей. Несмотря на провозглашенную коллективизацию быта, отдельная квартира примерно с 20-х годов стала служить знаком социальной привилегированности. Почему в США или Франции люди не делают из жилья никакой проблемы - потому что при желании его можно просто купить. У нас же до сих пор квартира считается не товаром среди других товаров (хотя, конечно, в последнее время государство много делает в плане жилищного строительства), а культовым объектом, который надо не покупать, а заслуживать особым образом у неких высших сил.
Эволюция современного города ясно свидетельствует, насколько ошибались писатели-фантасты, рисовавшие в воображении густой лес небоскребов из стекла и бетона. К слову сказать, фантастические романы всегда настолько промахиваются, что можно даже вывести правило: если нечто описывается в научной и ненаучной фантастике, то этого никогда не будет. Город будущего уже существует - это, в частности, знаменитый город-офис для миллионеров в Силиконовой долине под Лос-Анджелесом. Никаких небоскребов: это одно-, двухэтажные коттеджи, обитатели которых работают и общаются через Интернет. Небоскреб, этот символ рациональной архитектуры, огромный муравейник, возвышающийся над миром и над природой, уже выходит из моды и кажется чем-то архаичным и утомительным.
- Иными словами, Сергей, насколько я понял, можно сказать, что тот образ города, к которому мы привыкли, был лишь некоей эволюционной ступенью, которая сменится чем-то другим?
- Как и древнегреческий полис, жители которого, перед тем как выйти из дома на улицу, стучали в дверь, чтобы никого ею не ушибить. Действительно, современный город исчезает в качестве опознаваемого единства, его границы размываются, а лицо порой изменяется до неузнаваемости. Европейские города были зародышами транснациональных, глобальных потоков, и в этом смысле они свою роль выполнили. Мы постоянно стоим на пороге чего-то нового, а когда это новое наступает, мы не хотим его признавать, потому что оно меняет наши отношения со старым и привычным.
