Оглушающее безмолвие камней

Вчера завершилась официальная программа дней памяти, посвященных 65–летию уничтожения Минского гетто в октябре 1943 года...

Вчера завершилась официальная программа дней памяти, посвященных 65–летию уничтожения Минского гетто в октябре 1943 года. Ее последними скорбными аккордами стало открытие памятного знака на месте уничтожения более 14.000 евреев, погибших в урочище Тучинка — сейчас это минская улица Берута в районе Кальварийского кладбища, — и выставки произведений графика, скульптора и живописца Лазаря Рана «Минское гетто» в областной библиотеке имени Пушкина. О выставке стоит сказать особо. Лазарь Ран к началу войны находился в Москве. В Минске у него осталась семья. О ее гибели художник узнал, только вернувшись в Белоруссию после освобождения. Пережитая трагедия подвигла Рана на создание серии офортов «Минское гетто». Особенно щемящим получился офорт, посвященный сыну Саулу. Мальчик 8 — 10 лет с недетской тоской смотрит сквозь колючую проволоку, отделяющую его навсегда от свободы и жизни.


Гости мемориальных торжеств разъехались по домам, увозя с собой впечатления от пережитого, от воскрешенных воспоминаний и, хочется верить, надежду на то, что будущее учтет уроки прошлого. Беларусь, всегда чуткая и отзывчивая на любую беду и страдания, и в этот раз уверенно сказала: мы ничего не забыли, мы помним, мы скорбим — все вместе.


Памятник в бывшем минском пригороде Тучинке представляет собой две большие каменные глыбы. Между ними, как огромными тисками, зажаты фигуры людей. Наверное, люди издают предсмертный вопль ужаса. Но его не слышно. Кажется, что голоса поглощает холодный камень и уносит в вечность. Однако нет. Их голосами, голосами тысяч и тысяч жертв на траурном митинге говорили собравшиеся и в первую очередь сами бывшие узники, сумевшие практически чудом избежать тогда смерти. Сегодня очень трудно представить себе, как это все тогда было, не только молодым современникам, но и даже уже им самим. Потому что события тех дней выходят за грань разума. Вот только один небольшой эпизод, рассказанный Леонидом Рубинштейном, бывшим узником гетто и концлагерей:


— Помню, как в гетто, примерно на пересечении улиц Танковой и Сухой, въехала большая крытая машина–фургон. Туда стали приглашать детей: мол, поедем кататься. Некоторые ребята забрались внутрь, остальных стали забрасывать силой. Кузов закрылся, заработал мотор, машина поехала. Никто тогда и не знал, что это была душегубка. В районе Юбилейной площади машина остановилась. Открылись дверцы и на улицу полетели мертвые тела детей — пяти, шести, семи лет... Их матери онемели от перехватившего горло вопля...


Михаил Трейстер, тоже бывший узник гетто и партизан Великой Отечественной, зачитал из протокола Чрезвычайной государственной комиссии, созданной в 1945 году и расследовавшей нацистские злодеяния, следующие данные. 25 июля 1945 года было обследовано место погребения зверски замученных советских граждан возле деревни Кальвария (тогда здесь была деревня). Обнаружено: 4.613 квадратных метров занято под ямы. Ям — 615. В каждой от 240 и более человек. Размеры ям — 3х2х37 метров и 5х5х37 метров. Ямы разного периода времени — от 1941 до 1944 года. Во всех — трупы уничтоженных людей...


Настоящая память народа — как огромная мозаика, складывается из воспоминаний и переживаний многих групп и отдельных людей. Но в целом она едина. Потому что именно в единстве — сила духа. Перед началом церемонии возле Кальварийского кладбища тепло, по–дружески встретились, поздоровались раввин и православный батюшка. Перед произнесением молитвы раввин поблагодарил отца Александра Головина, все четыре дня делившего горе и скорбь жертв Холокоста. Конечно, так и должно быть. Но дружбу и взаимопомощь надо уметь ценить. Ведь она в силах победить даже смерть.


Эльфрида Аслёзова, бывшая узница Минского гетто, Минск:


— Когда началась война, мне исполнилось 5 с половиной лет. Наша семья пыталась эвакуироваться, но не успела. Мы ушли из Минска лишь 25 июня, все, кроме бабушки и дедушки, — они отказались, им было не под силу идти пешком. Конечно, нас очень быстро обогнали немецкие войска. Пришлось вернуться назад — в уже занятый немцами Минск. А потом вышел приказ: всем евреям переселиться в гетто. Там мы нашли какую–то комнату, куда и перебрались: бабушка, дедушка, папа, мама, я, моя троюродная сестра со своей мамой... Жили скученно: район выделили малый, а неэвакуированных евреев осталось слишком много...


7 ноября 1941 года произошел первый большой погром. Хотя периодические облавы случались и до того. Тогда уничтожили 5.000 человек. В гетто мы жили как раз на границе первого погрома — на улице Замковой. Поэтому и выжили: спрятались в подполье.


20 ноября неожиданно начался новый погром. Как раз в эти дни в гетто привезли гамбургских евреев. Расселить их было некуда. Поэтому быстро ликвидировали целый район. Папа едва успел нас спрятать в подполье и прикрыть люком. Сам же полез на чердак. Только дедушка остался в комнате, сказав, что старики им не нужны. Зашли полицаи и застрелили дедушку. Последними его словами были: «Побойтесь Бога». Больше полицаи ничего не искали, вокруг все было забрызгано кровью. Она капала и в подвал, прямо мне на голову.


Родители стали думать, как меня спасти. В итоге я оказалась у связной Минского подполья — Ольги Николаевны Джордж. Когда ее арестовали, меня спрятали у одной женщины–карлицы. С ней и прожила до конца войны. А в конце июля 1944 года меня нашли родители.


Это одна из бесчисленных трагических судеб узников гетто. Но у нее — счастливый финал. У сотен тысяч мужчин, женщин и детей оказалась другая судьба — их злодейски убили нелюди...

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter