Одиночество в горах

Только что вернулась из похода на Алтай: три дня на лошадях, неделю на ногах — вверх‑вниз, вверх‑вниз, с 900 м до 3100 м и снова вниз, а потом снова вверх. Ночевки в палатках, еда на костре, дождь, ветер, солнце, десять дней спать не раздеваясь, вымыть голову всего один раз, да и то с нескончаемым криком «Аааа!», потому что в горном ручье, текущем с ледника, температура никогда не превышает +5. Если нужно освободить голову от мыслей — это лучший вариант: ноги заняты так, что голова думает только о следующем шаге — чтобы не упасть, не поскользнуться, не разбиться. К тому же связи, а уж тем более интернета, у подножия Белухи (куда мы ходили) нет — отрыв от цивилизации полный. И это прекрасно. 


…Все ушли вверх, и я на пару часов осталась одна. Обычно так не делают, не оставляют человека в горах одного, потому что это только на первый взгляд они мирные, а на самом деле кто знает, что может произойти? Но здесь, на леднике у подножия Белухи, еще невысоко, а мне очень надо побыть наедине с горами. Потому что других возможностей побыть наедине с собой нет. Нам нужно уезжать все дальше, карабкаться все выше, чтобы получить эту роскошь — самих себя. «Тропинка, капризно извившаяся между камнями, злобная, одинокая, не желавшая ни травы, ни кустарника, — эта горная тропинка хрустела под упрямством ноги моей», — рассказывает у Ницше Заратустра. Он где‑то рядом. 
Первые минут сорок я сидела, обалдевшая от тишины, борясь с соблазном хлопнуть в ладоши, заговорить или запеть — проверить, что дело не в том, что я оглохла, а в том, что звуков действительно нет. 
Хотя полной тишины в горах на самом деле никогда не бывает. Вот — чу! — шорох — это покатился камень, за ним еще один и еще, получился маленький камнепад, а потом опять все стихло. Ненадолго. Снова шорох, снова движение — камнепады здесь дело обычное. 
Ты сидишь, слушаешь движение камней и думаешь… 

А ни о чем ты на самом деле не думаешь. Именно для этого я и осталась на этом камне в одиночестве. Для обретения блаженной (хотела сначала написать «божественной», но подумала, что слишком высоко замахнулась) пустоты. Она накатывает не сразу, но если ты готов и ждешь, то приходит обязательно. 

«Безмолвно ступая среди насмешливого грохота камней, стирая в прах камень, о который спотыкалась моя нога, — так медленно взбирался я вверх. Вверх: наперекор духу, увлекавшему меня вниз, в пропасть, — духу тяжести, моему демону и смертельному врагу». 

Сначала в голове роятся тысячи мыслей, вернее, их обрывков: как красиво! Неужели я действительно здесь? Какая я молодец, что дошла! А как они там? Как жить дальше? А правильно ли я живу? А может, все бросить и начать заново? — от более простых к более сложным. Но потом уходят и они. И ты сидишь в тишине, которая была бы звенящей, если бы не камнепад, с блаженной пустотой внутри и начинаешь замечать. 
«Этот длинный путь позади — он тянется целую вечность. А этот длинный путь впереди — другая вечность. Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются лбами, и именно здесь, у этих ворот, они сходятся вместе. Название ворот написано вверху: «Мгновенье». 
Вон тот камень — вылитый инопланетянин: глаза задраны вверх, лицо узкое, рот застыл в крике. Может, все‑таки не зря здесь столько взлетно‑посадочных полос для инопланетных кораблей? Они выложены белыми камнями на серой гальке и выглядят то как алтари, то как эти самые полосы для кораблей. Многие верят, что Алтай — место силы, таинственная мистическая земля, где возможно все. И говорящие камни, конечно, тоже. 

«Не должно ли было все, что может идти, уже однажды пройти этот путь? Не должно ли было все, что может случиться, уже однажды случиться, сделаться, пройти?» 


Рядом с инопланетянином я замечаю голову древнего человека. Черты лица грубые, с одной стороны как будто даже стесанные, но я уверена: это лицо, этот человек когда‑то жил на этом леднике. И остался здесь навсегда. Поворачиваю голову и вижу змею: большая, каменная, она ползет ко мне, заглядывая в глаза. Горы — живые. И камни, которые осыпаются с гор и ледника, тоже живые. Но когда ты начинаешь с ними разговаривать, а они тебе — отвечать, это означает, что пришло время сойти со своего камня. Потому что когда сидишь на нем достаточно долго, становишься Заратустрой и понимаешь: все повторяется в этом мире. И эти горы (хотя горы, скорее всего, не повторяются — остаются), и этот мчащийся с ледника поток, и ты, сидящая на камне с блаженной пустотой внутри, и глаза окаменевшей змеи (чуть отвернулась — она уже ближе). А значит, ты будешь вечно. На этом камне точно будешь вечно — он уже сохранил контуры твоего тела. 

«Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого — не значит смотреть в пропасть!». Так говорил Заратустра. И я повторяю вслед за ним. 

plesk@sb.by

Алтай, 19.08.2021
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter