Фото Виталия ГИЛЯ.— Есть и приятные новости, и проблемы. Музей Богдановича был закрыт на реконструкцию на пять лет, едва успели к юбилею поэта завершить новую экспозицию. После десятилетнего перерыва открыли филиал «Беларуская хатка», но не зависящие от нас технические вопросы там не решены. А работа с далекими филиалами, с той же дачей–музеем Василя Быкова под Минском... Как нормально наладить ее функционирование? Еще вопрос с кадрами. Уверен, что музейные сотрудники должны знать, что такое менеджмент, маркетинг. Важно, чтобы экскурсоводы, которых у нас, кстати, нет в штате, а есть научные сотрудники, могли к каждому посетителю подобрать ключ, открыть ему тайны белорусской литературы.
— А насколько эти тайны вообще–то открыты?
— До XIX столетия сплошь белые пятна. До сих пор ведь спорят, как быть с носителями белорусского языка, писавшими на латыни или польском. Наша письменность началась с Кирилла и Мефодия, а может, с рунических надписей? У нас жили татары, которые пользовались арабской вязью. А идиш и иврит? Произведения на них тоже часть нашей литературы. Мы планируем тесное сотрудничество с Центром исследований белорусской культуры, языка и литературы Академии наук, чтобы нам помогли с определением знаковых этапов, которые должны быть представлены в экспозиции.
— То есть нужно показать, что белорусская литература по происхождению не «з–пад стрэх» и достаточно древняя и разнообразная?
— Уровень образованности на белорусских землях был высоким. Шляхта получала образование в европейских университетах, а часто там учились и мещане. Мы недооцениваем мещанскую культуру ВКЛ, ее представители составляли почти десять процентов населения. И тоже писали воспоминания, хроники, диариуши. Даже ремесленники, чтобы стать мастерами в своих цехах, должны были отправиться в странствия по всей Европе. Поэтому о периоде в истории белорусской литературы с XII по XVI век мы должны помнить обязательно. Говорить о культуре письменности — делопроизводства, эпистолярного жанра, религиозных произведений, переводов. Это поднимает из забвения огромное количество исторических персонажей, которые, к сожалению, до сих пор на маргиналиях. Выходят, допустим, интересные мемуары Завиши. О литературных достоинствах их пусть спорят специалисты, но это пласт нашей культуры. Экспозиция должна показывать нашу европейскость, белорусскую литературу как часть мировой. Как это продемонстрировать на небольшой площади? Может, отказаться от части экспозиции советского времени? Главное, панорама нашей литературы должна заканчиваться знаковой точкой в виде Нобелевской премии.
— Еще стереотип: всячески подчеркивалось простое происхождение белорусских писателей...
— Аналогичная ситуация везде, где подходили к литературе по классовому принципу. Допустим, с тем же Гоголем. Его считали выходцем из мелкопоместных дворян, чуть ли не из казачков — прислуги. А у него в родословной — гетманы и полковники. Если филоматы и филареты сражались с царизмом, значит, они должны быть из низов. А на самом деле — родовитая шляхта. У писателей, чью родословную ни возьмись исследовать — крестьянскость рассыпается. Даже у Якуба Коласа и Язэпа Лесика, которые были родственниками, в роду мало крестьян. Их предки — служилые люди Радзивиллов, лесники, сторожа. Это другая прослойка общества. То же с вероисповеданием: православных предков у Коласа не было, католики да униаты. Когда исследовал родословную Максима Богдановича, интересно было, откуда у поэта такая внутренняя культура. А у отца и матери в роду — служилые люди, шляхта, униатские священники. Таких примеров все больше. И они разрушают мифы.
— Сколько у вас сегодня филиалов?
— Музей Максима Богдановича, «Беларуская хатка» — дом, где жили семья Змитрока Бядули и Максим Богданович во время своего приезда в Минск, музей Петруся Бровки и его дом в Путилковичах, музей–дача Василя Быкова, Заосье — родина Адама Мицкевича, Кушляны — музей Франтишка Богушевича, Тимковичи — музей Кузьмы Чорного...
— Ого! Настоящие магнатские владения.
— Да... Возможно, и музей Алеся Адамовича в Глуше в перспективе станет нашим филиалом. При этом у нас нет даже автомобиля. Нужно разработать логистику, думать об инфраструктуре, чтобы экскурсанты могли, приезжая в филиал, где–то остановиться, перекусить, приобрести сувенир. Важная задача — объединить белорусские литературные памятные места, которые выпадают из традиционных туристических маршрутов. Чтобы не получилось, как с домом Максима Горецкого в Малой Богатьковке, о котором недавно писала ваша газета («СБ», 12 января, № 6, «Как пройти к Горецкому»). Кто будет ездить в отдаленную умирающую деревню, досматривать этот дом? Конечно, нам нужна поддержка и от СМИ, и от местных органов власти. Хотелось бы, чтобы туристические фирмы тоже думали не только о заработке, но и о национальной культуре. Ведь в большинство наших филиалов можно заехать на тридцать–сорок минут во время традиционных туристических маршрутов. Например, дача Василя Быкова может быть включена в экскурсию по Заславлю. Ну и экспозиции не должны состоять сплошь из муляжей. Должны быть артефакты, на которые захотят приехать посмотреть.
— Недавно был случай, когда такой артефакт — подаренный спонсорами венский стул Василя Быкова не приняли в его музей в Бычках, ссылаясь на то, что дарение произошло не по правилам.
— Это показательный случай. Сейчас стул Василя Быкова принят у нас на хранение. Ждем предложений от ушачских властей насчет его экспонирования. Если они не появятся — стул выставим на даче–музее Василя Быкова. Аутентичная, интересная вещь. Мы будем и далее отслеживать такие артефакты, сотрудничать со всеми, кто хочет нам помочь. Недавно ездили в Миоры. Там в школе работает уникальный человек Витольд Ермоленок. Он создал четыре музея, в том числе первый в Беларуси музей письменности. Но об этом почти никто не знает. Среди тысяч предметов, собранных коллекционером, есть уникальные вещи, будем их брать на депозит, по возможности приобретать.
— Как вы относитесь к тому, что музеи сейчас превращаются в клубы?
— Музеи и должны становиться интерактивными площадками. Иное дело, что я хочу, чтобы наш музей был не только интерактивной площадкой, но и научной. Я работал археологом в «Белреставрации», затем оказался в Национальном историческом архиве, заведовал сектором геральдики, работал в отделе древних актов, координировал научно–публицистическую деятельность архива. Был заместителем по науке в музее–заповеднике «Несвиж». И постараюсь, чтобы и здесь научная работа велась на высоком уровне. К тому же мы упускаем реставрацию бумажных памятников и их экспертизу. Но с учетом того, что уже двадцать лет я преподаю историю бумаги и филиграноведение плюс еще веду такой предмет, как белорусская палеография, думаю, смогу помочь в решении этой проблемы.
— Культовые артефакты — это хорошо... Но все ли из архивов стоит обнародовать? Сколько накрутили страстей вокруг так называемого «Интимного дневника» Максима Богдановича. А что касается периода репрессий — сколько там болезненного! Писатели делились на жертв, палачей и доносчиков, иногда меняясь ролями. Даже некоторые классики писали доносы.
— У нас есть период хранения государственной тайны — семьдесят лет. Все остальное должно быть открыто. Иначе мы опять начинаем ограничивать свою историю. Проблема — мы делаем из классиков идолов. Но лучше правда, самая горькая, лучше пройти очищение ею и понять, что все люди несовершенны и разносторонни. Еще мы делаем ошибку, когда судим человека с позиции современности, не учитывая обстоятельства его эпохи.
— Как вы думаете, в Беларуси возникнет музей репрессированных литераторов?
— Материалов и исторических персонажей для него хватит. Это был бы интересный проект.
Справка «СБ»
Государственный музей истории белорусской литературы учрежден 6 ноября 1987 года. Это крупнейший литературный музей страны, насчитывающий 7 филиалов.
Фото www.bellitmuseum.by
Советская Белоруссия № 22 (25157). Четверг, 2 февраля 2017
