105 лет ОводуКак мы зачитывались этой книгой! Как рыдали над судьбой главного героя! Образ его в кино воплощали самые романтические артисты с аурой страдальца. В Советском Союзе роман был переиздан 140 раз на 24 языках.
Впрочем, еще и до революции в России он печатался 14 раз. Писатель–народоволец Степняк–Кравчинский так возвышенно отозвался об Оводе: «...Среди коленопреклоненной толпы он один высоко держит свою гордую голову, изъязвленную столькими молниями, но не склонявшуюся никогда перед врагом. Он прекрасен, грозен, неотразимо обаятелен, так как соединяет в себе оба высочайших типа человеческого величия: мученика и героя».
А что теперь? С расстояния в век? Как мы, живущие в эпоху Гарри Поттера и Крепкого орешка, оцениваем итальянско–английского мечтательного юношу, превратившегося в несгибаемого борца за свободу Ривареса–Овода?
Как ни странно, в Интернете появляются новые и новые рассуждения об этом персонаже, казалось бы, ушедшем в литературное прошлое вместе с Мальчишом–Кибальчишом и тем же Павкой Корчагиным.
Что пишут? Ну, во–первых, что роман по–прежнему читаем. Этель Лилиан Войнич уловила универсальный рецепт героя. Мученик, тщательно скрывающий свои муки под маской сарказма, горячо любящий, но скрывающий свою любовь опять–таки под маской сарказма. С явными приметами садомазохизма. Красавец со шрамом.
С другой стороны... О вечных ценностях... На одном из форумов читатель пишет: перечитал, мол, недавно «Овода», что ж он такое героическое совершил... Оказывается, цель его борьбы ни больше ни меньше — убить Папу Римского! Такая вот светлая мечта. «И этому я сочувствовал в подростковом возрасте?» — изумляется читатель. Вообще, воинствующий атеизм Овода сегодня — тоже отдельная тема. Все эти заявления типа: «Жизнь нужна мне только для того, чтобы бороться с Церковью. Я не человек, я нож. Давая мне жизнь, Вы освящаете нож...» «Разбудить в человеке зверя и натравить его на церковь...» — как–то очень уж одиозно звучат. Но, с другой стороны, в этой ненависти Овода — он же Артур Бертон, незаконнорожденный сын католического священника — столько личного, столько комплексов, что эта ненависть–любовь далеко не однозначна... На одном христианском сайте вычитала мнение о романе: «Для одних он так и остался восторженным панегириком «героям революции». Для других — красивой, чуть мелодраматичной историей любви. Для автора этих строк «Овод» — глубокое и эмоциональное повествование о трагедии утраты Бога...»
Кстати, такое мнение подтверждается самой Этель Лилиан Войнич. В письме к российскому литератору Е.А.Таратуте от 30 мая 1957 года она пишет: «Я считаю, что насущной потребностью человеческой души является какая–либо вера. В юности я была одно время неистовой атеисткой, да иначе я и не могла бы написать «Овод», но, с другой стороны, я не могла бы написать его, если бы уже тогда не начала расставаться с этими воззрениями».
Еще одно мнение: роман «Овод» предназначен для восприятия только в России и в странах соцлагеря. В Англии, США и прочих «оплотах империализма» Овод практически неизвестен. Тут особый менталитет требуется. Китайский режиссер Тиань Минг совместно с киностудией им. Александра Довженко снял 20–серийный же фильм по «Оводу». Итальянские пейзажи предоставил Львов. Огромный успех! Поскольку «Овод» и «Как закалялась сталь» в Китае чуть ли не настольные книги.
Нет, действительно, полезно перечитывать романы, формировавшие тебя в юношеском возрасте. Вот, например, почему тогда я пропустила мимо сознания фразу, сказанную одним из героев романа в адрес Овода: «...в человеке, который вечно все высмеивает, есть что–то нечистоплотное». Или манеру героя машинально обрывать лепестки живых цветов. Это очень важная в романе художественная деталь. Именно по тому, с каким упорством Овод расправляется с цветами, его возлюбленная Джемма и опознает его спустя 13 лет. И только человек, живущий обидой, сентиментальный эгоцентрист, может признаться: «Меня страшит темнота внутренняя, там нет ни плача, ни скрежета зубовного, а только тишина... мертвая тишина».
Нет, пожалуй, автор все же не собиралась выписывать портрет идеального героя. Зато вовсю пользуется приемами женского романа. Надо показать, что герой хороший? Оп–ля! И он тут же на глазах своей дамы подбирает на улице раненого ребенка, лечит, кормит и т.д. Надо показать, что муки героя оправдывают его насмешливость и жестокость? Пожалуйста: он вам их с удовольствием перечислит. Рабство на плантациях, избиение кочергой, работа клоуном в балагане... А любимый сюжет «мыльных опер»: возвращение спустя много лет в неузнаваемом виде к предавшим любимым. Интрига беспроигрышная: узнают — не узнают, признается — не признается?
Кто же был прототипом главного героя? Называют разных личностей. Ведь писательница всерьез увлеклась революционными делами, дружила с тем же Степняком–Кравчинским, жила в доме петербургского революционера Караулова... Последнего, кстати, «сидельца» Шлиссельбургской крепости, и называют в качестве главного прототипа. Но недавно всплыло еще одно имя — Сидней Рейли, с которым у Этель Лилиан Войнич случился красивый короткий роман... Рейли, харизматичный авантюрист, оказался, между прочим, по другую сторону баррикады со своим литературным клоном — посланный в Советскую Россию, он готовил восстание против новой власти, был связан с эсером Савинковым. Впрочем, сама Этель Лилиан в письме Борису Полевому довольно жестко отчитывает его за попытку добраться до биографических истоков романа: «Вы спрашиваете у меня, существовал ли в жизни реальный прототип Артура. У людей, лишенных творческого воображения, часто возникают вопросы подобного рода. Но я не понимаю, как может спрашивать меня об этом писатель–романист».
Любопытно, что псевдонимом «Авадзень», то бишь Овод в переводе на белорусский язык, называл себя белорусский поэт Тишка Гартный. Неудивительно — Гартный, он же Жилунович, был пламенным коммунистом, революционным деятелем... Входил в белорусское правительство. Вот только пытали и убивали его не враги, а свои же советские карательные органы. Был ли он на допросах несгибаемым, как Овод? Не уверена. Не тот «контекст», методы следствия куда изощреннее. Называется, за что боролись... Умер Тишка Гартный в тюремной психиатрической больнице, загнав себе в горло ложку.
Но в белорусской литературе образ революционного героя, принимающего смерть лютую с достойным подражания мужеством, встречается достаточно часто. Вспомнить хотя бы «Цвёрда трымаўся юнак на дапросе...» Аркадия Кулешова. По психологизму же с образом Овода сходны герои Михася Зарецкого и Максима Горецкого. В текстах этих писателей тоже можно встретить мучительные метания героя между любовью к представителю вражеского клана и революционным долгом, между воспитанной верой и богоборчеством. Но по романтической героике, красоте жертвенности Овод ближе всего героям Владимира Короткевича. Они, конечно, не строили из себя циничных фатов, пряча под грубой маской нежную душу, и уж, конечно, не позволили бы неджентльменское обращение с женщиной (это я насчет любовницы Овода цыганки Зиты, о которой он говорит: «И вы называете ее женщиной?»). Но вот насчет твердости перед лицом вражьим и готовности пожертвовать собой — этого у героев Владимира Короткевича хоть отбавляй.
Итак, прошло 105 лет со «дня рождения» пламенного революционера Овода. Переоценивать роман можно сколько угодно. Но по–прежнему его можно «проглотить» за одну ночь.
Рисунок Олега КАРПОВИЧА.
