Об этом писала «Советская Белоруссия»

20 марта 1928 года

Поразить дотошных архивистов и краеведов неожиданной находкой журналисту сложно, но при определенном везении можно. Припорошенную временем, будто снегом, сенсацию о мосте имени Парижской коммуны хранили именно пожелтевшие газетные страницы.

Он был открыт для движения 78 лет назад, 18 марта 1928 года. С гордым статусом «второго в СССР и первого в БССР». Через два дня — поразительная оперативность для того времени — наша газета дала о знаменательном событии репортаж.

«Вот он, видный уже издали, высокий и плечистый, упершийся тремя каменными ногами в дно застывшей Западной Двины именинник — мост. Новенький, из железа и бетона, гордо приподнявший железные балки в знак приветствия многотысячной толпе.

Вот он, иллюминированный и окрашенный, положивший конец допотопному обычаю переправляться на пароме, дожидаться часами, пока откликнутся с другого берега, рисковать жизнью при переездах и тратить на переезд не меньше двух часов, мост, соединивший Уллу с железной дорогой, уничтоживший зависимость от погоды, от настроения перевозчика, от проклятого российского бездорожья.

Перед мостом, увитым гирляндами, вдаль, насколько видит глаз, один к одному стоят люди. На открытие моста собралось свыше 7.000 человек. Пришли не только из Уллы, но и изо всех окрестных деревень, подчас и за десятки верст.

Митинг открывает председатель улльского райисполкома Куксенок. Он предлагает назвать мост именем Парижской коммуны. Под музыку и ружейные залпы предложение принимается. Мост отныне будет носить это почетное имя».

Прерву репортаж ради пояснения: Улла — поселок в нынешнем Бешенковичском районе на Витебщине. Не велик и не мал: насчитывает 1.162 жителя. Расположился на левом берегу Западной Двины, на правом — деревня Николаево Шумилинского района.

А теперь вновь вернусь к публикации.

«После речей, «Интернационала» должно состояться самое главное. Должно состояться торжественное шествие по мосту... Маленький пионер Даниах взлезает на табуретку... Он должен будет разрезать красную ленточку и тем самым открыть движение по мосту. Даниах смущен выпавшей на его долю честью, но тов. Иванов берет его на руки и под крики — «Да здравствует строительство!» — Даниах перерезает ленточку. Оркестр играет марш и торжественно звучат шаги тысячной массы по свежеобструганным, еще девственно чистым доскам моста. Потом с грохотом проносится местная пожарная команда».

Будь это до революции, под мостом обязательно стоял бы инженер. Как живой гарант качества своей работы. Такова была неписаная, но нерушимая традиция.

Впрочем, авторам моста через Двину инженерам И.Бара-банову и М.Эйгорну журналист воздал должное — в том же номере поместил зарисовку «Именинники»: «На меня смотрит бледное лицо усталого человека, измятое бессонными ночами. Я слышу тихий, застуженный — на дожде, под осенним ветром, в бесконечных выстаиваниях в непогоду — голос Ивана Михайловича Барабанова, главного руководителя работ по постройке моста. ...К нам присоединяется Михаил Львович Эйгорн — правая рука Барабанова. Работа Михаила Львовича — каменщика из могилевских строителей, коммуниста, инженера–самоучки, или — как он, улыбаясь, говорит — инженера–практика, не менее ярка. ...Но не только они умели, отдавая сну не больше двух часов, работать в мороз, работать в дождь, работать в слякоть. Кроме них, тысячи рабочих каменщиков и каменотесов, столяров и слесарей, десятников и простых чернорабочих горели тем же огнем».

Публикации украшают портреты Барабанова с Эйгорном: первый в форменной фуражке, второй с непокрытой головой. Жаль, нет фотографии самого моста.

В те времена по–другому и быть не могло: снимать мосты, считавшиеся стратегическими объектами, в СССР было категорически запрещено. Хотя весь остальной мир на открытках и кинохрониках с удовольствием рекламировал свои замысловатые сооружения, гордясь полетом технической мысли.

Так что сегодня, увы, трудно представить, как выглядел «первый в БССР» железобетонный красавец, судьба которого оказалась достаточно трагичной. В 1941 году, как рассказала мне секретарь Улльского сельсовета Галина Устюгова, отступавшие красноармейцы взорвали один из пролетов моста. Пришедшие в поселок немцы восстановили его, сделав деревянный настил. Но в конце войны, при приближении Советской Армии, подняли сооружение в воздух. От гордого тезки Парижской Коммуны остались одни опоры.

«Маленькими, мы находили куски гранита и прыгали по ним, — вспоминает Галина Иосифовна. — Через Двину ходил паром. А полностью восстановили наш мост лишь в январе 1995 года».

Честно говоря, с этим именным–безымянным мостом у меня также связаны личные воспоминания. На нашу с мужем свадьбу — он родом с Витебщины — часть гостей здорово опоздала, переправляясь кортежем на пароме. А чуть позже мудрый газетный начальник проложил мне карандашом на карте командировку в те края. Но поскольку паром зимой не ходил, пришлось ехать в объезд начертанной красным карандашом линии. Ох как долго я затем доказывала строгому главбуху, сверяющему билеты, что окружным путем двигалась не по личной прихоти!

Зато теперь хорошо: наведываясь семьей на Витебщину, мы взлетаем на мост, у которого, оказывается, есть и имя, и история. У моста своя, у меня своя, но над Западной Двиной они смыкаются воедино.