О шевалье и шеромыжниках

24 июня - 194-я годовщина начала Отечественной войны 1812 года против наполеоновских захватчиков

22 июня этого года – очередная годовщина начала Великой Отечественной войны. На ее фоне практически незаметна другая дата – 24 июня, 194-я годовщина начала Отечественной войны 1812 года против наполеоновских захватчиков.

По разным источникам, в 1941—1945 гг. Франция отправила на советско-германский фронт от 140 до 180 тысяч добровольцев. При этом с июля 1940-го по май 1945-го на стороне антигитлеровской коалиции французов погибло 45 тысяч. Для сравнения: по другую сторону фронта (по данным исследователя Ю.Нересова) — как минимум 83 тысячи. Отличившаяся в Северной Африке 90-я легкая пехотная дивизия корпуса Роммеля была укомплектована главным образом солдатами французского иностранного легиона. Французский батальон СС из дивизии «Карл Великий» (вместе с латышами из 15-й пехотной дивизии СС) защищал рейхстаг, когда сами немцы оттуда уже удрали. Последним немецким солдатом, получившим «Рыцарский крест» за храбрость 29 апреля 1945 года в имперской канцелярии в Берлине, был французский доброволец-эсэсовец Эжен Вало... 

С ледяной тоской, драпая из-под Москвы зимой 1941—1942 гг., потомки гордых галлов вспоминали судьбу своих не менее гордых предков, дошедших вместе с Наполеоном до Москвы. Там французы и их союзники (в числе которых было много предков будущих гитлеровских «белокурых бестий») своим поведением поражали даже оставшуюся, далеко не самую лучшую часть москвичей. Хрестоматийный пример – превращенные в стойла и нужники храмы и дворцы, где «носители цивилизации» и их лошади справляли любую нужду. Позже владельцы дворцов, где квартировали блестящие шевалье и их четвероногие друзья, вернувшись и втянув воздух ноздрями, жить в них отказывались. И отдавали свои имения под богоугодные заведения. Именно поэтому в Москве при «проклятом царизме» ночлежки и больницы для простонародья располагались в некоторых бывших дворцах. 

В июне 1812-го (как позже в 1941-м) все для великой армии начиналось очень мажорно. Под наполеоновскими знаменами по белорусской земле на Восток гордо шагала вся тогдашняя цивилизованная Европа: французы, испанцы, немцы, поляки, австрийцы, венгры… Носители прогресса и «двунадесяти языков» бодро маршировали по Смоленской дороге, по пути грабя, насилуя, убивая и сжигая все вокруг. 

И по этой же дороге спустя несколько месяцев они убегали назад на родину лягушачьих деликатесов. Поскольку подходящих дворцов поблизости не было, превратившиеся в дезорганизованную и деморализованную толпу, познакомившиеся с «генералом Морозом», наполеоновцы справляли всякую нужду не раздеваясь. Снять штаны и отойти в сторону было равнозначно смерти. Смерти от мороза (обессилевших и отстававших никто не ждал), казачьих сабель и крестьянских вил. (Интересные, в том числе мемуарные, факты о том времени содержатся в работе В.В.Верещагина «Наполеон I в России», изданной в 1993 году в Твери.) 

Страна, разоренная на пути следования к Москве, теперь тяжко мстила за свое разорение на обратной дороге. Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на 24 часа расстояния. Впереди всех бежал сам император, потом короли, потом герцоги. 

Одна армия бежала, другая догоняла. 

А еще по обочинам дороги прятались очень злые партизаны, дома которых были ограблены и сожжены наполеоновскими «цивилизаторами», искренне считавшими, что «грюбий мюжик-варвар» должен быть счастлив уже лишь от встречи с представителями цивилизованной Европы. Но уже по прошествии лишь нескольких месяцев, мягко говоря, плохо пахнущие, голодные шевалье-кавалеры были просто счастливы, увидев уцелевшие избы «варваров». Робко постучав в дверь, они жалобно канючили: «Cher ami, кюшать…» И, как правило, «загадочная русская душа», несколько месяцев назад до нитки ограбленная этим же воинством, сжалившись, делилась с ним последними крохами хлеба. И давала возможность отогреться. Отъевшиеся и отогревшиеся носители цивилизации представлялись: «Шевалье такой-то». 

В буквальном переводе слово «шевалье» означает одновременно и кавалера, и конника. Происходит оно от французского «le cheval» — конь. В монархической Франции кавалеры, то есть дворяне, вступали в битвы только на своих конях. Сегодня для нас слово «шевалье» звучит достаточно красиво... Мы Запад вечно либо ругаем, либо к нему подлизываемся — других вариантов нет. А двести лет назад для крестьян Смоленщины и Витебщины это слово звучало как синоним гнили и падали. Во-первых, бежавшие наполеоновцы питались павшими лошадьми. Во-вторых, крестьяне слышали это слово от пленников и французских солдат, которые, по их мнению, и сами себя называли швалью, в смысле шушера, сброд. Простой крестьянин, которому проникнувшийся западными «философиями», прекрасно изъяснявшийся по-французски, зато с трудом говоривший по-русски барин годами втолковывал, что он «хам и варвар», ставя в пример цивилизованных французов, хватанувших «свободы, равенства и братства», теперь видел их воочию. И при этом нюхал. 

Даже приблизительного числа завоевателей, разбредшихся по городам и весям необъятной Российской империи, умильно вы­прашивающих милостыню и ночлег, царские власти не знали. Поэтому с января 1813 года в газетах стали появляться объявления на итальянском и французском языках с просьбой — прибыть на сборные пункты. В основном они относились не к официально зарегистрированным пленным, которые размещались в лагерях в Ярославле, Костроме, Калуге, Саратове, Вологде, Орле, Туле и на Урале, а к тем, кто во время бегства великой армии остался в деревнях. 

Там же и возник еще один неологизм той поры – «шерамыжник» (или «шерамыга»). От француз­ского «cher ami» («шер ами») — милый друг, любезный. По данным филологов и авторов словарей русского языка, начиная со знаменитого В.И.Даля, слово «шаромыжник» (или «шаромыга») появилось в русском языке благодаря голодным наполеоновским солдатам, которые, отступая, вынуждены были просить милостыню у крестьян и обращались к русским мужикам со словами «chers amis» («шер ами») – дорогой друг. Повлияли и чисто русские слова «шарить» и «мыкать». 

Сегодня шерамыжник (или шаромыжник) – это подозрительная личность, скорее всего, мошенник, от которого надо держаться подальше и внимательно следить за своим кошельком (или другим добром). А тогда это слово обозначало всего лишь человека замерзшего и оборванного вида, который чего-то у тебя просит, начиная словами «шер ами». Потом оно распространилось на всех попрошаек, а там недалеко и до мошенников. Видимо, все же не случайно, кутаясь в теплой шубе, Наполеон бросил свою армию и с небольшим отрядом убежал в Париж, как только понял, что толпа шаромыжников — не армия. 

Слово «шаромыжник» относилось и к тем наполеоновцам, кто попал в плен, разъезжая по русским селениям в поисках провианта. Французские команды фуражиров поначалу культурно «покупали» скот и провизию за фальшивые рубли. А потом просто стали грабить. Видимо, когда поняли, что местное население не такое культурное, как они сами. Француз, входя в дом, ласково говорил хозяину «cher ami» и требовал: «Яйки, млеко, шпэк (пардон, сало)». После чего, кроме сала, яиц, хлеба и молока, забирал все, что ему хотелось. Таких людей тоже называли «шерамыжниками». Но в данном случае это слово использовалось не как синоним попрошайки, а как название человека, который даром, так сказать на халяву, разбоем забирал все, что ему хотелось. Такая практика, понятно, вызвала взрыв возмущения у крестьян, вылившийся в партизанскую войну. Тогда-то и появились первые пленные шаромыжники. Часть их отправляли в тыл, других распределяли по дворам в качестве бесплатной рабочей силы восстанавливать сожженное и разрушенное. 

Чуть позже нашлись предприимчивые людишки (якобы из казаков), решившие сделать бизнес на живом товаре. Сначала «мусье» шел за полтину. Вскоре цена подскочила вдвое. (Из писем военнопленных известно, что некоторые помещики, купив «мусье» за рубль, записывали их в крепостные.) Сей бизнес возник не на пустом месте. В довоенное время хороший француз-гувернер стоил тысячу рублей в год. А тут вдруг толпы «гувернеров», готовых за ночлег и еду учить кого угодно и чему угодно. Известный русский экономист Юрий Арнольд вспоминал, что редким был дом, где бы не было пленного француза. Свой гувернер был и у маленького Арнольда — старый барабанщик Грожан, проведший почти всю жизнь в военных походах. С хорошими манерами он был знаком, мягко говоря, поверхностно, как, впрочем, и с французским литературным языком. Это был своего рода жаргон — мешанка французского разговорного с «крепкими» итальянскими, испанскими, польскими словами. Все это щедро сдабривалось сальными солдатскими шутками и прибаутками. Нетрудно догадаться, как и чему учили подрастающих русскоязычных интеллигентов подобные «гувернеры». 

Точное число погибших и пленных наполеоновских солдат и офицеров неизвестно. На 1 января 1813 года, по данным Министерства юстиции Российской империи, в стране только пленных насчитывалось более 216 тысяч: около 150 тысяч в лагерях и 50—60 тысяч шаромыжников, нашедших приют у населения. К середине 1814 года примерно 60 тысяч из них приняли русское подданство. Постепенно они женились на местных красавицах, создавали целые деревни на Витебщине и Смоленщине, многие оставались жить в городах. Последним «шаромыжником» Российской империи был «последний ветеран великой армии» Жан-Батист Савен, умерший в 1894 году в Саратове в возрасте 125 лет. В похоронах, носивших общегородской характер, участвовали командующий округом, градоначальник и губернатор. 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter