О пользе аналогий

У нас любят аналогии. О скромном местном философе могут сказать, что он похож на Сократа, особенно лысиной и бородой...
У нас любят аналогии. О скромном местном философе могут сказать, что он похож на Сократа, особенно лысиной и бородой. О члене Союза писателей заметят, что у него много общего с Бальзаком, в частности, что он тоже женился в Бердичеве. О политике — что он напоминает де Голля, скажем, ростом. Или Черчилля — пристрастием к хорошему коньяку и сигарам. Особенно могут нравиться в этом контексте провинциальные, да и столичные знаменитости, находящие у себя массу общего с Хемингуэем, в частности, тем, что любят порыбачить и понимают толк в ухе.

Что спорить, аналогии помогают понять действительность. Многие сравнивают, скажем, Михаила Горбачева с Геростратом. Генсек, правда, храмов не сжигал, но разрушение империи вполне можно приравнять к деянию древнегреческого властителя.

Действия нынешнего американского президента становятся более понятными, если сопоставить их с похожими мероприятиями иных руководителей американского государства. Скажем, с поступками победителя при Хиросиме и Нагасаки Трумэна, о котором говорили, что его библиотека сгорела и обе книги погибли. Или триумфатора Сонгми Джонсона, долго и безуспешно воевавшего во Вьетнаме.

Вот и Павел Бородин, госсекретарь Союзного государства Беларуси и России, во время пресс–конференции 3 апреля, отдавая дань аналогии, заявил: «Когда я вижу такую оппозицию, как Хакамада, Немцов, Козулин, — я говорю: как же повезло нашим президентам».

То есть логика действий как российской, так и белорусской оппозиции в своих существенных чертах схожа, как похожи и результаты этой деятельности. Точнее, их отсутствие.

Конечно, логика предъявляет к аналогиям свои жесткие требования, необходимо соблюдение массы условий, иначе аналогии превратятся в инструмент манипулирования мнениями, способ достижения сиюминутных целей.

Бородатый немец по имени Карл Маркс очень любил аналогии, прибегая к ним как в научных, так и в публицистических трудах. Однако наличие бороды вовсе не аргумент для того, чтобы уже современные бородатые деятели обращались к аналогиям по поводу и без оного. Скажем, утверждали, что по уровню демократии наша страна находится на ступени известного своей всепроникающей любовью к человечинке африканского племени. Выходец из провинциального Трира все–таки утруждал себя аргументами, без которых аналогии превращаются в ненужное зубоскальство. У нас же иногда полагают, что достаточно бросить лозунг, выстроить некий смысловой ряд из «неправильных» форм государства, и все будет ясно, «супостат» будет заклеймен. При этом рассчитывают, что, очевидно, все остальное читатель и избиратель додумают сами.

Помнится, был такой незамысловатый анекдот. Спорят советский гражданин и американский. Янки гордо говорит, что он может свободно выйти на площадь и ругать руководителя страны плохими словами. Наш человек отвечает: а что тут такого? Я тоже могу выйти на площадь и ругать вашего руководителя теми же словами. Это как раз тот случай, когда аналогии нет, ее место занимает подмена тезиса, а в ряде случаев и парадокс.

При этом часто забывают, что возможность обругать руководителя — это вовсе не существенный признак демократии. Скажем, в традициях многих стран, основанных на принципах мировых, национальных религий, культивируется подчеркнуто уважительное, доброе отношение к тем лицам, которые возглавляют государство. Это связано и с политической культурой, и с культурой вообще.

Помню американского профессора, который в ответ на мое незначительное критическое замечание по поводу практики международных отношений тут же заявил: по приезде я свяжусь с президентом и скажу о вашей точке зрения.

Не думаю, что любой американский ученый свободно связывается со своим лидером, но в политической культуре закрепилась возможность такого события. И превратилось в убежденность. Апломб, таким образом, вырастает из национальной традиции.

Это вообще–то к тому, что только наша собственная политическая, культурная практика подскажет нам формы нашего собственного отношения и к политическим лидерам, и к возможности публичного отстаивания своего мнения.

Вот вышли на площадь в Минске под бдительным оком милиции полтысячи юношей и девушек, вообразили себя то ли гвардейскими офицерами на Сенатской площади, то ли участниками политического пикника в палатках, создали дружеский шарж на киевский Майдан. Сейчас об этом напрочь забытом событии говорят, как о «революции...» Не слишком ли смело по отношению к Майдану и уничижительно по отношению к революции... Надо все же уважать аналогии, серьезно относиться к смыслу слов, даже когда очень хочется принимать желаемое за действительное...

К аналогиям, в том числе и политическим, необходимо относиться с большой осторожностью. Если, например, набор абстрактных признаков демократии где–то не совпадает, то это вовсе не значит, что кто–то демократичен, а кто–то нет. Ведь всегда может присутствовать некий новый, может быть, неизвестный признак, благодаря которому картина резко изменится.

Более того, понимание собственно демократии может не совпадать. А для того чтобы в этом убедиться, любой желающий может перелистать учебник под славным названием «История правовых и политических учений».

...Но все же в аналогиях больше пользы, нежели вреда. Не будь аналогий, сравнений, мы не смогли бы сделать приемлемый вывод из той истории, которую прожили сами и за плечами которой стоят наши предки.

Нам было бы сложнее понять, кто из политических лидеров предпочтительнее, чья программа несет в себе черты большего понимания со стороны избирателей.

Без аналогий вообще было бы намного скучнее. По этому поводу Гейне принадлежит блестящий афоризм. Когда Богу скучно, писал немецкий мыслитель, — он открывает окно и смотрит на парижские бульвары. Когда нам скучно, добавим мы, — обратимся к аналогиям. Они придадут нашим мыслям необходимую свободу, глубину и даже изысканность.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter