О людях, окрыленных любовью

Маленькие люди везде — про них и Гоголь писал, и Чехов, и даже Кафка. Причем маленькие люди что у Гоголя, что у Чехова, что у Кафки, как по мне, неуловимо схожи. У художника Валентина Губарева, который и Гоголя, и Чехова, и Кафку, и еще много кого читал, маленькие люди свои, одновременно похожие и непохожие на всех тех, кого придумали великие писатели — немного наивные, почти всегда длинноносые (любопытствующие?), витающие в облаках, хотя как будто твердо стоящие на земле. Но на самом деле главное здесь — это самое «как будто». У многих ведь так: твердость под ногами — быт, семья, работа стабильная, огородик на даче и баня по субботам, все здорово, стабильно и даже как будто прекрасно, и годами, годами, а потом вдруг — раз, услышал музыку, замечтался на минуту — и взлетел. Паришь себе над городом, паришь — крыши, соседи внизу чай пьют, смотрят на тебя удивленно, а ты и сам себе удивляешься: жил, казалось, нормально, хорошо даже вот до этого самого момента жил, а тут взлетел, паришь — и так, оказывается, хорошо в небе, легко и свободно. Хотя огородик и баню по субботам, конечно, жалко. Есть такая картина у Губарева — «Музыка окрыляет», я, когда на нее смотрю, сама хочу оттолкнуться и взлететь — это ведь так легко на самом деле. Мечтать, летать…

фото Владимира Шлапака.

Когда у художника спрашивают про источник вдохновения, он говорит, что это все от удивления, а еще из «воспоминаний детства и юности» и «из самого себя». Смотрю на его полотно (термин немного пафосный, но в данном случае уместный, хотя Губарев — художник все же камерный) «­СССР» и понимаю: так и есть, его вдохновение оттуда. Сейчас, когда многие ностальгируют по стране, в которой родились, я все чаще думаю, что ностальгируют они на самом деле по своей молодости, по своей крепости, по времени, когда вся жизнь была впереди, любовь окрыляла (да-да, я снова о полетах) и горы лежали у них под ногами. Я не ностальгирую — ни по СССР, ни по молодости. Бесполезное это занятие — ностальгия: отрывает от реальности, пытаясь заменить жизнь тоской.

«Петрович и Вселенная».

Я люблю воспоминания, которые окрыляют, коллекционирую их и достаю из закромов памяти всякий раз, когда становится грустно: вспомнил, распустил крылья — и полетел. У вас ведь тоже такие воспоминания есть, правда?

«Давайте дружить собаками».

Маленьких людей, которых рисует Губарев, всегда окрыляет любовь, даже когда у них крылья уже немного подрезаны, но, конечно, не тем, что ­СССР распался, а тем, что молодость ушла. (Хотя, как по мне, зря они по этому поводу переживают — счастье в любом возрасте есть, я это точно знаю.) Вот лежат двое на постели — ну да, молодость где-то там, но вокруг расцветают райские кущи и звездное небо, в которое смотрят они зачарованно, сияет над головой. «Звездолет» картина называется. И даже кот это звездное небо видит, растянувшись на коврике у кровати: счастье — оно такое, для всех. Смотрю на эту картину и думаю, что Валентин Губарев мысли мои прочитал: я всегда говорила, что чем больше счастливых людей вокруг, тем лучше наша жизнь. Люди — существа созависимые. От чужого взгляда, улыбки, печали, радости, слез, тоски и восторга. Мы не одни летаем, мы и других за собой тянем. И так обидно, когда эти другие хватают тебя за подол, прерывая взлет: «Куда полетела, дура, кто тебя там ждет? Вернись, вернись на землю, здесь все понятно!» А тебе хочется именно этого — непонятного, неизвестного, непредсказуемого, даже если опасного и даже если горького в конце, но чтобы непременно лететь, лететь хоть какое-то время. А тебя вдруг — шмяк о землю. «Вторичное жилье» — так еще одна картина Губарева называется, про отлетавших свое, но сохранивших мечтинку в глазах.

«Зима обещает быть долгой».

Валентина Губарева иногда сравнивают с Шагалом, но сам он над этим посмеивается и говорит, что люди летают на картинах далеко не у одного Шагала: «Для меня летящий человек — это мечты, иллюзии, любовь, которая человека окрыляет».

«Лучшее средство от моли».

В его картинах много любви — героев друг к другу, художника к своим героям, кошек и собак к своим хозяевам, хозяев к своим дачам, ангелов к людям этим непутевым, которые вечно пытаются испортить себе жизнь. «Зима обещает быть долгой», — думает маленький ангелочек, такой трогательный, что хочется его обнять и согреть. Душа ведь у каждого большая, даже если вы не догадываетесь об этом, как будто говорит нам Губарев и зовет посмотреть на себя со стороны — его, солнечной и радостной, стороны. Ангелочек сидит на заставленном цветами подоконнике, обнимает кружку горячего чая и смотрит в окно — а там брейгелевская зима и брейгелевские же люди. «Кстати, о птичках», «Давайте дружить собаками», Lady in Red и много других «зимних» картин.

«Музыка окрыляет».

А счастье по Губареву знаете какое? Это когда посреди зимнего леса — березы, городок с церковью на пригорке вдали, лыжники и коньки на замерзшей реке — на телеге стоит стеклянный сосуд, а в нем лето. А в этом лете маленький домик, сохнет белье, в тазу стоят трое ребятишек, папа поливает их из шланга, а мама в купальнике и типичной дачной позе (да-да, тем самым местом к солнцу) пропалывает грядки, а рядом свернулся клубочком кот. И над всем этим — клубника, бабочки, птицы… Это про вечное лето в душе. Лето, которому не страшны никакие непогоды. «По небу лодочка плыла» — о том же: как два человека (может, это преобразившиеся герои «Звездолета» или те, что зимой так удачно «подружились собаками»?) создают собственный мир, в котором им хорошо, уютно и счастливо. Именно за это лично я и очень многие другие любим картины Валентина Губарева — за уверенность в том, что каждый человек должен быть счастлив. И будет, если захочет.

«Счастье».

plesk@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter