О кляксах и новом велосипеде

Разговор о современном искусстве
«Надоели кляксы!» — прорецензировала художественную выставку некая дама, параллельно со мной созерцающая пестрые полотна.

Собственно, спорить не хотелось. Мало ли у кого какой созерцательный опыт... Тем более в прессе нынче полно дискуссий на ту же самую тему. Искусство деградировало... Музыка и поэзия сводятся к рэпу, живопись — к кляксам... Из картин и романов уходит внимание к психологии человека, к его внутреннему миру... Творческая молодежь прячется за абстракцией, избегая отражения серьезных проблем... И так далее. Как пишет один русский критик: «Ибо, как показывает статистика, реализм теперь не то что вне моды, а даже почти моветон». А самые востребованные художники согласно проведенному французским агентством мониторингу отнюдь не Леонардо да Винчи, а Пабло Пикассо и Энди Уорхол...

Бьют тревогу люди авторитетные... Не менее авторитетные утверждают, что тревожиться совершенно не о чем. Реализм никуда не исчез, не возвращаться же в эпоху первой «бульдозерной выставки», когда по указанию Хрущева, возмущенного маловразумительными абстрактными работами, означенную выставку означенные бульдозеры и «прорецензировали»...

О том, что такое современное искусство, мы и поговорили за чашкой английского чая в кафе «Моя английская бабушка». Моими собеседницами были Надежда Усова, заместитель директора Национального художественного музея, и искусствовед Наталья Шарангович. Ну а я, ваш критик–писатель–обозреватель Людмила Рублевская, на кляксы в литературе тоже насмотрелась...

Л.Рублевская: Иногда мне кажется, что живопись в старых добрых традициях плавно перемещается в сторону кича — всевозможные Никасы Сафроновы с вылизанными, красивыми картинами на заказ. Но не думаю, что там можно говорить о внутреннем психологизме, о потере которого вещают.

Н.Усова: Речь может идти только о ремесленном мастерстве художника, которое нужно возрождать.

Л.Рублевская: Ты считаешь, из искусства уходит ремесленное мастерство, а не что–то большее?

Н.Усова: А что — высокие идеи?

Л.Рублевская: Может быть, внутренняя работа самого художника или поэта...

Н.Усова: Ну, это не пропало.

Н.Шарангович: Так же, как и реализм. Белорусы — люди действительно с особым менталитетом. Нам свойственна привязанность к традиции. В том числе и в изобразительном искусстве.

Л.Рублевская: Ты говоришь «традиция», и подразумевается искусство несовременное, консервативность. То есть какой–то минус...

Н.Шарангович: Не обязательно. Может быть, неосознанное, но следование чему–то. На последнем венецианском бьеннале в первый раз был павильон белорусского искусства. Когда готовились, отбирали то, что соответствовало нашим представлениям о современном искусстве. Может быть, не чистых абстракционистов, но тех, кто представляет некую концепцию, — Хоботова, Цеслера... Но вдруг оказалось, что на фоне современного актуального искусства мира мы были такими традиционными... Похоже, мы понимаем под термином «современное искусство» не то, что весь мир.

Н.Усова: Минск вообще город очень традиционалистский. Даже удивительно, что у нас появляются люди, которые пытаются делать что–то вне этой главной линии... Как правило, они не поняты, они аутсайдеры. Тот же Селещук — он фигуративен...

Л.Рублевская: При чем тут фигуративность? Абстрактная картина может больше рассказать об эпохе, чем суперреалистическая со множеством персонажей. Или милые бронзовые лошадки в натуральную величину.

Н.Шарангович: В реализме все понятно. Это хороший художник, потому что у него психологизм. Этот плохой, потому что не владеет композицией... А современное актуальное искусство — до сих пор неясно, что это такое и по каким критериям его оценивать.

Л.Рублевская: Мне кажется, сам термин «современное искусство» нелеп. Искусство или вечно, или никакое.

Н.Усова: Имеется в виду искусство 1998 — 2007 годов. В этом промежутке может быть все что угодно.

Н.Шарангович: Когда в Минске создали Музей современного изобразительного искусства, задумались, что собирать в нем? Решили исходить из временных рамок, начиная с 60 — 70–х годов прошлого века. С другой стороны, в 2020 году то, что было создано в этих 60 — 70–х, уже не будет современным... Видимо, придется делать ротацию...

Л.Рублевская: Тогда выходит, что современное нам искусство — это и картины о колхозной жизни и о Ленине в Октябре?

Н.Шарангович: Нет, наверное...

Н.Усова: Современное искусство — это работы современников или авангард? В музее современного искусства люди хотят приобщиться к чему–то продвинутому, концептуальному. А видят, как самовыражаются современники...

Л.Рублевская: ...которые далеко не все «продвинуты».

Н.Шарангович: Ну а куда мы «выбросим» пейзажистов, портретистов? Они востребованы, они будут всегда. Был момент, когда в Союзе художников обсуждали создание отдельной секции современного искусства. Первое, что было на это сказано оппонентами: «А мы кто?» Ну хорошо, Цеслер современный... А Апиок что, несовременный?

Н.Усова: Ну вы же не будете спорить, что художник должен уловить нерв современности? И рассказать об этом современным языком?

Л.Рублевская: То есть если публика удивляется или даже шокируется — это современно... Извини, это критерий балагана. А что касается нерва эпохи, то новая разновидность реализма — это гламур.

Н.Усова: Да, тот же Никас Сафронов — это наш Алексей Смоляк, который изобразил Киркорова на ослике...

Л.Рублевская: Каждая маленькая эпоха имеет свой мейнстрим, главное течение, которое захватывает и слабых, да и тех, кто потенциально мог бы стать сильным. В 20–х годах прошлого века среди белорусских поэтов было повальное увлечение Есениным. Есенинщина строго каралась, что придавало особый «привкус». Подражали, правда, еще и Маяковскому, но Есенину куда больше. Теперь в поэтическом мейнстриме подражают тем, кто подражал Бродскому. Запоздалый всплеск интеллектуализма и стеба. Естественно, молодой человек, который хочет быть стильным, попробует себя в том, за что одни особенно хвалят, а другие ругают.

Н.Шарангович: Была недавно на молодежной выставке. Такое впечатление, что молодые не ведут нас даже назад, в 60–е годы, когда был андеграунд, все сидели по подвалам, что–то полузапретное творили, считали, что это новый язык, пытались выказывать какие–то грандиозные идеи... Теперь подобного ощущения от работ молодых нет. А есть... игра во что–то. Желание повторить пройденное пикантным языком...

Л.Рублевская: Потому, что стыдно быть непродвинутым.

Н.Шарангович: Да, стыдно, если подумают, что ты умеешь рисовать портреты и этим зарабатываешь... Бывает просто жалко молодых. Ну поиграйте идеями, чтобы все ахнули... Сейчас много учреждений, где можно получить художественное образование. И получается, что уровень подготовки разный и разный кругозор. Ведь можно изобрести новый велосипед. А можно изобрести старый. То есть ты считаешь, что что–то открыл, — а это уже много раз в искусстве было, просто ты об этом ничего не знал.

Л.Рублевская: Ну хорошо, был «Черный квадрат». Была картина с чистым полотном. Была картина с отсутствием полотна... Книга с белыми страницами или когда поэт выходил на сцену и молчал — это называлось поэма молчания... Реализм надоел... Что предложить молодым?

Н.Шарангович: Недавно в Минске была выставка итальянского художника Марка Карно. Он «классический» абстракционист. Картины его хорошо продаются. А в свободное время, для удовольствия, он занимается тем, что иллюстрирует книги языком, понятным зрителю, — «Ад» Данте, «Мертвые души» Гоголя... Когда я спросила, зачем же он рисует абстракцию, он сказал: «Это провокация. Мне просто интересно так жить». Кстати, когда он приехал в Минск и увидел, что мы называем работами художников–авангардистов, он сказал: «Вы знаете, у вас вообще абстракции нет как таковой. Даже если вы рисуете точку, вы думаете, где именно ее поставить».

Л.Рублевская: Ну а вы можете сказать, картины какого нынче живущего художника стоит покупать, потому что это будет прекрасным вложением капитала?

Н.Усова: Никто не возьмет на себя смелость это сказать. Сейчас я занимаюсь Сутиным. Были люди, которые использовали его картины как стены для крольчатника... Растапливали ими печь... И потом удивлялись: как, он стал знаменитым? С его мазней? Почему? Так и сегодня — будущий классик может быть совершеннейшим аутсайдером. Поэтому музей должен покупать все.

Л.Рублевская: И книги надо издавать все подряд?

Н.Усова: Да. Каждый поэт должен иметь право быть прочитанным.

Н.Шарангович: Яркий пример — судьба картин Николая Селещука. Когда он погиб, в музеях почти не было его работ. Именно потому, что никто не спешил покупать. Считалось — молодой... Потом спохватились — а все уже в частных руках. У нас вообще критерий молодости относителен. Лет до пятидесяти... И вот — художника нет, его работы распроданы неизвестно куда.

Н.Усова: Славы без покупаемости не бывает.

Н.Шарангович: Концептуальное искусство во всем мире коммерчески невыгодно. Его поддерживают грантами.

Л.Рублевская: А как же то произведение — консервная банка с 30 граммами фекалий итальянского художника, которую недавно купили за 124 тысячи долларов?

Н.Шарангович: Везде существуют исключения.

Л.Рублевская: Литературная молодежь иногда включается в эксперименты, чтобы попасть в международную систему — поездок, выступлений, грантов. Потому что их ровесники за границей пишут так же, потому что их творчество будет понятно. Это большое искушение.

Н.Шарангович: Наши художники за границей тоже быстро перестраивались... Возвращались из Дюссельдорфа, делали инсталляции, устраивали перформансы... Считалось, это очень по–европейски. Но пришло время, и то же стало проводиться регулярно и у нас. Вот совсем недавно в галерее Национальной библиотеки состоялся перформанс «Колесо». Внутри огромного колеса шел человек в белом, а двое других, в красном и желтом, толкали его с боков. Смысл — движение человеческой жизни. Белый человек — зародыш, ну и так далее... Конечно, понимали не все. Но вот ведь появляются интересные вещи, непрямолинейные, о которых можно спорить. Но почему–то не спорят... Печальная особенность нашего времени. Раньше во время обсуждения работ могли клеймить, топать ногами... Но эти обсуждения были! Там выливались эмоции, художник слышал оценку... Я помню дискуссию после выставки семи молодых художников на проспекте Машерова... Впечатление на всю жизнь. А то, что происходит сейчас, можно назвать состоянием безразличия.

Л.Рублевская: Что и дает повод говорить о деградации искусства. Но на самом деле деградировало не искусство, а среда вокруг него. Как сказал мне русский поэт Александр Кабанов, литература никуда не исчезла, исчезла окололитературная среда. Те, кто должен литературу обслуживать, популяризировать, анализировать...

Н.Усова: Вот и давайте этим заниматься. И не надо паники насчет клякс.

На снимке: Надежда Усова, Наталья Шарангович и Людмила Рублевская.

Фото Виталия ГИЛЯ, «СБ».
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter