Минск, Мастацкая лiтаратура, 2018
Литература начинается с боли и заканчивается там, где пафос. В прозе Олега Ждана пафоса нет. Есть неравнодушие, взгляд человека, не привыкшего приспосабливаться. Перед читателем жизнь как она есть. Лихие девяностые в повести «Приключения человека, похожего на еврея» — это то, что помним мы все. Инфляция, безденежье, безработица... Время, когда проявляются в человеке исконные его качества. Кто–то пытается остаться порядочным. Кто–то быстро приспосабливается ходить по головам. Главный герой — литератор, потерявший работу: редакции разоряются, возникают новые, заточенные на халтуру и «клубничку». Те, кто знаком с литераторской средой, могут узнать отдельных персонажей и отгадать названия. Есть в повести и очень серьезная тема — отношение к людям другой национальности. Герой повести «Гений» — тоже «иной», но не по «пятой графе», а по принадлежности к творческому сословию. Молодой художник работает на заводе. Ему приходится рисовать наглядную агитацию и портреты передовиков. Естественно, попытки создавать не шаблоны, а произведения воспринимаются как диверсии. В общем, талант есть, денег нет. И все в узнаваемых советских реалиях. Очень человечные тексты с привкусом ностальгии, читабельные и заставляющие задуматься.
Москва, Зебра Е, 2018
Еще один случай, когда вроде бы о классике все знаешь — а на самом деле он повернут к тебе одной только гранью. При жизни обэриута Хармса было опубликовано всего два его взрослых стихотворения, а так — проза, стихи для детей... В этом коллекционном двухтомнике Даниил Хармс отнюдь не автор забавных детских стихов. Поэзия и проза у него очень взрослые, более того, детям вообще это не рекомендуется, как и людям, воспринимающим только «традиционную» литературу. Ибо цензуры авангардистское мышление Хармса не приемлет. И скованности формами и смыслами. Даже во вроде бы нон–фикшен–вещах — автобиографии, дневниках, письмах — Хармс, он же Ювачев, фантасмагоричен и абсурден, постоянно стирает грань между реалом и виртуальностью. В его письмах и записях встречается странный значок, который он называет «окно»: поэт создал его из монограммы имени любимой женщины. Через это окно он смотрит на далекую звезду — свою Эстер. Впрочем, Хармс даже в романтике абсурден и циничен, иронизирует не только над миром, но прежде всего над самим собой. Личность неординарная. То встречаем дневниковую запись «Баб хочу». То описание, как автор репетирует фугетту Генделя и разучивает арию Баха... И не поймешь ведь, где стебается. Хотя, похоже, везде.
«В лесу меж сосен ехал всадник
Храня улыбку вдоль щеки.
Тряслась нога, звенели складки,
Волос кружились червяки».
Графоман воспримет всерьез, начитанный человек уловит издевательство над штампами, кто–то вообще не поймет, зачем это. Особенно в текстах, где Хармс экспериментирует со словами и звуками. Например, в поэме «Хню и вода», из которой мы так и не поймем, кто такая Хню, вода изъясняется «Жырк жырк лю лю лю». А в другой поэме герои, произносящие монологи, — Морковь, Всех сын, Осязание, Обоняние, Вкус. Или как вам такой герой: «Часотачный гость»? И в общем–то в очередной раз получаешь подтверждение, что сегодняшние постмодернисты и те, кто после них, ничего нового не открывают. Но знаете, иногда каждому полезно что–то написать поперек линованного листа и посчитать облака.
