Медаль и стол за мужество
На сцене — пожилая женщина с загоревшим лицом. Зал гремит аплодисментами. От такого внимания награжденная не знает, куда глаза деть. Но Козлов не отпускает ее:
Любовь Стешиц.
Визиты руководителя республики на Солигорщину всегда были максимально насыщены: совещания с местной властью, поездки по району, встречи с шахтостроителями, крестьянами. Иначе и быть не могло. В здешних местах молодой Василий Козлов формировался как партийный, государственный деятель: в начале 1930-х руководил партийной организацией и животноводством в колхозе “Новый быт”, одним из организаторов которого был будущий прославленный командир партизанского соединения, Герой Советского Союза Василий Корж, управлял МТС, избирался первым секретарем Старобинского райкома партии... Но той весной 1965 года он все же выкроил время и на черной “Чайке” отправился в деревню Крушники — в гости к Любови Никитичне Стешиц.
— Василий Иванович осматривал нашу бедноту и все сильнее морщился, — вспоминает Татьяна Протасеня, дочь Любови Никитичны. — Погладил грубый, со щелями наш дощатый стол. Вздохнул. Что-то сказал, дал деньги своему шоферу. И тот из райцентра привез большую по тем временам редкость — гладенький раздвижной стол в “шашечки”.
Долго говорили ветераны за новым столом, им было что вспомнить...
Испытание на прочность
Когда я беседовал с общительной, несмотря на преклонный возраст, часто улыбающейся Любовью Никитичной, перед глазами представала картина неброского настоящего героизма белорусской крестьянки... Ее муж, председатель сельсовета Николай Стешиц, в первые дни оккупации ушел в партизаны, а жене сказал: будь готова, что в дом постучат нужные люди. Сделай для них все возможное... Так женщина оказалась у истоков деятельности подпольного обкома партии, члены которого на первых порах искали места поглуше да людей понадежнее.
— Первыми где-то в июле сорок первого пришли секретари Минского обкома Василий Козлов, Роман Мачульский и прокурор области Алексей Бондарь, — без особого труда вспоминала Любовь Никитична. — Из них лучше всех я знала Козлова, ведь перед войной он в нашем районе был человеком известным... Позже явился Иосиф Бельский. Муж оставил фотографию с наказом: если объявится этот мужчина, помоги ему и сообщи нам. И как-то вечером Бельский явился. Я его еле узнала — худющий, губы черные. Спросил о Козлове и тут же попросил воды. “Может, молочка? — предложила я. “Нет, — ответил Бельский. — Я трое суток, кроме ягод, в рот ничего не брал, молоко может навредить”. И вскоре Бельский был вместе с товарищами по подполью... Я им не только сведения, но и продукты тайком в лес носила. Когда запасы закончились, коровку под нож пустили. Однажды, когда несла харчи, немец заподозрил неладное. Еле вывернулась, десятком дефицитных куриных яиц откупилась...
— А на первых порах где подпольщики жили? — интересовался я.
— На сеновале, в лесу в шалаше, в землянке, а когда хворали, то и на печи отогревались, — объясняла Любовь Никитична. — Они часто и надолго отлучались, налаживали связи, искали надежных людей.
Однажды Иосиф Бельский после дальней дороги крепко уснул в шалаше возле костра. Огонь охватил все нехитрое жилище. Бельский из шалаша выскочил, но сгорели все запасы, документы, одежда. И Любовь Никитична собирала дома лоскутки тканей самых разных расцветок, толщины и шила из этой пестроты мужчинам белье, верхнюю одежду. После победы подпольщики, ставшие известными государственными и партийными работниками, о подобных событиях в мемуарах не вспоминали...
А времена были поистине критические. Немцы под Москвой. Война сметала с людей все наносное, искусственное, обнажала в них самые неожиданные черты. Вчерашний “кулак” шел в партизаны, заявляя: когда нагрянул враг, нужно, забыв все обиды, защищать родную землю. А некоторые пылкие трибуны иногда пытались выжить в одиночку. Как-то Мачульский ночью в очередной раз постучал в дверь предвоенного партийного активиста с надеждой на помощь.
— Хозяина нет дома, — ответил женский голос.
Это была явная ложь. Роман Наумович вырвал из крыши клок соломы, поднес к нему спичку. И пригрозил, что подожжет избу, если хозяин не выйдет. “Активист” тут же объявился... Козлов одобрил действия Мачульского.
— Любовь Никитична, вспомните самый памятный для вас день войны, — попросил я.
— Наверное, когда на Зыслав ездила — остров среди труднопроходимых любанских болот, где во время войны находились подпольный обком партии, штаб партизанского соединения. На остров самолеты из-за линии фронта прилетали, привозили оружие, медикаменты, продукты, забирали раненых. Руководил обкомом и всем партизанским движением Минщины Козлов. И когда из Москвы доставили награды для партизан, Василий Иванович передал мне через связных: обязательно приезжай, медаль “За отвагу” получи... Запрягла я лошадку, протряслась добрую сотню километров. Получила награду. От души поговорили с Василием Ивановичем. И в хорошем настроении назад подалась. А дома — немцы с полицаями. Гогочут, мол, мы тебя давно поджидаем, собирайся... Конец, думаю. Прошу: “Подождите, коня распрягу”. Пошли они в избу. Во дворе остался молоденький солдатик да я с трехлетней дочкой Женей. Не помню, что-то сунула я ему в руки, спрашиваю: “В какой стороне оцепления нет?” То ли добрая душа у парня оказалась, то ли он не понял, кто я, но махнул рукой: “Там нет!” Я дочь на руки — и туда. Сначала шла тихонько, потом — бегом. Сколько сил было. Сбежала. И начала искать партизан.
— Вы — связная и не знали, где партизаны?
— Козлов-то далеко, а в местном отряде бывать не приходилось... Иду с дочерью на руках, спрашиваю людей. Некоторые только подозрительно посматривают на меня. В одной деревне показали. Отошла я от селения сотню метров, вижу: сзади группа немцев гонится. Я — ходу. Но с ребенком на руках не очень-то разбежишься. Догоняют немцы, что-то кричат... Думаю: добегу до речки, брошусь, утоплюсь. Но в последний момент слышу сзади: “Люба! Подожди!” Остановилась. Смотрю — знакомый партизан. Оказывается, переодевшись в немецкую форму, партизаны собрались на задание. Услышали, что какая-то женщина партизанским лесом интересуется, ну и бросились вслед... В общем, повезло.
У памятного стола дочь Любови Никитичны Татьяна с внучкой Марией.
Верность боевому братству
После войны в избу бывшей связной заглядывали и Мачульский, и Бельский, кое-какие деньги даже оставляли. А однажды Любовь Никитична сама поехала на прием к Козлову. Изба совсем разваливаться стала. И хотя жили среди леса, стройматериалов не давали, дескать, страна восстанавливается, не до вас. А тут еще кое-кто из соседей ехидничать стал, дескать, вон каких людей прятала, кормила, а бревно на избу получить не можешь... Плюнула от досады Любовь Никитична и, приглушив чувство гордости, подалась в Минск. В приемной Президиума Верховного Совета БССР записалась на прием. Оказалась где-то тридцатой в очереди. Впереди — министры, генералы. Опечалилась Любовь Никитична: она хотя и передовая доярка в районе, депутат райсовета, но против таких чинов... Осмелилась, попросила секретаря:
— Передайте Василию Ивановичу, что в приемной Люба Стешиц ждет.
Тот поморщился, но просьбу крестьянки выполнил. И Козлов, отложив все дела, забыв про генералов и министров, тут же принял гостью. Опять долгий обстоятельный разговор, воспоминания. Вскоре Стешицы отметили новоселье...
...Давно нет в живых Любови Никитичны. Стол Козлова хранит ее дочь Татьяна с мужем Николаем. Не только для них, но и для внуков Марии, Акима, Егора, Агаты, для подрастающих правнуков он стал символом братства белорусских патриотов, которое особенно ярко проявилось в годы вражеского нашествия.
