Собственно говоря, можно было не спорить. Можно было согласиться, что это — кич, сувенирная скульптура, этакий мини–Церетели, что Жбанов повторяется, что лошадки возле минской Ратуши — не шедевр...Можно... Но не хотелось. Даже во имя эстетского снобизма. Наш город, как приютский ребенок, в чьем детстве не было игрушек, теперь радуется всему, с чем можно играть. Осваивает сказки. Пытается их создавать.
Помню, как в стране еще не развалившихся гипсовых горнистов мы, студенты Литинститута, бегали в Москве посмотреть на плод совместного творчества Андрея Вознесенского и Зураба Церетели под условным названием «Алфавит» — уродливую в общем–то колонну из прижавшихся друг к другу, как шарики в модели ДНК, букв. Колонну модно было ругать, но какое–то праздничное, легкое чувство от ее созерцания оставалось... Привкус свободы, что ли? Словно кто–то — не ты — выступил на скучнейшем отчетно–выборном собрании с неуклюжей, но резкой речью... Потом у того же Вознесенского вычитывали строки об английском скульпторе, делающем огромные буквы «О», искусно вписывая их в пейзажи.
Любопытно, как бы наша публика в то вр
емя отреагировала на эти «о»? Очень может быть, что... никак. Это — устрицы на обед в пионерском лагере. В лучшем случае обнаружились бы пару человек, знающих, как вскрывать ракушки, чем поливать содержимое, и что ничего страшного, что оно, это содержимое, пищит в процессе заглатывания.
Наш город просыпается от спальнорайонного сна. Прежде единственная «уютная» скульптура — Мальчик с лебедем посреди фонтана бывшего Александровского сквера — получила лет 10 назад компанию: бронзовые Минчанка, Девочка с зонтиком, Прикуривающий в Михайловском сквере у вокзала, Торговка семечками, Дама с собачкой и Фотограф у «Комаровки»... Работы скульптора Жбанова. Да, 10 лет назад это было ново, смело, это возводило город в ранг европейского, вступающего с жителями и гостями в полушутливый диалог... К такой скульптуре вкус уже пробудился. А к иной? Концептуальной? Или, наоборот, классической? Что мешает появлению, например, конной скульптуры Всеслава Чародея или Глеба Менского, легендарного князя, не единожды спасшего наш город от захватчиков? А что плохого в воплощении городских легенд вроде Цмока, который водился в Свислочи, или Призрака Ратуши — дуэлянта и забияки XVIII века Михала Володковича? А сколько знаменитых минчан еще не смотрят на нас бронзовыми очами: Винцент Дунин–Марцинкевич, Валентий Ванькович, Янка Лучина, Станислав Монюшка, Кузьма Чорный, Змитрок Бядуля, Владимир Короткевич... Кстати, еще в конце 90–х в интеллигентской среде сетовали, что в Минске нет ни одной конной скульптуры — принадлежности каждой европейской столицы.
Пока что мы имеем запряженную двумя лошадками коляску.
Не знаю, стали бы мы счастливее, если бы на этом месте была воздвигнута концептуальная скульптура. Конечно, лошадок этих художественным открытием никак не назовешь. Они могли бы стоять в усадьбе «нового русского» и в любом городе страны и зарубежья, на детской площадке и возле ЗАГСА... Они просты, как погремушка. Но люди улыбаются. Люди фотографируются. Люди гладят металлическую поверхность — скоро она, как положено, заблестит... Сюда уже идут свадьбы... Скоро появятся свои приметы... Типа посидишь в бронзовой коляске перед дальней дорогой — и путь будет легким.
Последнее прибежище скульптуры — пафос... Нет, пафосом мы, пожалуй, сыты. И мне не хотелось бы, чтобы в городе перестали появляться «уютные» скульптуры. Банщик, Зодчий, Почтальон... Этакие открытки «Привет из Минска». Каждый день они добавляют в ауру города десятки улыбок. Но ждешь еще чего–то кроме. И разного. Ведь скульптура — это не просто игрушка. Она может быть довольно сильнодействующим средством, развивающим художественный вкус. Или не развивающим, потакающим дурновкусию. Пожелаем же себе и своему городу разнообразия.
Фото Александра РУЖЕЧКА, "СБ".
