Профессора Лондонского университета Арнольда Макмилина в Беларуси знают хорошо. Много лет профессор изучает белорусскую литературу, пишет книги по ее истории. В этот, очередной приезд господин Арнольд, как и ожидалось, был постоянно занят: дружеские встречи с писателями, дискуссии, литературные вечера... Но время для разговора — на белорусском языке о белорусской литературе — нашлось.— Господин Арнольд, как получилось, что литература нашего народа стала вашей профессией?
— Когда полетел в космос первый спутник, а в России началась «оттепель», то у нас возник большой интерес к русской культуре. Я начал изучать русскую филологию. А когда искал тему для диссертации, то руководитель предложил мне написать о лексике белорусского языка XIX века. После того как я закончил работу над диссертацией, позвонили из Германии: они хотели иметь книгу о белорусской литературе. Должен сказать, у вас очень богатая, интересная литература. И в 1977 году такая книга моего авторства была издана. В журнале «Полымя» на нее появилась обширная рецензия за подписью сразу трех рецензентов, из которой я узнал, что я — «буржуазный объективист». Кроме того, зарубежные исследователи иногда слышат от русских коллег упреки: у вас нет русской души, вы ничего не понимаете. А белорусы рады и благодарны, когда кто–то изучает их язык, их культуру.
— А сколькими языками вы владеете?
— Ну, если называть в порядке овладения, то — английским, русским, немецким, белорусским, французским, испанским, латынью.
— Насколько ваши оценки отличаются от принятых в нашем литературоведении?
— Я стараюсь писать то, что думаю. Без официоза. Поэтому и стал «буржуазным объективистом». Я объективно смотрю на некоторые личности, например на Петруся Бровку, которого считаю одиозной фигурой. Ваши ученые вроде академика Ивана Науменко в свое время ругали меня за то, например, что я писал про Алеся Гаруна, который долгое время был запрещен.
— А как вы оцениваете сегодняшний литературный процесс в Беларуси? Это все тот же «повторительный курс», о котором говорил Максим Богданович, и мы, например, открываем для себя постмодернизм, который считается в Европе пройденным этапом?
— К постмодернистам относят зачастую тех, кто никакие не постмодернисты, а просто современные писатели. Постмодернист для меня, возможно, Виктор Пелевин. В белорусской литературе — Алесь Рязанов.
— Кстати, один из своих последних сборников поэзии Алесь Рязанов написал на немецком языке.
— Рязанов — очень интересный поэт. Но писать стихи не на своем языке, я считаю, неправильно. Редкий писатель и тем более поэт так владеет иностранным языком, чтобы писать на нем. Я знаю только два примера: Чеслав Конрад, поляк, и Владимир Набоков, русский. Когда Иосиф Бродский писал по–английски, это было совершенно неприемлемо — примитивно, неинтересно. Литературный язык освоить очень непросто. Поэзия — это чудо, а не работа редакторов.
— Говорят, что традиционные литературные жанры отживают свое — роман, формы стихосложения с рифмой и ритмом. Молодые белорусские авангардисты усиленно стараются отойти от привычного. Может быть, мы, продолжающие рифмовать, отстаем от всего мира?
— Рифмовать или не рифмовать — это мода, которая приходит и уходит. Меня мода не интересует. Моцарт был не оригинальный композитор. Просто гениальный. А Гайдн был новатором. Именно он создал почву для появления Бетховена. Так что не обязательно быть оригинальным, новатором, можно писать гениально в старых формах. Это касается и поэзии. Так что авангардисты — это интересно, но не обязательно.
— В начале 90–х у нас разгорелась дискуссия о «розовом тумане» — то есть о том, что в советские времена белорусские писатели создавали много идеологической конъюнктуры и нужно провести ревизию, отделив настоящую литературу от идеологических поделок, сбросить кого–то «с парохода времени»...
— Я считаю, нужно оставить все, как было. Мне неприятно, что многочисленные российские критики и читатели решили, что все советское — плохое. Нужно читать то, что интересно. Плохое и так забудется, без официозной поддержки. И я против иерархии писателей. Разные люди, разные направления... Как можно решать, что вот это — первая лига, это — вторая? Это настоящая литература, это — ненастоящая? Нужно поступать по принципу антологии «Краса i сiла», которую составил поэт Михась Скобла: включать пускай не всех, но почти всех, без снобизма, без ненужных разделений. Я за такой подход и потому, что большинство писателей и поэтов, о которых я пишу, еще живые, и никто не знает, что с ними будет. Кто ждал от Тургенева, что он в зрелом возрасте напишет вирши в прозе? А кем был бы Алесь Гарун, если бы рано не умер? А что бы еще написала Евгения Янищиц?
— Молодые белорусские писатели часто спорят о том, каким образом пробиться на мировой книжный рынок, чем мы можем заинтересовать читателя другой страны...
— Главное препятствие для популяризации белорусской литературы — мало переводчиков с белорусского языка. Кстати, на Западе белорусских писателей часто считают русскими, и мне приходится объяснять ошибку. Еще важно — иметь спонсора. Не всякий текст заинтересует издателя. Я помню, как моя жена пыталась найти деньги для перевода и издания последнего романа русского писателя Георгия Владимова, но издательства остались равнодушны. А стихи, я считаю, вообще нет смысла переводить. Проза и драма — другое дело. Лучше для белорусской литературы было бы, если б в самой Беларуси больше людей ее читали. Быть международно известным — это уже дано не всем писателям.
— А чем английские профессора занимаются в свободное время?
— Я играю на фортепиано. Всю жизнь занимаюсь спортом — теннис, сквош, плавание...
— Благодарю вас за беседу. Ждем новых ваших исследований.
P.S. Кстати, они будут обязательно. Не так давно в Минске презентовались книги Арнольда Макмилина о литературе 50–70–х годов и о белорусской литературе диаспоры. Теперь профессор собирает материалы для книги о литературе от 70–х годов до наших дней.
