Новая революция

«Есть у революции начало, нет у революции конца» — пелось в одной советской песне. СССР давно уже нет, но слова оказались пророческими для... Китая. На открывшемся вчера съезде КПК Председатель КНР и Генеральный секретарь ЦК КПК Ху Цзиньтао говорил о «новой великой революции», марксизме и социализме с китайской спецификой.

К опыту построения социализма присматриваются пристально: уж слишком велик контраст между отсталой аграрной перенаселенной страной, какой была Поднебесная 30 лет назад, и современным, экономически сильным, стремительно развивающимся государством, каким видится Китай сейчас. «Социалистический Китай стоит во весь свой гигантский рост», — говорит Ху Цзиньтао. И с этим гигантом считаются все.

На первый взгляд в китайской идеологии и политической жизни, в отличие от бурно развивающейся экономики, ничего не меняется. Мао Цзэдун все так же смотрит с трибуны на площади Тяньаньмэнь и все так же к его мавзолею стоит очередь. На самом же деле политические реалии могут показаться неизменными лишь человеку непосвященному и совсем уж ненаблюдательному. Например, еще 20 лет назад 1 октября (день образования КНР) напротив портрета Мао выставляли четыре других — Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Но сейчас в октябрьские дни на Мао смотрит единственный человек — Сунь Ятсен, отец демократической революции 1911 года, первый президент Китайской Республики и основатель партии Гоминьдан — той самой, с которой коммунисты во главе с Мао Цзэдуном боролись.

Бьюсь о заклад, Мао Цзэдун удивился бы изменениям, происходящим в государстве, которое он основал. Ни обобществления средств производства, ни колхозов, ни — как ни крамольно это звучит — всеобщего равенства. Хотя, если исходить из цели, которую ставил перед собой, партией и государством Мао, все не так уж плохо. Дэн Сяопин хотел того же: процветания. Разница в нюансах: Мао мечтал о том, чтобы не было богатых, Дэн хотел построить государство, в котором нет бедных. «Бедность — не социализм», — сказал он, начиная реформы и объявляя политику открытости. Сегодня реформа и открытость — темы по–прежнему актуальные, они и составляют суть «новой великой революции», которую провозгласил вчера Ху Цзиньтао.

Марксизм по–китайски — это когда на место привычного «от каждого по способностям, каждому — по труду» приходит «от каждого по способностям, каждому — свое место», когда главное — согласие. Очень конфуцианский принцип, между прочим. И хотя хунвейбины (красногвардейцы) в Культурную революцию объявили Конфуция «пережитком прошлого», многие его идеи пришлись коммунистам по душе. Иначе и быть не могло: слишком уж глубокие корни пустили эти идеи в китайской душе.

Нравится это кому–то или нет, но сегодня Коммунистическая партия (73.363 млн. членов, однако) — опорная система, образно выражаясь, позвоночник, на который опирается общество. Именно Компартия учит бедных (даже по официальной статистике их в стране 20 млн.), не забывших еще про «грабь награбленное», терпимости. Именно Компартия дает гарантии богатым в том, что их состояния не будут неожиданно национализированы. Частная собственность признается равноправной наряду с государственной и коллективной. Более того, предприниматели названы передовым классом, им открыты двери в партию — вещь совершенно немыслимая с точки зрения классического марксизма–ленинизма. Это и есть китаизация марксизма.

КПК, наблюдавшая распад СССР, решила идти другим путем. Не быстрых перемен, а медленных, плавных преобразований под девизом: «Все — во имя китайского народа, все — для блага Китая». Главный урок, который извлекли в Поднебесной сначала из распада СССР, а потом из российских реформ, — то, что не нужно торопиться и отказываться от того, что было создано трудом и опытом предыдущих поколений. Так что портрет Мао Цзэдуна еще долго будет висеть на Тяньаньмэнь, сигнализируя: мы помним, откуда вышли, знаем, куда идем, и знаем, как именно достичь своей цели. Это и есть социализм с китайской спецификой...