До сих пор исчезновение государств с карты мира происходило не под гул неодобрения и ропота, а скорее под аплодисменты вдохновленного новыми перспективами населения и под шушуканье политиков, многие из которых приложили руку и кое-что покрепче к переменам на картах. Тогда почему же столько шума, перешедшего практически в истерику, вызывает возможность распада Великобритании?
У вас есть существенное преимущество передо мной: когда эта колонка будет опубликована, результаты референдума о независимости Шотландии станут известны. Но когда я эту колонку пишу, результатов не знаю. И не берусь предугадать: мнения разделились почти 50/50. Вспоминаю эпизод во время моей последней поездки в Шотландию. В маленькой семейной гостинице в городе Стерлинге (том самом, где почти 700 лет назад Уильям Уоллес со своими сторонниками наголову разбил превосходящее по численности войско англичан) хозяйка, коренная шотландка, говорила: “Единственный англичанин, которого я могу терпеть в своем доме, — мой муж”. В этом, конечно, была лишь доля правды, ведь от туристов она отказаться не может под угрозой лишения лицензии, но само это высказывание показательно. Шотландцы исторически не любят англичан (не путать с британцами), англичане отвечают тем же. И это несмотря на случившийся более 300 лет назад исторический парадокс: непримиримые соперницы Англия и Шотландия объединились под властью именно шотландского короля Иакова, сына Марии Стюарт, казненной сестрой-англичанкой Елизаветой I. Обе покоятся в Вестминстерском аббатстве, таково было желание Иакова. Вот такие исторические парадоксы.
Если шотландцы проголосуют за независимость, это тоже станет парадоксом, но вместе с тем и прецедентом, который может громом прокатиться по старой Европе. Когда распадалась Европа новая (СССР, Югославия и Чехословакия), Европа старая спокойно взирала со стороны, полагая, что у нее самой центробежных сил нет. А они были тогда и набирают обороты сейчас. Кстати, один из вдохновляющих примеров для шотландцев — Словакия. Небольшая страна, вступившая в ЕС, перешедшая на евро и производящая автомобилей на душу населения больше других в мире.
Пока шотландцы вдохновляются Словакией, многие части Европы, помнящие о том, что были свободными государствами, вдохновляются Шотландией. Первая, конечно, испанская Каталония. В отличие от Лондона Мадрид согласие на проведение референдума о независимости не дает. Но спросите у любого жителя Барселоны о том, кто он, и услышите “каталонец”. Испанцами они себя не считают, у них есть свой язык и крепкая экономика, что особенно актуально в условиях незавершенного мирового кризиса. “Хватит кормить всю Испанию!” — не последний из лозунгов, под которыми каталонцы требуют независимости.
Кормить всю Италию не хотят жители севера страны, все чаще говорящие о создании Падании, в которую вошли бы Ломбардия, Пьемонт, Лигурия, Венеция и Эмилия-Романья. Сицилийцы, калабрийцы и другие “неудачники” итальянского юга северян раздражают. Экономика — главный двигатель роста сепаратистских настроений в Европе. О возвращении в лоно исторической родины Австрии все чаще говорит итальянский Южный Тироль, бывший до Первой мировой войны частью Австро-Венгерской империи, продолжающий говорить на немецком языке и совсем не похожий на Италию.
Готов ли Европейский союз к возможному “параду суверенитетов”? Никак нет. В Уставе ЕС вообще возможность распада государства — члена этой организации не упоминается. Потому что до сих пор такая возможность не рассматривалась даже гипотетически. А теперь даже Фландрия, входящая в состав Бельгии, хочет отделиться. Независимость — новая политическая мода в Европе?
sbchina@mail.ru
