Экономист Ирина Новикова — о перспективах развития мировой экономики и новых возможностях для бизнеса

Новая модель для сборки

Очередной мировой экономический кризис предсказывали если не все, то многие. Из года в год с волнением и даже нетерпением аналитики всматривались вдаль, пытаясь различить непредсказуемого «черного лебедя». И он прилетел. Коронакризис уже вызвал тектонические сдвиги в мировой геополитике, экономике, социальной сфере. И один из самых актуальных вопросов, который сегодня задают себе все, — каким мир выйдет из карантина. Изменятся ли экономические парадигмы планеты? В этих сложных и в какой-то степени философских вопросах мы попросили помочь разобраться заведующую кафедрой менеджмента, технологий бизнеса и устойчивого развития БГТУ Ирину Новикову. 

Фото  pixabay.com


Сошлось сразу несколько факторов

— Ирина Васильевна, диалектика мирового развития — череда кризисов. Чем так называемый коронакризис отличается от прежних мировых финансово-экономических потрясений? 

— В прошлом веке произошло несколько серьезных кризисов, причиной которых был, как правило, один из неблагоприятных факторов. Если говорить о Великой депрессии, начавшейся в 1929 году, то ее причиной стал кризис перепроизводства. Прежде всего в сельском хозяйстве, усугубившийся биржевыми спекуляциями, обвалом финансовых рынков. Он первый показал, что капитализм перестал быть саморегулирующейся системой. Но тогда экономики отличались закрытостью, поэтому за счет кейнсианских инструментов — стимулирования внутреннего спроса — США и другим странам удалось его преодолеть. 

В начале 1970-х годов проблемы в экономике спровоцировал нефтяной кризис. Имела место инфляция со стороны предложения ресурсов. Государства ОПЕК за одну ночь подняли цены на черное золото в три раза. Возник спад деловой активности: производители, использовавшие нефть и нефтепродукты (а нефть входит практически в том или ином виде во все производимые продукты), не знали, как отреагируют потребители на повышения стоимости товаров. И производство тогда стало сжиматься. Но переход на энергосберегающие технологии позволил мировой экономике выйти из этого витка к середине 1980-х. 

Кризис 2008—2009 годов называют еще «кризисом доверия». В принципе, он был чисто финансовым и потом перерос в экономический. Кстати, именно как экономический кризис он и «зашел» к нам в Беларусь. 

Нынешняя ситуация уникальна, так как сошлось сразу несколько факторов, которые влияют на экономику. И с этой точки зрения данный кризис называют системным. Во-первых, начинается новая технологическая волна, которая обусловливается появлением принципиально новых технологий. Они должны стать рентабельными для новых капиталовложений и появления новых производств. Должен произойти переход к новым организационно-экономическим формам взаимодействия между хозяйствующими субъектами — к сетевым кластерам. Во-вторых, нынешний кризис происходит на фоне роста долга. Совокупная мировая задолженность правительств и корпоративного сектора в 2010 году составляла 115 процентов от ВВП, а в 2018 году — 170 процентов. Фактически можно сказать, что мировое благосостояние увеличивалось за счет заимствований. Более того, как признают эксперты, американское благосостояние, например, росло более быстрыми темпами, чем само производство. Третий фактор связан с первым: в мире происходит замедление производительности труда. В среднем рост составлял 2,5 процента. При этом в развитых государствах — 1,4 процента. Эти тренды сложились не вчера, а формировались в течение десятилетий. Было очевидно, что мир сползает в системный кризис. 

Теперь будет меняться сама парадигма экономического развития — от капитализма к посткапитализму, от рыночно-иерархических форм координации деятельности хозяйствующих субъектов к кластерно-сетевой. Если Великая депрессия показала впервые кризис капиталистического саморегулирования, но проблема разрешилась комплексом мер госрегулирования в закрытой экономике, то сегодня кризис приобрел системный характер, затрагивая всю глобальную экономику. Возникает вопрос: а регулятор в данном случае кто? Пандемия стала своеобразным пусковым крючком для кризиса и внесла свою долю неопределенности: резко сужаются и совокупный спрос, и совокупное предложение — они сейчас полностью разбалансированы: закрылись границы, нарушилось движение товаров и трудовых ресурсов, на сырьевых рынках царит волатильность, биржевые рынки лихорадит… 

— Финансовый кризис прошлого десятилетия сопровождался парадом протекционизма, который потом перерос в торговые войны. Коронавирус для многих оказался, как ни цинично это звучит, очень кстати. Многие страны под предлогом защиты национального здоровья сделали то, что хотели сделать давно, но стеснялись напрямую нарушать сложившиеся нормы международного права: закрыли границы, ограничили экспорт и импорт, вливают деньги в поддержку своих производителей и компаний… Словом, используют инструменты, применение которых до пандемии грозило огромными геополитическими рисками и издержками…

— Пока все говорит о том, что каждая страна будет искать самостоятельно выход из коронакризиса. Глобализация не исчезнет, но она будет развиваться по другим лекалам — модель ее станет совершенно иной, нежели та, к которой мы привыкли за последние 50 лет. Еще до пандемии немало авторитетных ученых прогнозировало, что глобализация будет развиваться через регионализацию. На региональном уровне легче договориться, чем на мировом, когда в процессе переговоров участвуют члены Всемирной торговой организации. Объективно накопилось много противоречий между сырьевыми, развивающимися и технологически развитыми странами. И если в прошлом столетии на уровне ВТО государства находили компромисс за несколько месяцев, потом — за год-два, то, к примеру, Дохийский раунд переговоров стартовал в 2001 году и не закончился до сих пор. Сложно всем договориться, ибо у всех групп стран разные интересы. Слишком много сложилось факторов против модели глобализации, которая имела место до кризиса. 

Пандемия только усилила эти предпосылки. Сейчас большинство стран закрылось, старается спасти, поддержать собственного производителя и бизнес. В экономику США и ЕС вкачиваются беспрецедентные средства, которые по объему могут превысить 10 процентов мирового ВВП. Обычно большое количество денег приводит к инфляции со стороны спроса. Но сегодня в некоторых отраслях наблюдается интересная ситуация — рост цен на фоне падения спроса на отдельные товары. Современная ситуация отличается от классической наличием «вирусного» фактора. Немало предприятий, компаний-звеньев логистической цепочки находится в карантине или приостановило свою деятельность по другим причинам. В итоге спрос драматически снижается. Высока вероятность, что мир свалится в стагфляцию — ситуацию, связанную с высоким уровнем инфляции наряду с падением спроса и объемов производства. И выбираться из этой ловушки будет непросто. 

Ведущая экономика в мире — США — находится в очень тяжелом положении. Глубокий кризис переживает Евросоюз. Пандемия только ярко подчеркнула разобщенность стран этого блока. К экономическим рискам добавляется серьезная политическая неопределенность. Вроде бы чисто внешне выигрышно выглядит на этом фоне Китай, который первым успешно справился с COVID-19 и начинает восстанавливать производство. Но когда мировые центры потребления — США, ЕС, да и многие развивающиеся рынки — закрыты или переживают спад, то возникает вопрос со сбытом продукции и у Китая. В целом мировая экономика находится в очень нестабильной ситуации, которая подвержена многим факторам. Такого в истории еще не было. Пока у аналитиков и ученых отсутствуют цифровые данные и статистика, чтобы можно было выстроить математическую модель, в которой с какой-то долей вероятности возможно предположить развитие событий. Нет статистического каркаса для математических моделей. Сегодня мир можно сравнить с автомобилем, у которого грязью забрызгано лобовое стекло, а чистыми остались только зеркала заднего вида. Прошлые кризисы изучены, но построенные на былых событиях модели некорректны для современной ситуации. Фактически едем вперед вслепую. И сейчас очень много равновозможных вариантов развития мировой экономики. 

Фото  pixabay.com


Происходит передел рынков

— В экспертных кругах бытует распространенное мнение: 2020 год — логичное продолжение кризиса 2008 года, но в еще более острой фазе. Мол, финансовый кризис не преодолели, а просто заглушили симптомы. Залили рынки деньгами, но системно болезнь не победили, и когда финансовое обезболивание прошло, она вспыхнула с новой остротой. 

— Действительно, финансовый кризис прошлого десятилетия до конца не удалось преодолеть, он продолжал тлеть. Сейчас просто вспыхнул новый кризис, который наложился на старый. Началась новая технологическая волна, вкладывать инвестиции в существующие промышленные технологии и производства уже неправильно, они не дают той отдачи и не обеспечивают ту норму прибыли, которую ожидают инвесторы. Новые технологии должны создать новые отрасли, которых раньше не было в принципе. Возникает определенный диссонанс у инвесторов: в какие отрасли, производства вкладывать капиталы? Эти противоречия возникли далеко не вчера, риски технологической революции подробно описаны. Просто сегодня большинство из них реализовалось. Другой вопрос — предполагалось, что процесс перехода на новые технологические рельсы будет растянут во времени и все негативные эффекты постепенно купируются. Но вспышка пандемии COVID-19 спровоцировала одномоментный всплеск всех негативных факторов. 

Происходит передел рынков. Самое интересное, что нынче непопулярный Владимир Ленин в своей работе «Империализм как высшая стадия капитализма», в принципе, описал ситуацию, которая происходит сегодня. Он писал, что экономический передел не может закончиться мирно. И как правило, возникают войны. С появлением ядерного оружия и других мощных средств поражения мировая война как физическое противостояние потеряла свой смысл. Но война приобрела новые очертания. И сегодня страны де-факто переводят свои экономики на работу по условиям военного времени. Поэтому недаром борьбу с коронавирусом называют войной. Другой вопрос, что конечная ее цель — не только победить болезнь, но и совершить передел рынков. 

Новые окна возможностей

— Далеко не все мировые кризисы заканчивались мировыми же войнами. Но есть определенная закономерность: после каждого всепланетарного экономического коллапса меняется мировая валюта. Великая депрессия закончилась тем, что на место фунта пришел доллар, после энергетических кризисов появился евро в качестве резервной валюты. И сегодня Россия живет при бивалютной корзине, мы тоже ориентируемся на три валюты. Но сейчас можно наблюдать почти неконтролируемую эмиссию мировых валют для спасения своих экономик. Грубо выражаясь, США и ЕС печатают деньги, причем на фоне затухающего производства. Не появится ли после коронакризиса другая резервная валюта? К примеру, юань? 

— Финансовая парадигма уже меняется, финансовые центры смещаются в сторону Юго-Восточной Азии: Японии, Сингапура, Гонконга. Я думаю, что в ближайшей перспективе доллар и евро не исчезнут в качестве резервных валют. Но могут быть значительные курсовые колебания между ними. На фоне карантина может подешеветь евро по отношению к доллару. Не исключено значительное увеличение доли в международных расчетах юаня. Но пока в Китае сохраняются меры валютного регулирования, поэтому его валюта не является свободно конвертируемой и не может заменить нынешних мировых лидеров. Да КНР к этому и не стремится. Если же говорить в целом, то сейчас все валюты нестабильны. В глобальном мире кризис бьет по всем странам. И выйдут из него первыми государства, которые реструктурируют свои экономики и будут вкладываться в высокотехнологичные производства. 

— Но нынче и IT-сектор переживает не лучшие времена. Ведь ПО, по большому счету, — своеобразная разновидность инвестиционного товара. А инвестиции нынче сворачиваются… 

— Глобализация переживает кризис, но мир не разъединится, не скатится в XIX век. Просто выстроится несколько иная архитектура международных связей. Поэтому цифровизация будет продолжаться. Если говорить про наш IT-сектор, то значительная его доля была заточена на офшорное программирование. Крупные корпорации — ключевые потребители его услуг — действительно несколько замедлили свой рост. Но в целом для страны в этой парадигме кроется окно возможностей: переориентировать IT-сектор на продуктовую модель, на внутренний рынок и форсировать цифровизацию наших предприятий. Раньше белорусский реальный сектор не мог привлечь программистов из-за их высокой стоимости: приходилось конкурировать с зарубежными заказчиками. Сейчас цена вопроса снизилась. Правда, и белорусские крупные предприятия находятся не в самом лучшем положении. 

Возможно, этот проект необходимо реализовывать не без государственной поддержки. Но переводить промышленность на цифровую платформу необходимо. Другой вопрос, что инвестировать в цифровизацию только перспективных предприятий необходимо. Если предположить, что глобализация будет развиваться через регионализацию, то логично вопросами цифровизации заниматься в рамках ЕАЭС. 

Помогать надо не всем

— Кстати, о господдержке. Сейчас за ней выстроились во всех странах: и граждане, и малый бизнес, и крупные компании. Очевидно, что на всех денег не хватит ни в США, ни в ЕС, ни в России. Даже если их продолжать активно печатать. Кому целесообразно помогать в первую очередь? 

— Если вспомнить опыт Великой депрессии, то действительно оказалось, что субсидировать всех невозможно. Но тогда сработали кейнсианские идеи — раздавать через разные механизмы побольше денег потребителям, они будут создавать спрос, который простимулирует экономику, и она заработает. Только не стоит забывать: эти рецепты сработали в 1930-х годах, когда у большинства государств экономики были закрытыми. Они могут благотворно подействовать и сейчас в больших, самодостаточных экономиках, если они закроются. Впрочем, границы пока находятся на замке. Но смогут ли эти экономики в таком случае сохранить свои валюты как резервные? Очень большой вопрос. 

В Беларуси использовать такой подход невозможно в силу открытости ее экономики. Поэтому справедливо вспомнить другой совет, который Кейнс дал Рузвельту: государство должно субсидировать и сохранять те предприятия, которые развиваются и будут развиваться и их продукция будет и далее гарантированно востребованной. Ни для кого не секрет, что есть у нас и глубоко убыточные производства. Кстати, не только государственной, но и частной формы собственности. Но их удерживали на плаву из социальных соображений. Сейчас настал момент определить те компании, опять же независимо от формы собственности, которые будут являться структурообразующими, которые вытянут экономику за собой. Им и уделять первостепенное внимание. Возможно, придется пойти на банкротство ряда компаний, хотя раньше и не решались это сделать. 

Если говорить о малом бизнесе, индустрии развлечений и ряде других направлений сферы услуг, то насколько целесообразно их субсидирование — вопрос дискуссионный. При всем уважении к малому бизнесу, людям, которые его создавали и в нем работают, небольшие компании наиболее мобильны. Они относительно быстро создаются и точно так же быстро и с относительно небольшими потерями могут уходить с рынка. А при изменении конъюнктуры могут возродиться. И это произойдет за считаные месяцы. Если, скажем, «убить» БелАЗ или БМЗ, то на возрождение этих предприятий потребуются годы и огромные финансовые ресурсы. Но необходима осознанная консолидация общества в решении этих вопросов. И необходимо создать условия, чтобы компании, безнадежно пострадавшие от коронавируса, могли уйти достойно и с минимальными потерями. Другой вопрос, что нужен механизм поддержки людей, которые временно потеряют работу. Но реструктуризация экономики будет в дальнейшем создавать рабочие места, и проблема трудоустройства временная. Особенно учитывая демографическую ситуацию. 

volchkov@sb.by

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter