Леонид Борткевич: У меня 600 песен. Но публика всегда просит «Александрину» и «Касiў Ясь канюшыну».
— Вы по образованию архитектор. Ходят слухи, что минский кинотеатр «Октябрь», где долгие годы шумел кинофестиваль «Лiстапад», построен по вашему проекту...— По моему дипломному проекту. Он хранился много лет в техникуме, а в годы, когда я жил в США, его использовали, правда, не указав мою фамилию. Диплом у меня был еще в 1968 году, очень понравился Владимиру Королю — председателю Госстроя БССР. В годы моего детства за Академией наук располагался кинотеатр «Зорька», мы жили недалеко. И мама меня всегда по субботам‑воскресеньям водила в кино. Вот как раз на месте этого кинотеатра и построили новый, «Октябрь». А мне, когда я был маленький, в кино всегда мешали высокие дядьки, которые своими головами заслоняли экран. Поэтому в планировке я сделал стадионные входы и ступеньки повыше, чем типовые, чтобы решить эту проблему.
— Как вас нашел Владимир Мулявин?
— Я пел в самодеятельном ансамбле «Золотые яблоки» — в ту пору в Минске ансамблей, чаще всего гитарных, было множество. Мы где‑то давали концерт. Знаете, были капустники под Новый год, «голубые огоньки», Мулявин меня услышал и позвонил потом. На работу, в отдел — а работал я архитектором. Голос по телефону у него был похож на голос моего друга Толика, конструктора, который работал этажом ниже. И я ему ответил: «Что‑то, Толик, плохо ты подделываешься под Мулявина, иди‑ка ты!» На следующий день снова звонок, звонит мой товарищ, который осветителем работал: «Что ж ты, — говорит, — Мулю послал, он тебя пригласить хочет!» Так я и попал к Мулявину. Он меня послушал, мы спели с ним вместе — и все, он тут же написал для меня песню «Александрина», а через два дня я уже ехал в Москву, выступать в Доме Союзов. Затем на гастроли на Дальний Восток на три месяца, вот так вся жизнь и прошла.
— Две творческие профессии — архитектора и музыканта — у вас были, но ведь вы и режиссурой хотели заниматься, даже из‑за учебы в ГИТИСе покинули «Песняров» в свое время...
Читайте также
— Трудно пришлось в эмиграции?
— Я уезжал со своей второй женой, олимпийской чемпионкой по гимнастике Ольгой Корбут, ее пригласили работать по контракту. Нам было очень классно. Ее везде приглашали, на руках носили, она учила спортсменов, показывала технику — как делать сальто на бревне, «петлю» на брусьях...
— А ваша собственная творческая жизнь в Штатах складывалась?
— Что вы, я там не пел вообще! Нас с Ольгой как‑то пригласили на MTV, я спел там пару белорусских песен, но они не пошли. Чтобы там петь, надо там родиться. Никто из наших профессиональных певцов за океаном не был востребован. Это иллюзия, что ты приедешь и на тебя яблоки с неба посыплются. А я занимался живописью, большинство моих картин в жанре сюрреализма до сих пор хранятся в США.
— В Беларусь в конце 90‑х вы решили вернуться ради «Песняров»?
— Я вернулся ради Мулявина — это была главная причина. Тогда на него было много нападок: и в пьянстве его обвиняли, и что только не писали в газетах...
— Мулявин как художественный руководитель — каким он был?
— Гениальный человек. Играл на всех инструментах. Был совершенно бескорыстным, постоянно куча дел, планов... Песню отрепетировали с утра — и если вечером на концерте ее провожали какими‑то не такими, на его взгляд, аплодисментами, все, она выбрасывалась, он начинал работать над новой. Мы его любили и уважали, называли ласково Мулей. Но он, если что‑то не то, как посмотрит — держись!.. Его слово было законом.
— А по‑человечески?
— Он был шутник, послушает какие‑нибудь наши анекдоты: «Хамы вы, лабухи!» — и тут же сам что‑нибудь расскажет. Мы по полчаса так хохотали.
— Вспомните какую‑нибудь смешную историю из «песнярской» жизни?
— С песней «Березовый сок» был казус. Ее написали Баснер и Матусовский для фильма «Щит и меч», где мой друг Любшин играл. Вернее, было две песни — «С чего начинается Родина» и «Березовый сок». Первая пошла в фильм, вторая нет. Но немного позже снимали на «Беларусьфильме» картину «Мировой парень» о ребятах с Минского автозавода, которые надолго едут в зарубежную командировку. Вот там песня Баснера пригодилась. И дали мне ее спеть. Причем аранжировку Мулявин сделал за полчаса, пока мы распевались в студии. Записали с одного дубля, но мы часто так писали. И вот прошел год, мы даем концерт, и нам несут записки из зала — просят спеть «Березовый сок». Что за песня, думаем, может, «Самоцветы» что‑то поют, а зрители перепутали? А в это время на экраны как раз вышел «Мировой парень», его крутили в кинотеатрах. И нам пришлось пойти в кино, взять магнитофон, записать собственную песню, восстановить ее и исполнять.
— «Вероника», «Александрина», «Березовый сок» — по ним вас опознают и в Беларуси, и в России. А у вас самого есть любимая композиция?
— У меня 600 песен! Я первый исполнил «Домик на окраине» Владимира Мигули, записал его же «Первое апреля» (тут Мигуля меня слегка обманул, впервые эту вещь спел не я, а Ободзинский), да много всего! Но, как ни выступаешь, требуют «Александрину», «Касiў Ясь канюшыну», «Молодость моя — Белоруссия».
— Публика консервативна, если что‑то полюбила, это и желает слушать...
— Да, «Вологда», например, с ней «Песняры» ассоциируются. А Мулявин ее терпеть не мог, считал слишком простой, ему ближе были рок‑оперы: «Песня про долю», «Гусляр». К сожалению, люди плохо знают наш репертуар, а ведь какие потрясающие композиции были у «Песняров», это ж с ума можно сойти!
— Насколько «Песняры» и Мулявин были чувствительны к критике в прессе, к негативным отзывам?
— Это не влияло на нашу работу. Мулявин никогда не отвечал ни на какие нападки. Переживал, конечно, но молча. Да и просто не до того было! У нас жизнь кипела, Мулявин — это был такой двигатель! На мелочи просто не оставалось времени.
— Вы сохраняете связи с Россией?
— Конечно! Недавно у меня было 22 концерта на Дальнем Востоке, в Калининграде — полный аншлаг. Сейчас люди ностальгируют по старым песням. Причем молодежи приходит какое‑то невероятное количество! Это очень радует.
ovsepyan@sb.by
