Обладатель «Оскара» за фильм «Москва слезам не верит» Владимир Меньшов знает не понаслышке, что почем в этой жизни. Корреспонденту «Эхо планеты» режиссер рассказал, почему он попросил наградить Памелу Андерсон, как ему удалось повлиять на переговоры Рейгана и Горбачева в Рейкьявике, а также о превратностях любви и многом другом.
— Владимир Валентинович, слышала о вашей любви ко всему восточному. Есть тому какие-то основания?
— Мои родители из Астрахани — города, который расположен между Западом и Востоком. Обожаю восточные горьковатые запахи шашлыков, жареных помидоров… Я знаю немало европейцев, которые, приехав куда-нибудь в Среднюю Азию и не успев толком приобщиться к местным обычаям, стараются поскорей от них отмахнуться. Их страшно беспокоит антисанитария. Эти арыки, в которых все моют и стирают одновременно. А у меня душа расположена к этим арыкам даже в большей степени, нежели к стерильным европейским стандартам. Европа для меня слишком холодна. В Восток я окунаюсь, как во что-то очень родное.
— Вы кажетесь человеком мягким, однако в 2007-м на вручении премии MTV проявили жесткость, публично отказавшись вручать приз скандальной картине «Сволочи», добавив ей таким образом еще большей скандальности. Почему предложили отдать этот приз пышногрудой Памеле Андерсон?
— К тому моменту картину успели посмотреть наши ветераны. Они страшно возмутились, что современные кинематографисты позволяют себе выдумывать разные небылицы о Великой Отечественной. Сочинять, что существовали секретные учебные центры при НКВД, где якобы из советских детей растили смертников, готовых подрывать себя во вражеском тылу. Советская власть была хотя и не самым мягким режимом, но зачем же так врать и возводить на нее напраслину?
Автор сценария Владимир Кунин заявил, что он сам учился в таком заведении, но в его биографии такой факт отсутствует. Под сомнение начали ставить даже его участие в той войне.
На церемонии я сказал зрителям: «Простите, дамы и господа, но я вручать эту награду не буду, поскольку «Сволочи» оскорбляют память людей, переживших войну. Это недопустимо, чтобы страна-победительница снимала такие позорные фильмы о своем народе-победителе. Нигде на Западе себе такого не позволяют».
— А правда говорят, что Рейган смотрел ваш фильм «Москва слезам не верит» дважды?
— Об этом я документальных свидетельств не имею, но мне так было сказано в посольстве США в Москве. Дескать, перед встречей с Горбачевым кто-то из советников порекомендовал Рейгану посмотреть «Москву…», чтобы иметь представление о тогдашней России. Ведь антикоммунизм Рейгана был самым что ни на есть зоологическим и примитивным. Представление о России у американского президента было на уровне среднего американца из глубинки. Так, после просмотра картины для него стало открытием, что в СССР медведи по улицам не ходят, в городах есть многоэтажные дома, в квартирах — горячая вода и электричество, а женщины имеют возможность водить автомобиль. И мне хочется думать, что это его прозрение сыграло свою роль на советско-американских переговорах в Рейкьявике. Мой фильм Рейгану понравился, и он запросил повторный сеанс.
— Как сложилась прокатная судьба «Москвы…» в Америке?
— Более-менее удачно. Я получил приз Гильдии прокатчиков США, а это весьма почетно. Правда, сборы от картины нельзя назвать рекордными — всего около двух миллионов долларов, так что наградили не за это. Просто картину купило большое количество стран. В общей сложности больше ста. И приобрели ее именно для широкого проката. За всю советскую историю в таком прокате побывали всего два или три фильма. Оскароносная эпопея «Война и мир» Сергея Бондарчука была точно, а вот насчет фильма «Летят журавли» Михаила Калатозова не уверен. По-моему, он был только в клубном прокате. А это совсем другой формат. «Москва слезам не верит» шла в главных кинотеатрах всех стран.
— Где вы храните статуэтку «Оскара»?
— Да вот она стоит.
— Что, прямо в коридоре?
— Это не коридор, а холл.
— Можно ее потрогать?
— Трогайте на здоровье.
— Сегодня этот приз имеет для вас значение? Вы продолжаете им гордиться?
— Конечно, горжусь. Все-таки в той системе ценностей, которая сложилась в мире кино, «Оскар» по-прежнему остается самой престижной наградой.
— Вы всегда снимали кино о простых людях. А не хотелось ли взяться за интеллигентов, скажем, чеховского образца?
— Но Чехов изображал и тех, и других. Например, в пронзительных рассказах о крестьянах «Мужики» и «В овраге». Главные персонажи его пьес — это представители интеллигенции первого поколения, к которому принадлежал и Антон Павлович. Его отец сам себя выкупил из крепост-ничества. Так что светочем русской интеллигенции был, в общем-то, потомок простого крестьянина.
Когда Солженицына спросили, почему он сделал главным героем повести «Один день Ивана Денисовича» человека из самых низов, ведь главный удар сталинских репрессий пришелся по интеллигенции, Александр Исаевич ответил: «Во-первых, это неправда, что он пришелся только по ней — в лагере я видел множество и простых людей тоже, а во-вторых, интеллигенция как-нибудь сама о себе напишет, а о малограмотном Иване Денисовиче могут и забыть». Этот его ответ в то время я очень уважал.
— В какой степени на успех картины «Любовь и голуби» повлияла игра актеров, в какой — сценарий и в какой — ваш режиссерский талант?
— Думаю, что в первую очередь надо говорить о великолепной пьесе Владимира Гуркина. Спектакль, поставленный по этой пьесе, долгое время шел в театре «Современник». Пронзительная обаятельность его героев взяла меня за сердце и уже не отпустила. Думаю, что сам я тоже добавил режиссуры немало. Вообще время съемок было потрясающим. Выдумывалось все радостно, легко и счастливо, а затем еще и качественно было перенесено на экран.
— Из чего сложился персонаж Людмилы Гурченко? Ведь Раисы Захаровны в пьесе, кажется, не было…
— Да, но нам понадобился персонаж, исполняющий функцию разлучницы. Мы с Владимиром Гуркиным долго не могли придумать этой женщине биографию. Не понимали даже, кем она должна быть по профессии. В итоге мне пришлось выдумывать все самому.
— Почему в вашем послужном списке всего шесть режиссерских работ, зато актерских чуть ли не 100?
— Знаете, я ведь натура, по большому счету, уже уходящая. Каждый свой фильм я воспринимал как серьезный поступок. А потому к выбору проекта всегда подходил ответственно. Наверное, я какой-то нетипичный режиссер. Многие мои коллеги снимают картины одну за другой, так как мнят себя невероятно значимыми персонами и от этого самомнения сами же очень зависят. Ведь съемочный процесс — это не только творческие муки, но еще и номер люкс в отеле, персональный автомобиль и любовница-актриса. Это я, разумеется, не о себе.
— Чего в вас больше: режиссера или актера?
— Режиссера, конечно. В перерывах между съемками у меня, случается, даже руки трясутся — так хочется снять свое кино.
— Главное — не плюнуть в вечность, как предостерегала Фаина Раневская?
— Могу сказать честно, просматривая российское кино в последние двадцать лет, я ни разу никому не позавидовал. Мне ни разу не было жаль, что тот или иной фильм снял не я.
— Недавно вы и ваши коллеги по цеху встречались с Владимиром Путиным. Что обсуждали?
— Все, кто присутствовал на этой встрече, посчитали возможным обратиться к премьер-министру с личными просьбами. А я напомнил Владимиру Владимировичу, что некоторое время назад он предложил кинематографистам выигрывать у Запада в честном соревновании. Я заметил, что в честном соревновании победить Запад не представляется возможным. Потому что когда они проигрывают, то внаглую меняют правила игры прямо во время матча. Поэтому Россия должна вести протекционист-скую политику по отношению к кинематографу, а значит, надо вводить квоты на прокат западных фильмов. В этом нам следует перенять французскую модель кинобизнеса. Французы успешно обороняют свою культуру от агрессивных влияний. Билеты на нефранцузские фильмы там гораздо дороже, чем на картины отечественных мастеров. С этого идут отчисления в Национальный фонд поддержки культуры страны. Но чтобы нам прийти к такой же организации кинематографических дел, надо сломать мощнейшую систему лоббистов западного кино.
— Приходится ли вам в личной жизни прилагать определенные усилия, чтобы сохранить любовь, или магия громкого имени и здесь вам помогает?
— Усилия приходится, конечно же, прилагать. Моя жена Вера — женщина требовательная. Наличие у меня к ней неподдельного чувства она отслеживает почти ежечасно.
— Ну а позволяете ли вы себе реагировать на внимание поклонниц?
— Позволяю!
