В пятидесятые годы у нас в деревне было неспокойно. Ходили тревожные слухи, что объявился Вергейчик. До войны он жил в соседней деревне, а когда пришли немцы, стал полицаем. Долгое время Вергейчик где–то скрывался и вот стал приходить ночью то к одним, то к другим, забирал продукты, требовал денег, угрожая пистолетом. Бабы по углам шептались об этом страшном человеке и пугали им нас, пацанов. Мужики наши были неробкого десятка, но когда Вергейчик ограбил вооруженную почтальоншу, серьезно задумались. Почтальонша везла письма, посылки и выручку из нашего магазина. Конем правил пожилой дядька. В лесу Вергейчик остановил подводу и забрал несколько тысяч рублей и наган.
После этого случая милиция устроила на Вергейчика облаву, но не поймали его, а только ранили. Говорили, что наш фельдшер Куканега вылечил его и Вергейчик снова гуляет по окрестным деревням.
Кино было моей страстью, и никакая сила не могла удержать меня дома, когда к нам, в Чернявку, приезжала кинопередвижка. Начиналось кино поздно, когда стемнеет, и заканчивалось за полночь. Мне категорически запрещалось ходить в клуб, и, чтобы избежать скандала, не будить поздно ночью домашних, стуча в запертую дверь, я придумал хитрый ход. Вечером, перед уходом в кино, я незаметно приподнимал защелку на моем окне и чуть–чуть приоткрывал его, чтобы ночью тихонько залезть через окно в дом и лечь спать. Утром за домашними хлопотами матери было не до меня и она забывала меня наказать. Этот прием работал безотказно, и я несколько раз им пользовался, пока...
Был конец августа. Родители провожали после каникул старшего брата Валентина на пароход, который уходил из Чернявки на Березино поздно ночью. Брат учился в Могилеве на фельдшера и был примером для всех нас и надеждой для родителей. Дома осталась тринадцатилетняя сестра Маша с двумя маленькими сестренками, Ленкой и Лариской. Дети крепко спали, а Маша не могла уснуть, думала о Вергейчике, и ей было страшно.
Деревня спала крепким, но чутким сном.
В ту ночь я возвратился из кино, потихоньку подошел к своему окошку, прислушался. В доме была мертвая тишина. Я осторожно стал открывать окно. Створка окна легко поддалась, но в последний момент противно скрипнула. Раздался оглушительный звон разбитого стекла и истошный вопль Машки! На секунду я остолбенел, но в следующий момент толкнул створку окна и со всех ног бросился бежать, почему–то к пристани. Со стороны нашего дома доносился Машкин вопль. На улицу выскакивали люди и кто в чем бежали к нашему дому. Я добежал до дамбы, затем резко повернул обратно, влился в толпу бежавших баб.
— Что, пожар?! Кто горит?! — спрашивали друг друга бегущие бабы и, не увидев ни дыма, ни огня, продолжали бежать. Возле нашего дома толпился народ.
— Вергейчик, Вергейчик, — шептались то там, то тут сбежавшиеся бабы. Машка рыдала и ничего не могла объяснить. Прибежали с пристани родители с Валентином. Мужики окружили дом. Отец осторожно попробовал открыть дверь, но она была заперта изнутри на крючок.
— Макарович, он там, — сказал кто–то из мужиков и кивнул на приоткрытое окно.
Отец взял какой–то дрын.
— Ну! Или — или, — сказал он и полез в окно.
Наступила полная тишина. Из дома не доносилось ни звука...
Вдруг лязгнула дверная клямка и на пороге появился отец.
Толпа отшатнулась.
— Никого, — растерянно сказал отец.
Я стоял среди баб, ко мне подошла мать.
— Это был ты?! Сознайся, подлец! — сказала она.
— Ну что ты, Янина! — наперебой заступались за меня бабы. — Он бежал от речки вместе с нами! Не мучай хлопца!
Все произошло так быстро, меня била нервная дрожь, и я сам уже думал, что этот переполох устроил не я. Бабы, с которыми я бежал, были абсолютно в этом уверены. В ту пору мне было лет десять и мне казалось, что отец вот сейчас выведет на крыльцо связанного Вергейчика.
Тем временем мужики с отцом зашли в дом, обшарили все углы, заглянули в погреб, на чердак. Никого. Мать продолжала меня пытать, мол, сознайся, на этот раз ничего не будет. Я же решительно твердил, что я бежал от речки вместе со всеми. Хотел проводить Вальку на пароход, когда услышал крик.
Озадаченный народ потихоньку стал расходиться. В ту ночь мать постелила всем на полу и мы долго не могли уснуть. Отец был очень серьезен, мало говорил и рано утром ушел на работу. Отъезд брата отложили на следующий день. Маша была уверена, что к нам в дом хотел залезть Вергейчик, но его что–то спугнуло и он убежал.
Наш сосед Шестаков, леспромхозовский банщик, вставил стекло в разбитое Машкой окно. Он был очень удивлен, как Маша могла проскользнуть в такую узкую щель, не получив, ни одной царапины.
Только в 1959 году Вергейчик сам сдался участковому милиционеру. В момент «ареста» участковый потерял дар речи. Потом Вергейчика водили по деревням, чтобы успокоить народ и показать, что все кончено. Вергейчику дали 25 лет и он сгинул где–то на колымских урановых рудниках.
Эту историю в нашей семье долго вспоминали. Со временем я, конечно, сознался и меня дразнили «Вергейчик», на что я очень сильно обижался.
