17 марта исполнилось двадцать лет со дня проведения Всесоюзного референдума о сохранении СССР. Его итоги для многих политиков оказались ошеломляющими — «за» высказались более 76 процентов голосовавших.
Однако референдуму не суждено было стать поворотным пунктом в судьбе Советского Союза. И во многом потому, что некоторые из тех, кто стоял у руля великой державы, проигнорировали мнение народа ради удовлетворения честолюбивых амбиций. О том, что происходило двадцать лет назад в кулуарах власти СССР, сегодня вспоминает Николай ДЕМЕНТЕЙ, который в то время был Председателем Верховного Совета Белорусской ССР.
В конце 1990 года на сессии народных депутатов СССР в Москве Борис Ельцин передал мне для ознакомления проект договора о реорганизации Союза, подготовленный его командой. И сказал, что если у меня возникнут замечания, группа во главе с Геннадием Бурбулисом обязательно внесет их.
Я внимательно прочитал текст документа. По сути, он предполагал развал Советского Союза. (Через год идентичный по содержанию договор будет подписан в Вискулях.) Решил показать текст народному депутату СССР, в то время первому секретарю ЦК КПБ Анатолию Малофееву. Тот, ознакомившись с ним, только неопределенно пожал плечами: и поддержать предложение Бориса Ельцина, считал Анатолий Александрович, нельзя, и отказать российскому руководителю, по его мнению, тоже было невозможно.
— Россия, брат, есть Россия, — глубокомысленно заключил он.
Короче, пришлось определяться самому. Я понимал весь трагизм последствий предложений ельцинской группы для нашей многонациональной страны. И я сказал Ельцину, что не хочу участвовать в этом недостойном деле.
Однако, как оказалось, наш разговор на том не закончился. Спустя непродолжительное время, где-то в самом начале весны, Борис Николаевич после заседания Совета Федерации пригласил меня, Нурсултана Назарбаева, Леонида Кравчука и Ислама Каримова посетить его резиденцию.
В полдень мы собрались в Белом доме — бывшем здании Верховного Совета РСФСР. Ельцин показал нам свой рабочий кабинет, рассказал, что в одной из стен обнаружил подслушивающую аппаратуру. Затем подвел к окну и указал на здание гостиницы «Украина»: оттуда, как он установил, направляются невидимые лучи для прослушивания разговоров в его кабинете во время заседаний Президиума Верховного Совета РСФСР.
После этого мы отправились на правительственную дачу Председателя Верховного Совета Российской Федерации. Небольшой кортеж машин, проехав по улицам Москвы, направился в предместье аэропорта Внуково. Водитель, которому толком не объяснили, куда нужно везти гостей, поначалу подъехал к личной даче Бориса Николаевича. На улице, одетая по-зимнему, нас встретила его жена Наина Иосифовна.
Не успев, однако, обменяться приветствиями с Наиной Иосифовной, мы быстро вернулись в машину и поехали к соседнему домику. Борис Николаевич сообщил нам, что этот домик строился под его надзором и никаких подслушивающих устройств в нем не должно быть.
В небольшой комнате, куда мы вошли, стояли столы. Борис Николаевич без всяких разъяснений раздал нам четверым бумаги с текстом. Его содержание почти не отличалось от проекта, который давал мне Ельцин недавно. Только теперь он представлял собой соглашение об упразднении Союза ССР.
Внизу под текстом были напечатаны названия республик, председатели Верховных Советов которых находились в этом дачном домике, и, судя по всему, должны были поставить свои подписи под этим документом. Открывала список Беларусь.
Ознакомившись с содержанием соглашения, я, не садясь за стол, предложил обменяться мнениями. Желающих не нашлось. Пришлось начинать самому. Я сказал, что подписывать это не буду: меня не поймут ни народ, который я представляю, ни мои родные, ни знакомые. Если какие-то позиции Союзного договора 1922 года за семьдесят лет и устарели, то, добавил я, о них нужно говорить открыто, вместе поработать над уточнениями, которые бы устраивали всех, с учетом реалий настоящего времени.
Вторым взял слово председатель Совмина РСФСР Иван Степанович Силаев. Он полностью поддержал мое предложение. Такого мнения придерживался и Нурсултан Абишевич Назарбаев.
Этого оказалось достаточно, чтобы Ельцин пошел на попятную:
— Раз вы поддерживаете Дементея, тогда так и поступим: будем работать над Союзным договором, — сказал он.
После разговора хозяин дачного домика пригласил присутствовавших перейти в другую комнату, где стоял богато накрытый обеденный стол. Однако изысканные яства и напитки не вызывали почему-то хорошего настроения. Чувствовалось, что они были приготовлены для совершенно иного праздника.
В аэропорту меня встретил встревоженный постоянный представитель нашей республики при Совмине СССР Виктор Даниленко и сообщил, что нас с Назарбаевым давно разыскивает по телефону Михаил Горбачев и просит, чтобы я связался с ним. Самолет уже был готов к вылету, и я позвонил Горбачеву только из Минска. Правда, рассказывать ему о том, что произошло на даче Ельцина, не решился. И до сих пор не знаю, известно ли ему, на каком тонком волоске висела в тот день судьба Союза.
* * *
К лету 1991 года Советский Союз уже понес потери. О своем выходе заявили Литва, Латвия, Эстония, бредила «самостийностью» Украина. Как полагали Горбачев и его ближайшее окружение, спасти страну от этой ситуации мог новый Союзный договор. Однако работа над ним продвигалась медленно. Почти каждую неделю руководители союзных республик собирались под Москвой, в Ново-Огареве. Но все попытки выработать документ, который бы устраивал всех, оказывались безрезультатными: Ельцин как застолбил, так до последнего упорно отстаивал необходимость изменения существующего порядка сбора налогов, передачи этих функций в ведение союзных республик. Лишь ближе к середине августа он несколько смягчил свою позицию.
Справедливости ради надо, наверное, признать, что акт об образовании СССР, подписанный несколько десятилетий назад, требовал определенных корректировок. Жизнь, как выяснилось, оказалась сложнее и многообразнее заложенных в него норм и положений, отдельные из которых к началу 1990-х годов уже не выполнялись, и на это смотрели сквозь пальцы.
Никто, например, из высшего руководства страны не придавал значения тому факту, что, согласно договору, наиболее важные государственные посты должны по ротации переходить от одной союзной республики к другой. Были и некоторые другие отступления от формулировок того документа. Словом, потребность в его обновлении существовала.
Камнем преткновения стало предложение Ельцина изменить порядок сбора налогов в союзный и республиканский бюджеты, который не был определен в Договоре 1922 года. Насколько я помню, большинство споров на заседаниях по подготовке нового аналогичного государственного акта разгоралось именно вокруг этого вопроса. До самого последнего разговора, который состоялся незадолго до известных августовских событий 1991 года в Москве, Борис Николаевич настаивал на том, чтобы право сбора всех налогов на своей территории было предоставлено союзным республикам, а они, в свою очередь, определенную часть из этой суммы будут перечислять на содержание союзных органов, армии, других структур, а остальные средства использовать по своему усмотрению.
Главным аргументом Ельцина в этих спорах было то, что Российская Федерация, как считали в ее тогдашнем руководстве, при сложившемся порядке сбора налогов вынуждена содержать за свой счет иждивенцев из числа некоторых субъектов Союза, расплачиваться за ошибки и просчеты союзных органов. В качестве примера Ельцин приводил прибалтийские республики, где были построены за счет средств союзного бюджета первоклассные морские порты и терминалы, другие крупные объекты.
В какой-то степени Борис Николаевич был прав: в советское время Российская Федерация держала на своих плечах многих сестер-республик, и искренне жаль, что до сих пор они не нашли в себе ни сил, ни мужества поблагодарить ее за это. Но, думается, что не одно только радение за экономическое благополучие Российской Федерации двигало в ту пору Ельциным. Он явно недоговаривал. Впрочем, всем и без его слов было понятно, что предложение Бориса Николаевича преследовало не столько экономические, сколько политические цели. Во-первых, изменение порядка сбора налогов позволяло России диктовать свои условия другим субъектам Союза, а во-вторых (и это, пожалуй, самое главное), в таком случае Ельцину удалось бы поквитаться с Горбачевым, подмять под себя все союзные структуры, включая и Президента СССР. Ясно, что хозяином в стране станет тот, кто будет распоряжаться деньгами. Незавидные, по крайней мере для себя, последствия этих изменений, безусловно, видел и Горбачев, а потому между ним и Ельциным постоянно вспыхивали словесные перепалки, которые, как правило, заканчивались безрезультатно и лишь оттягивали подготовку нового договора.
Была, на мой взгляд, и еще одна причина этих задержек и проволочек: выжидательная позиция руководителей и некоторых республик. Председатель Верховного Совета Украинской ССР Леонид Кравчук в споры между Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным не встревал но чувствовалось, что его симпатии на стороне последнего. Что касается руководителей среднеазиатских республик, то без труда можно было заметить: им уже понравилось быть «самостоятельными», и многие были не против примерить форму удельных князьков.
Я хорошо помню то, к сожалению, последнее заседание. На нем присутствовали все руководители союзных и автономных республик. Поначалу казалось, что и в этот раз нам не удастся найти компромиссное решение. Перелом в разговор внесло выступление руководителя Карелии Виктора Степанова. Отдаю должное смелости и мужеству этого человека, который не побоялся впасть в немилость первого лица России и открыто заявил, к чему могут привести упрямство и несговорчивость Бориса Николаевича.
Я сидел недалеко от российского лидера и видел, как он нервно вытаскивал из стоящей рядом вазы один за другим тонко отточенные карандаши. Стоило ему только дотронуться карандашом до бумаги, как тот ломался. Ельцин вытаскивал новый, начинал что-то писать — ломался другой. Борис Николаевич брал третий — и снова все повторялось. Потом, уже после заседания, кто-то заметил, что это ломались не карандаши, а самолюбие Ельцина. Насколько верным было то сравнение, судить не хочу, скажу лишь, что после выступления представителя Карелии Председатель Верховного Совета Российской Федерации согласился пойти на определенные уступки. Мне, Ельцину, Назарбаеву и некоторым другим руководителям республик было поручено с учетом замечаний, высказанных на заседании, доработать проект договора. Подписание этого документа намечалось на 20 августа 1991 года. Но оно так и не состоялось из-за так называемого путча…
