— В научной среде немало династий. И это вполне закономерно. Дети учатся у родителей отношению к работе, приобщаются к миру открытий. А какая у вас семья?
— Вполне обычная: папа родом из Слуцкого района, до войны окончил Гомельский педагогический техникум, где и познакомился с мамой. Сперва его мобилизовали на финскую войну, а затем до 1944 года он воевал на Карельском фронте. Потом молодую семью занесло на Дальний Восток, где родились я и мой брат Николай. В Беларусь вернулись уже после демобилизации. У меня двое сыновей — старший Станислав, окончил биологический факультет БГУ, защитил кандидатскую диссертацию и получил грант Александра Гумбольдта для проведения научных исследований в Нюрнберге-Эрлангене. Сейчас работает в университете Льежа в Бельгии. Младший — Павел, окончил БГМУ, трудится в РНПЦ оториноларингологии. Оба сына женаты, а у меня уже есть трое прелестных внуков — Владислав, Алекса и пятимесячный Ваня.
— Каким образом вы пришли в науку? Что было главным в выборе жизненного пути?
— Не помню, когда именно меня начала интересовать медицина, но как-то так сложилось, что мне казалось логичным поступить на хирургический факультет БГМУ. И уже здесь я серьезно увлекся именно нейрохирургией. После вуза отработал три года в районной больнице. Кстати, практика меня и подвигла на исследования в научной сфере.
Уровень периферийных медучреждений, сами понимаете, был не очень. Меня настолько потрясли реанимационные мероприятия (точнее, их несовершенство), что я загорелся мыслью — как “подкорректировать” все это. Например, улучшить способы стабилизации дыхания и кровообращения при фатальных состояниях. После защиты кандидатской диссертации практически все отпуска проводил в лабораториях. В СССР границ не существовало, так что география весьма обширна: Московский МГУ, Киевский Институт физиологии им. А.А. Богомольца НАН УССР и другие. Работал как сумасшедший. Когда ты чем-то увлечен всерьез, любые помехи на пути воспринимаешь как нечто незначительное. На конференциях я самостоятельно знакомился с учеными и договаривался о стажировках. Профессора разрешали порой оставаться ночевать прямо в лаборатории, если опыты затягивались или не успевал найти ночлег. Усталость была нечеловеческая, но это было отличное время. Я даже завидую молодым, которым еще только предстоит пройти этот тяжелый, но интересный путь.
— Молодые люди нередко сетуют на то, что пошли в ученые — недостаточно денег, много работы и так далее. Что вы думаете по поводу таких рассуждений?
— Думаю, что просто изменились времена. У студентов, выпускников вузов новые ориентиры, которые диктуются общественными установками. Да и сложно упрекать за желание получать достойную зарплату.
А вот что касается работы — ее действительно много. Кстати, все мои коллеги-физиологи и есть те самые увлеченные люди, с которыми очень интересно работать. Удивительно повезло и с группой студентов БГМУ, которые просто фанатично проводят сложные опыты в любые свободные часы от учебы. Вот имена будущих корифеев в науке и медицине: Александра Замаро, Тимур Сушко и Альберт Войтюшкевич. Готовьтесь в будущем тоже брать у них интервью.
— Альберт Эйнштейн играл на скрипке, и это очень помогало ему сконцентрироваться. Есть ли у вас хобби?
— Научные исследования сами по себе — это уже один из вариантов творчества. Что касается меня, то на скрипке играть некогда. Но раскрою секрет: хотя бы пару раз в месяц мы с группой студентов и аспирантов обязательно выбираемся в филармонию — “подпитываемся” и вдохновляемся творчеством Владимира Байдова и его оркестра “Классик-авангард”. Вообще говоря, слушать хорошую, красивую музыку я советовал бы всем — нашему мозгу это очень нравится.
— Насколько я знаю, теснее всего вы работаете с медиками. Какой из последних совместных проектов наиболее интересен?
— Многие разработки из сферы нейрофизиологии востребованы в клинической практике. Например, множество опытов позволили выбрать из разных путей использования популярных в настоящее время стволовых клеток тот путь, который является наиболее безопасным и эффективным. Оказалось, что для терапии патологических процессов в головном мозге (инсульты, травмы, нейродеструктивные процессы) достаточно ввести в подслизистую оболочку носа стволовые клетки, взятые из жировой ткани самого пациента, и они самостоятельно начнут перемещаться вдоль обонятельного нерва в мозг. А как продемонстрировала в опытах аспирант Юлия Стукач, в нервной ткани станут оказывать благотворное влияние на функции мозга. Член-корреспондент НАН Юрий Георгиевич Шанько вместе с нейрохирургом Валерией Викторовной Новицкой блестяще это доказали в комплексной терапии пациентов с инсультами.
— В последнее время наука все больше делает крен в сторону практико-ориентированности, и ученым часто доводится отстаивать необходимость именно фундаментальных исследований, которые априори не могут дать сиюминутного результата.
— Жизнь показывает, что так или иначе результаты действительно нужных работ всегда найдут путь в прикладную сферу. Что касается фундаментальных исследований, то это основа научной деятельности. Они позволяют выбрать из множества гипотез и вариантов одну или несколько перспективных. И уже затем начать внедрение в практику. Действительно, порой до того момента, когда изобретение пригодилось, проходят годы. Но в целом это нормальный, логичный процесс, который не изменить.
— Наверняка существуют какие-то проблемы, с которыми вам приходится сталкиваться. Что нужно сделать, чтобы упростить ученым работу?
— Во время экспериментов об этих вопросах не задумываешься. А вот когда приходится оформлять многочисленные отчеты, впадаешь в депрессию. Это действительно порядком тормозит работу. Критерием оценки труда ученых должна быть прежде всего реальная востребованность работы в практике — в форме проектов в ГНТП (государственные научно-технические программы) или совместных с клиницистами протоколов диагностики, лечения или реабилитации.
— В стратегии “Наука и технологии 2018—2040” предпринята попытка заглянуть в будущее и определить главные направления движения. А можно ли спрогнозировать достижения мировой науки через 20—30 лет?
— Может быть, я, как тот кулик, хвалю свое болото, но, мне кажется, наиболее важные изменения ждут нейрофизиологию. Ученые добьются успеха в создании искусственного интеллекта. Пока в этой области наряду с перспективными работами существует масса спекулятивных подделок. В серьезной основе — стремление создать нечто искусственное (устройство, интерфейс, комплекс типа “интерфейс-мозг-компьютер”), которое по своим характеристикам будет приближаться к возможностям мозга. В росписи капеллы Микеланджело присутствует идея, что именно Творец наделяет человека разумом и душой. Представьте, сколь трудную задачу мы сейчас поставили перед собой... В то же время есть серьезная проблема, о которой писала еще Мэри Шелли в своем романе о Франкенштейне. Что может задумать искусственное существо с разумом человека в отношении своего создателя? Надеюсь, мы сможем избежать ошибок, а то, что будет создано, не навредит человечеству.
bebenina@sb.by
