Воспоминания об Измаиле Капланове его вдовы - Нелли Богуславской

Фотографии их дуэта и концертные афиши в еще недавно общем доме Измаила Капланова и Нелли Богуславской повсюду. Не будь этого горького «если бы», наверняка появились бы свежие — юбилеи жены у Капланова были отдельным, любимым поводом для новых концертов. Правда, пять лет назад, готовясь к такому вечеру, они решили, что готовы покинуть сцену, если не будет аншлага. Но в зале тогда был настоящий переаншлаг! Стоя в гримерке Дворца Республики в ожидании третьего звонка, Капланов восхищенно взглянул на супругу и как–то совсем по–мальчишески заявил: «Если хоть кто–нибудь скажет, что тебе 75, я ему врежу!» Вопрос об уходе со сцены больше не поднимался... Но через считанные месяцы история семейного дуэта завершилась навсегда.

По сути, он умер на сцене. Как настоящий артист... Все случилось во время авторского концерта его друга, поэта–песенника Олега Жукова — исполнив несколько шлягеров, Измаил Львович неожиданно попросил воды, допел еще одну песню и вышел за кулисы... Скорая помощь диагностировала инфаркт.

— Он никогда не болел, никогда ни на что не жаловался, — вспоминает Нелли Богуславская. — Это был вечный двигатель, бегатель, прыгатель — такой энергии я не встречала ни у кого. После первого инфаркта музыки стал писать еще больше, участвовал в создании фестиваля «Золотой шлягер»... Рядом с ним я могла ни о чем не беспокоиться — он отвечал за все. Даже когда у меня поднималось давление, замечал раньше, чем я сама успевала это почувствовать. И знал, что нужно делать в таких случаях (а я вот до сих пор не знаю)... Когда его не стало, три года меня хватало только на истерику. Ничего больше из этих трех лет не помню... Но однажды ночью, когда уже привычно бродила по опустевшему дому, меня как будто остановили. И где–то глубоко внутри возник вопрос: «Подумай: почему он ушел, а ты осталась?»

И она решила написать книгу. О нем. О них... Но прежде всего — об Измаиле, человеке, которого по–настоящему почти никто не знал. О виртуозном музыканте, который так и не реализовал свой истинный талант.

— Нам не стоило быть вместе, — отрешенно говорит она куда–то в сторону. — Мы своего рода ошибка. Без меня он мог бы стать прекрасным джазменом, создать оркестр не хуже, чем был у Эдди Рознера... И я рядом с ним своих песен так и не спела. От природы у меня ведь высокий голос, однако все аранжировки моих композиций Капланов делал в низком регистре — не любил высокие голоса. Иной раз даже упрекала: «Ты не для меня — для Пьехи пишешь». Хотя все, что он делал, мне очень нравилось, музыкант он был высокопрофессиональный...

Они считались образцовой парой. И не только на эстраде, где прочные брачные союзы большая редкость — до их золотой свадьбы Измаил Капланов не дожил всего несколько месяцев. Но от романтического идеала история этой любви была далека... Они ведь и поженились лишь потому, что появилась возможность построить кооперативную квартиру, одну на двоих. Брак должен был стать фиктивным — к тому времени любовь уже осталась в прошлом, разбившись о юношеское легкомыслие. Предполагалось, что разменять квартиру в новостройке настолько чужим людям не помешает ничто. Богуславская давно мечтала перевезти в Минск маму, работавшую на руднике под Днепропетровском. А Капланов... Вопреки всему он решил вернуть ее доверие, доказать, что любовь никуда не исчезла. И продолжал доказывать это все 50 лет.

Так можно ли считать ошибкой их встречу, когда возникло столько яркой музыки и песен, которые до сих пор остаются в репертуаре не только белорусских артистов? Когда появилась особая, именно их публика, сметавшая билеты на концерты Богуславской и Капланова меньше, чем за неделю? Когда выросла их общая дочь...

Конечно, всего этого могло не случиться — если бы юной Нинель Богуславской, мотальщице текстильного комбината из Душанбе, не попалось на глаза объявление о поиске талантов для смотра художественной самодеятельности, после которого ее отправили учиться музыке. Ничего не сложилось бы и без Рахманинова, чьи романсы она исполняла на ответственном концерте в Таджикской академии наук. Успех был фантастический — только это и помогло Богуславской получить диплом после того, как ее отчислили из музыкального училища за пение во время лекций по истории КПСС: пела, конечно, «про себя», но однажды увлеклась. Вдобавок выяснилось, что на лекции студентка Богуславская ходит с «холодным оружием» — после занятий в училище у нее были еще и тренировки по фехтованию... А в Минске она оказалась лишь потому, что сюда вернулась ее любимая преподавательница по вокалу, попавшая в Душанбе во время сталинских репрессий. Не будь этого, предложение Белорусской филармонии вряд ли бы заинтересовало молодую вокалистку...

— Это был 1962 год, — вспоминает Нелли Захаровна. — Меня пригласили в «Концерт–бал», тогда очень популярную программу с Ириной Полянской. Увидев Капланова впервые, я была в ужасе — он так орал на музыкантов! Подумала еще: если хоть раз он позволит себе что–то подобное в мой адрес, тут же развернусь и уеду. Но когда услышала, как играет его ансамбль, когда появились первые потрясающие аранжировки, которые он сделал для меня, поняла, что хочу остаться. И уже готова была примириться с его несдержанностью — увидела, что музыка была для Капланова всем, любую фальшивую ноту он воспринимал как личное оскорбление. И на него не обижались... А потом на гастролях оценила, как играет он сам — Мусоргского, на аккордеоне, это же уму непостижимо! И влюбилась в его талант...

Мечта стать музыкантом появилась у него еще в 6 лет — после того, как увидел инвалида на тележке с гармошкой и фуражкой, куда прохожие бросали деньги. Хотел помочь матери — работать ей приходилось много и тяжело, в войну она осталась одна с двумя детьми, пыталась прокормить еще и сестру с племянником... Но наконец вернулся с фронта контуженный отец, начал работать на рынке сапожником. Оттуда он и принес сыну первую «гармошку» — прекрасный трофейный аккордеон, доставшийся ему за бесценок от солдата, проигравшегося в карты. А позже привел с рынка и первого учителя, до войны — известного в городе музыканта... Как я жалею теперь, что так и не узнала у Капланова имени этого человека!

После Вильнюсского музыкального училища знаменитый Саулюс Сондецкис посоветовал ему заняться композицией. Однако в консерваторию Капланова не приняли — мол, Литовская консерватория готовит «только национальные кадры». И он решил вернуться в Беларусь — родился–то в Гомеле... Но и здесь повезло не сразу. Все случилось почти как в кино — в разгар гастролей от Ирины Полянской ушел аккордеонист и аранжировщик. В поисках работы Капланов зашел в филармонию в тот самый момент, когда Полянская в отчаянье хлопнула дверью, сокрушаясь, что найти хорошего музыканта в сезон нереально... Прошло совсем немного времени, и он стал музыкальным руководителем ее ансамбля.

Поначалу название нашего ансамбля «ОрБита–67» писалось с двумя заглавными буквами и расшифровывалось как «оркестр бита». Коллектив подобрался серьезный: Володя Мулявин, Влад Мисевич, Боря Райский — сын Бориса Ипполитовича... Но однажды после отпуска обнаружилось, что ансамбля больше нет — у Мулявина и Мисевича теперь были свои «Лявоны». Поводом для вражды это не стало — Капланов был очень великодушен и всегда искренне гордился «Песнярами». И, кстати, первым поздравил их со званием лауреатов IV Всесоюзного конкурса артистов эстрады. А в «Орбиту» пришли новые музыканты, и мы снова отправились на гастроли...

Наша бригада была нарасхват. По плану у нас было 23 концерта в месяц по Беларуси плюс гастроли. 123 концерта за два месяца на Дальнем Востоке — безусловно, рекорд, но, с другой стороны, абсолютно обычный наш график... Звезды, говорите? Скорее, рабочие лошадки.

Когда умер мой папа, я отработала два аншлага — о телеграмме, которая догнала нас в Архангельске, мне сообщили только после концертов. Я долго не могла себе простить, что не успела с ним попрощаться, хотя Капланов чудом пробился через буран, отмененные рейсы поездов и самолетов и привез меня на такси в тот самый момент, когда мои родные вернулись с кладбища... Когда у моей мамы случился инсульт, он поставил на уши два аэропорта — в Минске и Днепропетровске, но уже вечером мама была с нами... После моего инсульта 9 лет не притрагивался к пианино — чтобы не травмировать меня, не ездить на гастроли, быть всегда рядом... А сейчас у меня такое ощущение, что мой голос он унес с собой, будто и не пела никогда. Не поется. Хотя, думаю, он хотел бы, чтобы я вышла на сцену еще раз...

zavadskaya@sb.by

Советская Белоруссия № 116 (24746). Суббота, 20 июня 2015