Непокоренные

Ленинградцам блокаду забыть невозможно, как белорусам Хатынь

Ленинградцам блокаду забыть невозможно, как и белорусам — нашу горькую Хатынь, многие десятки других деревень, разделивших ее печальную участь. Но есть одно, великое, святое и вечное, что роднит Ленинград и наши деревни, сожженные фашистскими изуверами вместе с жителями, — непокоренность. Вместе непокоренные — Ленинград и Беларусь. Оборона города над Невой была возможна только при условии массового героизма населения. И только благодаря удивительной стойкости, самоотверженности, мужеству Ленинград удалось удержать. Это редчайший случай в истории мировых войн, когда большой индустриальный центр продержался в тисках вражеской осады около двух с половиной лет, выстоял и победил.

11 тысяч белорусских ребят

Самой страшной, непоправимой потерей была смерть от голода более одного миллиона жителей и защитников города. Среди них и многие белорусские мальчишки, поехавшие из нашей республики в ленинградские ремесленные училища приобретать рабочие профессии. Их было 11 тысяч, совсем юных, так и не ставших взрослыми. Только осталась память на знаменитом Пискаревском кладбище. Скромный обелиск из серо-голубого гранита, чем-то напоминающего цвет белорусского неба, и лаконичная надпись, выбитая на камне: «Соотечественникам, погибшим в блокаду». И чуть ниже: «Учащимся ремесленных училищ Ленинграда от белорусского народа». Это единственный такой памятник на Пискаревском. Он создан благодаря усилиям Владимира Павлюкевича, который был в числе тех 11 тысяч. Когда я во время поездки в Санкт-Петербург стоял у этого обелиска, вспомнил слова Владимира Лаврентьевича:

— Наверное, судьбе было угодно, чтобы я выжил в блокаду. Меня вывезли из Ленинграда в марте 1942 года по «Дороге жизни», 17 суток везли в Свердловскую область. Мой старший брат Николай, морской пехотинец, служил на флоте в Кронштадте, погиб в 1942 году при защите Ленинграда. Памятник нашим землякам на Пискаревке — мой моральный долг перед ними.

Сегодня в Беларуси проживают 702 ветерана-блокадника. В том числе в столице — 261, они объединены в Минскую городскую общественную организацию «Защитники и жители блокадного Ленинграда». Один из инициаторов ее создания и руководитель на протяжении многих лет — Марк Александрович Байрашевский. Восьмилетним мальчишкой он прошел через ужасы блокады, испытал такое, что самому не верится, как выжил. Вот что мне рассказали блокадники.

Медсестра в блокадном госпитале

Раиса Петровна СЕМАКОВА, ей уже, слава Богу, 94 года:

— Когда началась блокада, мне было 20 лет, совсем взрослая, поэтому все хорошо помню. Работала я в одном из крупнейших эвакогоспиталей № 1171 Ленинграда медицинской хирургической сестрой. Работа, если сказать прямо, более чем тяжелая и ответственная.

Помню все блокадные дни. Много ли было раненых? Много, особенно когда под Ленинградом шли большие бои. В госпиталь, а он был огромный, привозили столько раненых, что мы с трудом успевали их обработать. Выбивались из сил, но помогали раненым, стараясь спасти им жизнь.

Когда перешли на блокадное положение, с наступлением холодов началось нечто страшное. Чем обогревать госпиталь? Ведь в городе отсутствовала электроэнергия. Поэтому каждое отделение госпиталя выделяло более выносливых медсестер, которые добывали дрова. Я, например, работала в гавани, мы разбирали пирсы. Подходила выделенная нам баржа, на нее и сбрасывали вырванные из пирсов бревна. Затем баржа отправлялась по Неве ближе к нашему госпиталю, там и разгружалась. Работали также на разборке деревянных домов — все они подлежали сносу. Вот так и согревали в госпитале раненых.

В каждой палате ставили буржуйки, на которых кипятили шприцы. Медикаменты были на вес золота. Ведь их доставляли в Ленинград с Большой земли на самолете, но самолет не мог приземлиться, он сбрасывал медикаменты в определенном месте, которое мы знали, там их и собирали.

Что касается питания, то нам, как младшему начальствующему составу, выделялся паек. Кормили три раза в день. Но как? Утром — 120 граммов каши, причем строжайше с весов. Сухарь, пять граммов сахарного песка и кружка кипятка, не больше. Ведь вода была в большом дефиците, мы ее сами набирали в Неве и привозили на себе в госпиталь. В обед — суп-болтушка и 120 граммов каши, сухаря не давали. На ужин — опять же 120 граммов каши и сухарь. К концу 1941 года мы были настолько истощены, что некоторые медсестры и санитарки падали в обморок.

Еле дождались весны 42-го. Территория нашего госпиталя была большая, вдоль забора росли лопухи, крапива, лебеда, а с ними пришло к нам спасение от голода. Из лебеды пекли лепешки, из корней лопухов готовили суп. А на территории городских парков люди разбивали грядки и высаживали там разную зелень.

После войны я окончила библиотечный институт и получила направление в Минск. Здесь с 1948-го по 1987 год работала заведующей библиотекой ЦК Компартии Беларуси.

Теперь же, насколько ей позволяют еще силы, Раиса Петровна старается обязательно встретиться со своими подругами по блокадному Ленинграду и, конечно же, с молодежью.

Забыть не имеем права

Лидии Антоновне Грекович шел всего шестой годик, когда началась война. До сих пор помнит первую бомбежку.

— Я так испугалась, — вспоминает. — Мы с бабушкой Агриппиной Ивановной только что вернулись с прогулки. Был теплый день, так хорошо вокруг — и вдруг с неба посыпались бомбы. Мы выскочили на лестничную площадку, и я как-то умудрилась пролезть между ее решетками, еле меня вытащили оттуда. При очередной бомбежке пострадал наш дом, мы переехали на Васильевский остров, который еще не бомбили, ибо там была немецкая слобода. Когда же немцев оттуда вывезли, враг начал так бомбить Васильевский, что все вокруг дрожало. Мой отец погиб еще в финскую кампанию, был отчим, он воевал на фронте. Мама Раиса Алексеевна часто говорила мне, что наш папа не пропустит врага в город, чтобы нас убили. И я успокаивалась.

Пищи как таковой я не помню. Однажды мама принесла какую-то водичку, в ней плавали редкие крупинки, это был суп. В квартире, куда нас поселили, однажды я нашла маленькую корочку белого хлеба. Бегала и радостно кричала: «Мамочка, посмотри, у меня белый хлеб!» Это было счастье. Эвакуировали нас по Ладожскому озеру 24 июля 1942 года. Приехали в Сибирь, в село Ледостаево, нас приняли очень хорошо. В Ленинград вернулись весной 1944-го. Училась в институте вместе с минчанином Анатолием Грековичем. Вышла за него замуж, переехали в Минск, затем в Гродно. Беларусь приняла блокадников, как своих, как добрая мать родных детей.

«Но боль заговорила и прорвалась»

Ленинграду выпала высокая и трагическая участь стать одним из стратегических центров, от стойкости которого в значительной мере зависели дальнейший ход всей войны и судьба нашей общей Победы. И ленинградцы это хорошо понимали.

По последним данным, с учетом погибших на фронтах (около 300 тысяч человек) число ленинградцев, отдавших свои жизни ради Победы, следует оценивать примерно в полтора миллиона человек. То есть город потерял каждого второго своего жителя. Навсегда остались непокоренными ленинградцы. Навсегда — сильные духом и беззаветно преданные своей любимой Отчизне. И те, кто погиб, и оставшиеся в живых, проживающие ныне в городе над Невой и в нашей Беларуси, ставшей для них второй родиной, доброй, ласковой, заботливой…

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter