Нефтегазовая тематика как–то незаметно вошла в нашу жизнь в «изобильные 2000–е», когда цены на углеводороды резко пошли вверх и экспорт и транзит «черного и голубого золота» превратился в значимую статью доходов для многих бывших советских республик. И почти сразу же нефтегазовая тема обрела выраженный конфликтный оттенок, в широкий оборот вошло сочетание «нефтяная/газовая война». Корень проблемы заключался в том, что советская система нефте– и газопроводов, по которой осуществляется транспортировка сырья на европейские рынки, после распада СССР была рассечена политическими границами и отдельные ее куски оказались в собственности новых независимых государств. В результате раздела когда–то общего имущества сложилась принципиально новая геополитическая ситуация. Основные нефтегазовые месторождения остались на территории России, но пути доставки к конечному потребителю в Европе теперь пролегали через новые независимые государства — Беларусь и Украину. Возник своего рода конфликтный треугольник.
Отношения между новыми независимыми государствами в нефтегазовой сфере долгое время оставались неурегулированными. В 90–е годы по инерции продолжали действовать старые советские схемы, когда углеводородное сырье в бывшие советские республики поставлялось Россией по фактически внутренним ценам. Очевидно, в это время вчерашние соседи по СССР еще воспринимались официальной Москвой как «свои», а также сохранялись иллюзии, что распад союзного государства — это «не навсегда».
В 2000–е ситуация изменилась. Интеграция с бывшими союзными республиками не клеилась, более того, во многих из них набирали силу антироссийские националистические тренды. Да и в Кремле у власти было уже новое, прагматически ориентированное поколение элит, не обремененное излишними сантиментами по поводу общего советского прошлого. Рост цен на энергоносители в сочетании с отсутствием серьезных успехов в интеграционном строительстве делал в глазах Кремля неоправданной упущенную выгоду из–за льготных поставок нефти и газа в бывшие республики СССР.
Риторика Кремля была жесткой: льготные цены на энергоносители возможны только в обмен на реальную политическую и экономическую интеграцию, в противном случае — «монетизация» отношений, переход на прагматичные экономические рельсы. Именно это спровоцировало череду нефтегазовых конфликтов, омрачавших российско–белорусские и российско–украинские отношения на протяжении 2000–х гг.
Политическая составляющая российско–белорусских и российско–украинских отношений принципиально различная. В отличие от большинства республик бывшего СССР Беларусь оставалась неизменно приверженной курсу на особые, эксклюзивные отношения с Россией. Казалось бы, на столь благоприятном политическом фоне трений по поводу нефти и газа в принципе быть не может. Однако реальность оказалась не столь радужной. Несмотря на взаимные заверения в дружбе и подписанный Договор о создании Союзного государства, стороны видели отношения друг с другом очень по–разному. Для Беларуси ключевым в отношениях с Россией был принцип равноправия и уважения государственного суверенитета обеих стран. В России такой подход вызывал скепсис, т.к., по мнению российской стороны, равенство между столь разновеликими странами невозможно в принципе, а значит, союз с Минском возможен только на условиях превращения Беларуси в сателлита России. Для большей убедительности этих аргументов стала использоваться ценовая дубинка на энергоносители, от которых зависит функционирование белорусской экономики.
Украина в отличие от Беларуси с момента обретения независимости стремилась дистанцироваться от России. При президенте Кучме это была уклончивая политика лавирования между Москвой и Западом, а после победы «оранжевой революции» и вовсе был взят однозначно прозападный курс. В качестве контраргумента Россией был вновь использован «нефтяной рубильник». Следует отметить, что для Украины, как и для Беларуси, вопрос цен на энергоносители является крайне болезненным, т.к. экономика Украины, бывшая гордостью советской индустрии, весьма энергозатратна.
В спорах с Москвой и Украина, и Беларусь пытались использовать свой транзитный статус, что несколько раз приводило к остановкам поставок и побудило Москву строить новые трубопроводы (Северный и Южный потоки) в обход стран–транзитеров.
Сегодня нефтегазовые отношения Беларуси и России выходят на новый уровень. Преодолев разногласия 2000–х, наши страны, кажется, научились понимать и уважать интересы друг друга. Наши отношения сохраняют эксклюзивный стратегический характер, и формирование Единого экономического пространства и Евразийского союза должно создать для них надежную институциональную базу. Недавний визит главы «Газпрома» Алексея Миллера показал, что Россия по–прежнему рассматривает Беларусь как ключевую страну–транзитера, и строительство новых трубопроводных трасс по дну Балтийского и Черного морей никак не угрожает этому статусу.
Российско–украинские отношения в этом вопросе, напротив, зашли в тупик, причем выход из этого тупика может оказаться, на мой взгляд, для Украины крайне неблагоприятным. Строительство обходных трубопроводных трасс, наращивание транзита через Беларусь, а также увеличение объема белорусских газохранилищ в недалеком будущем может свести транзитные преимущества Украины к нулю. Это, в свою очередь, может резко обострить экономическую ситуацию и привести к глубокому социально–политическому кризису с непредсказуемыми последствиями. Поляризация украинского общества нарастает: на недавних парламентских выборах убедительные результаты показали оппозиционные партии–антагонисты — «пророссийская» компартия и националистические радикалы из движения «Свобода».
По мнению российских экспертов, визит Миллера в Беларусь был в том числе и «последним предупреждением» для Украины. Услышит ли она его?
