— Моя жизнь не похожа на ту, в которую втискивает человека его судьба, — скажет Виктор Иванович. — Но почему она сложилась так, как сложилась? Кто проектирует события и обстоятельства, связывающие прошлое с настоящим? И по чьей воле они происходят? Запомнилось на первый взгляд абсурдное выражение: кто ниоткуда — тот никуда. А ведь все верно: если идешь по дороге жизни с ощущением пустоты за спиной, то и придешь в такую же пустоту. С годами (до порога моего 80–летия осталось совсем немного) в мыслях все чаще окунаешься в былое. Оно как свет маяка на дальнем берегу...
Матрена Буянова с Орловщины приехала в Брянск в поисках работы. А нашла свое счастье. Встретила мастера сталелитейного цеха Ивана Иваныкина и полюбила. Молодые поженились. А в 1937 году родился сынок, которого они назвали Виктором. И все у них складывалось хорошо, да война рубанула семью под самый корень. У Ивана Устиновича — бронь. Но от эвакуации с заводом на восток он категорически отказался. Просил отправить его на фронт. За непослушание мог попасть и под трибунал. Однако попал на поезд, который добровольцев из Брянска вез под Москву. По пути немцы эшелон разбомбили. Оставшиеся в живых похоронили мертвых в воронках по бокам железной дороги. На каком километре и в какой братской могиле зарыт ее Иван, Матрена Николаевна так и не узнала. На все запросы ответ был один: без вести пропавший. Погиб на Севере и родной брат Ивана, офицер–подводник Григорий Иваныкин.
...Собрала Матрена Николаевна пожитки. Перекинула узел на спину, подхватила ребенка — и на вокзал. От Брянска до родного села Хотынец 75 километров.
Немцы в их селе долго не задерживались. Пограбят крестьян, переночуют в их хатах, а через пару дней уже местные полицаи мародерствуют. Дом Марии Буяновой отличался чистотой и опрятностью. А вот хата по соседству, где жила баба Шура, была не лучше хлева. Немцы даже объявление вывесили на двери, предупреждая не селиться, чтобы не подхватить какую–нибудь заразу. Лютой зимой 41–го в доме Буяновых жил офицер–эсэсовец. Он с собакой поселился в чистой половине, денщик и пятеро солдат — на кухне. Бабе Маше, дочерям и ребенку досталось место на печи. Ночью офицер проснулся от детского плача. Позвал денщика... Расстегивая на ходу кобуру, денщик схватил ребенка за рубашечку. Мать рухнула перед ним на колени. Протягивая руки, умоляла вернуть дитя. От шума проснулись солдаты. Один из них вырвал ребенка из рук денщика и передал матери. В одной сорочке, босая по глубокому снегу Матрена Николаевна бросилась в дом соседки: «Баба Шура, спасай!» Накинув на нее лохмотья, укутав ребенка, соседка распорядилась: «Лезь под печь». Потеснив кур и поросят, обитавших там, мама с Витей скоротают ночь под печью. И вылезут на свет божий, когда немцы покинут село.
— Однажды на колхозное поле сел самолет. Маленький такой, типа планера с мотором. Посмотреть на чудо сбежалась вся детвора. Что–то случилось с мотором. И пока летчик устранял неисправность, мы, затаив дыхание, следили за происходящим. И, наверное, каждый из нас видел себя на месте пилота. Но вот взревел мотор — и самолет легко взмыл в небо. И осталась грусть. Как будто несбыточную мечту унесла с собой крылатая машина. А может, наоборот — принесла. И разбудила что–то в душе.
Как–то бабушка Маша спросила у меня, кем я стану, когда вырасту. Ответил не задумываясь: «Летчиком». И добавил для солидности: «Вот буду пролетать над селом, сброшу тебе кольцо колбаски и бутылочку вина».
Кольцо колбаски... Для детей войны это было таким же чудом, как и самолет, внезапно приземлившийся у нашего села. Мама решила строить дом. Очень уж хотелось ей иметь свой угол. Заготовить и вывезти лес, поднять сруб, распилить вручную бревна на доски — на все нужны деньги и деньги. Откуда им быть у несчастной солдатки? Что такое сытная еда, мы с мамой не знали. Заколют кабанчика — все на базар. Соберется корзина яиц — туда же. Коровы у нас не было. Молоко давала коза Роза (ох и намаялся я с ней, когда приходилось доить. Коза плачет от моего неумения, а я — от отчаяния). Окреп маленько, стал по воскресеньям возить на базар в Брянск картошку. Выручишь несколько рублевок — и поскорее в очередь к хлебному магазину (на руки давали по одной буханке). Чтобы купить еще одну, надо отстоять в другой очереди.
У детей войны было два самых сильных чувства — голод и преклонение перед фронтовиками. Голод вечным быть не может. А вот отношение к людям, победившим Гитлера, останется неизменным до конца жизни...
Хотынецкую среднюю школу Виктор Иваныкин окончил в 1955 году. Куда пойти — выбор не слишком богатый. Выпускниками сельских школ протоптаны дорожки в Брянск — в сельхозинститут да в Орел — в педагогический. Но тот маленький самолет из детства все–таки разбудил что–то в его душе. Это «что–то» не стало мечтой летать. Строить для самолетов двигатели, пожалуй, важнее, чем быть за штурвалом. Вот так и возникло решение поступить на учебу в Харьковский авиационный институт. Чтобы дать сыну деньги на дорогу, Матрена Николаевна продаст козу. Виктор сдаст все 6 экзаменов, наберет 29 баллов и станет студентом.
После третьего курса — практика на Харьковском тракторном заводе. Да не в цехе, где испытывали двигатели, а в литейке. Грохот. Пыль. Грязь. Жара неимоверная. Конвейер, по которому двигались раскаленные болванки, часто выходил из строя. Его–то и ремонтировали практиканты. Через несколько часов работы, казалось, сердце готово остановиться. Вместе с потом, заливавшим глаза, уходили силы. И возвращались вновь. Вот так и закалялась сталь...
На заводе имени Свердлова в Перми толковый студент–практикант Иваныкин обратит на себя внимание. Ему предложат диплом защищать на заводе. И полставки выделят для студента. На работу молодого специалиста приняли, как своего. И окунется Виктор Иванович в стихию, которая станет для него родной. Со временем в работающем двигателе (равно как и в том, что не могли запустить, или когда вдруг подскакивала температура) он, как настройщик музыкального инструмента, улавливал тончайшие оттенки, позволявшие поставить точный диагноз. Это было не озарение, а, скорее, талант профессионала.
Из пермского почтового ящика Виктор Иванович перейдет на работу в запорожский. А потом еще будет почтовый ящик в Тюмени.
Его назначат представителем Тюменского завода авиационных двигателей по огромному региону: Минск, Гомель, Вильнюс, Рига, Псков, Ленинград, Петрозаводск, Архангельск. Телефонный звонок мог поднять Виктора Ивановича в любое время дня и ночи. И он, как солдат по тревоге, летел туда, где его ждали: в аэропортах и военных гарнизонах, на базах и полигонах. Не было места в салоне, устраивался в багажном отделении. За принципиальность и несговорчивость военные не раз грозились его арестовать. Но разве правду посадишь на гауптвахту?
В 1973 году Виктор Иванович Иваныкин станет гражданином Беларуси. И почувствует: обретение родины — что заново появиться на свет. А когда с карты мира исчезнет великая страна — СССР, это чувство станет еще острее. Виктор Иванович — человек свободный. Потому что он всегда делал то, что любил. А когда любишь то, что делаешь, — это уже счастье.
— В конце 1967 года на Запорожский моторостроительный завод, где я работал инженером по эксплуатации, поступил правительственный заказ. Нам предстояло изготовить два комплекта передвижной газотурбинной электростанции для военных целей. Нечто подобное на заводе производилось для нефтяников. Но ПАЭС–1600 — это принципиально новая техника. Чтобы вложиться в жесткие сроки, мы работали как проклятые. Еще не все на станции было как следует испытано и доведено, а специальная бригада (нам она не подчинялась) уже устанавливала приборы для контроля. В ответ на наше возмущение мы услышали: «В Новороссийске корабль неделю ждет технику для погрузки. Какие тут еще испытания?!» Ждет–то он ждет, но далеко не все, что записано в технических условиях, подтверждается на практике. Вот, к примеру, сказано: если турбина разовьет более 1.000 оборотов в минуту, сработает автомат на ее отключение. Но мы этого своими глазами не видели. А если автомат не сработает и турбину разорвет на части, кто за это будет отвечать? Разве мог я тогда подумать, что эта ответственность ляжет на мои плечи... 21 января 1968 года 6 инженеров (два экипажа по обслуживанию станций) вылетели из Москвы во Владивосток. А через день мы уже были на борту грузового корабля «Гжатск», который взял курс на Вьетнам.
Нас строго предупредили: никаких записей. В письмах ни слова о том, чем занимаемся. Но кое–какие пометки из того времени в моей записной книжке все–таки остались:
«28 января 1968 года. С каждым днем все теплее и все дальше от Родины. Тоска от этого». «30 января. Тихо. Жарко. Виден остров Хайнань. В 6 вечера над кораблем пролетел 4–моторный американский самолет. Завтра — Вьетнам». «31 января. Стоим на внешнем рейде в 40 милях от Хайфона. Ждем лоцмана. В устье реки Красная пойдем утром». «3 февраля. Весь день ездили и ходили по Хайфону. Вечером выезжали в Ханой». «4 февраля. Мы в Ханое. Тепла градусов 15, а мы замерзаем. В 8 утра — тревога. Спустились в бомбоубежище. Сбит самолет–разведчик». «22 февраля. Только лег спать — вдруг взрывы. В городе везде гаснет свет. Хватаю каску, беру фонарик — и на веранду. Стрельба такая, что кажется — рушится наша гостиница. За ночь было еще два очень сильных налета. Я уже не вставал: что будет, то и будет». «8 марта. День и ночь шел дождь. Сильный, с грозой. Почти ежесуточно с неба просто льется медленно вода. От тепла и влаги душно, как в парной. Мой «парадный» темный костюм покрылся плесенью. Больше месяца не пил сырой воды. Ох как хочется! И ни одного письма из дому...» «13 марта. Хайфон. Ночь почти не спал. Три раза объявляли тревогу. Здесь очень опасно. Самолеты с авианосца налетают так быстро, что о тревоге дают знать, когда уже рвутся бомбы. А в 7 утра — работа в одуряющей жаре (35 градусов и выше)». «3 апреля, Ура! Запуск станции! Сколько переживаний и волнений было! Свою ответственность я чувствую, как физическую боль. Тяжело жить с этой болью...» «5 апреля. Дождь льет и льет. Сидим, как в болоте. Вечером банкет в честь нашей успешной работы. Заместитель министра обороны назвал это подвигом».
...Вьетнамская эпопея закончилась для меня 29 июня 1968 года. Как ни пафосно прозвучит, но это было задание Родины. И я его выполнил. Правительство Вьетнама наградило меня медалью. Удостоен я еще одной дорогой награды — медали «Ветеран боевых действий». Лавровую ветвь и автомат обрамляют слова: «Честь. Слава. Отвага».
Хочешь хорошего вечера жизни? Проживи свой день–век так, чтобы не было больно ни за одну его минуту. Кажется, у меня это получилось.
Фото автора.
Советская Белоруссия № 35 (24917). Среда, 24 февраля 2016
