Не надо прогибаться под изменчивый клев…

Почему рыбакам не обязательно следовать советам классика русского рока

О том, почему рыбакам совсем не обязательно следовать вредным советам классика русского рока

Это я к тому, что Андрей Макаревич как-то предложил рыбакам, у которых не клюет, такой алгоритм действий – менять наживку, менять место, пить водку. Умный Вадимыч мужик, но ехидный, и к советам его относиться нужно очень критически. Вот и я лично, напрочь исключая для себя совет третий по поводу горячительного, к первым двум, казалось бы, весьма разумным, тоже отношусь с известной долей настороженности. Потому как на собственной, многолетней, и не скажу, что совсем провальной, практике убедился в одном – залогом успеха на любой, и в особенности на зимней, рыбалке является трижды терпение и трижды спокойствие. И здоровый консерватизм.

То есть если я знаю, что вчера, позавчера или годом раньше именно на этом пятачке реки, озера, водохранилища хорошо брались плотва и подлещик, то здесь же они будут браться и сегодня. И если все эти дни и годы я ловил их исключительно на мотыля, то любые эксперименты с репейником, тестом, сырком, макаронами и прочими прибамбасами право на жизнь, конечно, имеют, но в итоге по результативности все равно уступят традиционной наживке. Ну а носиться по льду, как лось по кукурузе, сверлить лунки здесь, там, потом снова здесь, как правило, ничего хорошего, кроме «убитых» ног, вообще не дает.

Впрочем, это так – мысли вслух. Способ отвлечься от становящихся тягостными раздумий – почему же, черт побери, не клюет уже третий час? Место – то что надо: здесь, на льду Вилейского водохранилища я сижу уже третью неделю и все предыдущие дни без трех-пяти (чистая правда, чтоб мне с места не сойти) килограммов рыбы не уезжал. Плотва, которую в наших краях за приличный размер и вес всегда называли «польской», подлещик, который едва пролезает в отнюдь не лещовую по размерам лунку, исправно брались на того самого мотыля и практически на одном и том же, плюс-минус пятьдесят сантиметров в ту или иную сторону в зависимости от направления ветра, месте. Сегодня не берет. Слышу, сопит недовольно в своей самодельной будке семидесятилетний дед Юзик, который утром на правах старожила и аборигена категорически заявлял, что клев будет. Рядом, в такой же будке, что-то нехорошее в адрес деда шепчет Валера – здоровущий парень, которого мы с дедом и подсадили «на мормышку». В палатке, где тепло и уютно даже в сегодняшний двадцатиградусный мороз, похрапывает, слышу, Сашка – он третьей заповеди Макаревича придерживается с завидным, хоть ты ему кол на голове теши, упорством. Еще пару мужиков, пришлых, не из нашей спаянной годами сидения на льду компании, уныло свесили носы над лунками и гипнотизируют взглядами кивки и поплавки. А вот мой приятель Толян, с которым вместе приехали, смотрю, уже удочки сматывает. Это значит, что он сейчас возьмет ящик и ломанет по льду в поисках лучшей доли и рыбы. Я-то знаю, что все закончится, как уже не раз было, десятком пойманных ершей, которые спокойно уместятся в спичечный коробок, и жалостливыми стонами по поводу того, что пока он бегал, люди ловили, но человека не переделаешь.

Вот и сейчас, стоило приятелю отойти на десяток метров, как началось. Сначала клюнуло у Валеры. Потом у деда. Потом легонько дернулся кивок у моей удочки, и вот уже красавец-подлещик граммов на четыреста пляшет на белом искристом снегу и практически тут же замирает, бедолага, навсегда. А за ним на свет божий извлекается плотвица размером с хорошую атлантическую селедку. А потом…

Можно, думаю, не продолжать – каждый рыбак знает, как это бывает. Когда нет времени поменять мотыля и ты лихорадочно закрываешь жало мормышки ошметками старого. Когда клевать вдруг начинает сразу на две удочки и ты или не знаешь за которую хвататься, или успеваешь сделать подсечку на обоих, и тогда одна из рыбешек просто дожидается своей очереди быть выброшенной на лед. Единственное, что никто из нас не знает, это сколько «атомный» клев будет продолжаться. Может, полчаса, час. Может, несколько скоротечных минут, и ты, спеша и чертыхаясь, отправляя наживку на четырехметровую глубину, в надежде выудить еще один трофейный или полутрофейный экземпляр, опять будешь грустно пялиться на застывший в полузамерзшей лунке поплавок.

На этот раз «ледовое побоище» продолжалось минут сорок. Клевало часто, резко, уверенно практически у каждого. Даже те новички, которые пришли на лед чуть ли не впервые и с «дубовыми» снастями, без улова не остались. «Стадо подошло», — авторитетно заявил дед Юзик, который (вот черт старый) умудрился нас, резвых, шустрых, теоретически подкованных и запасшихся патентованными прикормками, обловить вчистую. Ну да, на здоровье – меня вполне устраивают два с чем-то десятка хороших рыбин, что по зимнему времени очень даже ничего. Тем более что еще далеко не вечер и рыболовное сообщество не прочь охолонуть от «клевой» горячки и потравить байки.

А их, как известно, у каждого уважающего себя рыбака столько, сколько блох у лохматого Малыша, который неизменно сопровождает деда Юзика в его ледовых походах. Но в этот раз, хотите — верьте, хотите – нет, занятная история, которой суждено будет войти в анналы рыбацкого юмора, произошла прямо на наших глазах. Короче, дело было так. Рыбак по имени Вася сидит, колдует сразу над тремя лунками. Звонит мобильник. Он отвечает. В это время (а мы стоим рядом, и все это видим) на одну из удочек клюет. Вася подсекает, а мобильник, который он держал в руке, из нее вдруг выскальзывает и падает прямо в лунку. Дальше последовала, как в той «Бриллиантовой руке», непереводимая игра слов, шквал возмущения и совсем неласковые эпитеты, которыми Вася щедро наградил свою бывшую супругу, с которой развелся четыре дня назад и которой нужно было позвонить именно сейчас.

— Нет, ну сказал же, все твое, все забирай. Так нет, я еще должен ей ключи от квартиры отдать. Ведьма, как есть ведьма! – Вася шипит и плюется кипятком, а мы все как один лежим на льду и буквально заходимся от хохота.

— Вася, а какой номер твоего мобильника? — Спрашивает кто-то спустя полчаса.

— А тебе зачем?

— Позвоню, узнаю, когда клевать начнет.

— Кому ты позво… — еще не остывший Вася «клюет» на нехитрый розыгрыш, и все рыбачки вновь валяются на льду.

Веселый треп между тем набирает обороты. Кто-то, драматически размахивая руками и делая страшные глаза, рассказывает, как в одиночку тащил двенадцатикилограммовую щуку. Кто-то, явно в утешение Васе, повествует, как однажды легким движением ноги отправил в лунку термос с чайно-коньячной жидкостью. Я встреваю и скромно повествую о своих успехах в летней ловле линя на Браславах и как однажды за полдня поймал двадцать два леща на Минском море. Меня тут же уличают в наглой лжи и хвастовстве, но я, отойдя на всякий случай подальше от лунок, достаю мобильник и демонстрирую всем желающим фото этих самых лещей.

После такой внушительной демонстрации мой личный рыбацкий рейтинг прет вверх как на дрожжах, и вот уже народ уважительно и с пристрастием допрашивает меня, когда конкретно это было, на какой глубине и на что лещи эти самые (а между прочим, самый крупный из них тогда завесил три с половиной кило) брались. Когда говорю, что ловил исключительно на макароны, мне дружно и компетентно объясняют, что такое невозможно, потому что невозможно никогда, но мне, в принципе, все равно – ведь я-то знаю, что ловил именно на макароны.

Время между тем идет, и, похоже, наше буйное веселье делу на пользу не пошло, рыба от шума и греха уплыла подальше – клев закончился. Вот уже дед Юзик с кряхтеньем выбирается из будки и, сопровождаемый верным Малышом, ковыляет домой, где его ждет теплая печка, ворчащая жена и тарелка горячего варева. Остальные тоже сматываются потихоньку, собирают снасти, отбивают наледь с буров. Я решаю оставаться до упора — отпуск заканчивается, а потом, когда еще выберешься.

И вот я сижу на краю снегопада, который медленно заходит на водохранилище из-за недалекого, по самые макушки елей засыпанного снегом леса. Тишина полная, если не считать гулко потрескивающего льда – мороз, как я понимаю, ночью будет снова под тридцать. Лунки замерзают, руки – красные, как клешни вареного рака. И не клюет. Только успеваю подумать, что зря, наверное, мерзну, что лимит всего хорошего на этот день уже выбран, как боковым зрением фиксирую легкое, почти незаметное подергивание кивка. Чисто автоматически подсекаю и чувствую очень даже неплохую тяжесть на другом конце лески. «Тяжесть» эта самая никак не хочет подниматься и мне приходится несколько раз осторожно травить леску. Ага, пошло потихоньку, но… Но рыба не проходит в лунку! Ложусь на лед, всматриваюсь и вижу, что в ней застрял лещ. И что, в отчаянии думаю, с ним делать, если рядом никого, багор с собой никогда не вожу? Лещ, а его понять можно, часто-часто разевает рот: или просит, чтобы я его отпустил, или собирается с силами для решающего рывка на свободу. Ексель, думаю, моксель, закатываю рукав и лезу рукой в лунку в надежде ухватить каким-нибудь макаром рыбину. Руки, увы, оказались коротки, и лещ, легким движением хвоста оторвав мормышку, уходит в спасительную глубину.

А глубина моего личного отчаяния просто зашкаливает. Посыпаю дурную свою голову снегом, клятвенно сам себе обещаю немедленно купить багор, чуть не плачу от боли в коченеющей руке и далее по списку. Решаю, что пора собираться, как вдруг вторая удочка, которую я в горячке перебросил в лещовую лунку, подпрыгивает и чуть в нее не влетает. Успеваю ее подхватить и снова чувствую знакомую тяжесть. Осторожно проделываю те же манипуляции и с тем же успехом, вновь ложусь на лед и вижу застрявшего в лунке леща. Что делать, вновь закатываю рукав и лезу в нее. Осторожно, по сантиметру опускаю руку вниз, шевелю пальцами, пытаясь дотянуться до головы леща. Дотягиваюсь, умудряюсь забраться под жабры и, вы не поверите, вытаскиваю килограммовую (взвесил дома) рыбину на лед. Перевожу дух и, пока рука не закоченела окончательно, пытаюсь отцепить мормышку. И… нахожу там еще одну – ту, которая оторвалась в первый раз. Сижу, разинув рот, и не могу прийти в себя: любой рыбак вам подтвердит, что дважды тянуть из одной и той же лунки одного и того же леща — это что-то из разряда очевидного — невероятного.

— Ну что, по домам? – слышу вдруг над ухом голос друга Толяна, убежавшего искать свое ершовое счастье и, судя по грустному виду, так его и не нашедшего.

— Да, пожалуй, можно и по домам, — лениво отвечаю ему я и медленно, чтобы товарищ разглядел, поднимаю со льда своего кровного леща и аккуратно укладываю его в ящик.

— Что это? – спрашивает ошарашенный приятель.

— Это лещ, Толя, — очень устало и очень значительно отвечаю ему я и ответа не дожидаюсь – «мову» у товарища «адняло» надолго.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter