Что делали немцы-«суворовцы» сначала на знойном юге, потом — в белорусской деревне на Браславщине, а затем — на всемирной выставке рубежа тысячелетий...
СЕГОДНЯ бывший руководитель сельхозпредприятия с Браславщины, давний внештатник газеты-«сельчанки» Генрих ШКЛЯНЕВИЧ делится своими оригинальными воспоминаниями-размышлениями. О том, как порой переплетаются судьбы людские и куда забрасывают пути-дороги пытливого белорусского агрария…
Солнечный человек
1976 год. Начало февраля. Вьюжное утро. Мой председательский рабочий день начинается с заурядной планерки. Она проходила у нас в приемной. Так удобнее: больше места, здесь же рация. Такая связь зимой — самая надежная. Вдруг слышим за стеклянной дверью фойе — диалог с использованием иностранных слов. Более-менее четко слышится только: «Сувор, Сувор…»
— Да, да, это — колхоз имени Суворова, — отвечает за стеклом наша техничка баба Надя. И переправляет визитеров к нам:
— Начальство тута — разберетесь…
Скоро из-за стекла показываются два силуэта. Рослые, вот только несмелые какие-то — один открывает дверь с осторожностью…
По всему видно: парни нездешние, «заросли» трехдневной, как минимум, щетиной. Речь быстрая, малопонятная — с трудом, с помощью собравшихся колхозных специалистов вникаю, что к чему. Оказалось, люди из Чехословакии до нашей Браславщины добрались. Вот только нужно им было не к нам, а на Поставщину. К Олегу Володько, председателю колхоза имени Суворова. Чехословацкие фуры (их пока оставили на заснеженном шоссе, в 150 метрах от нашего правления) раньше доставили груз в Ленинград, теперь идут для загрузки к Володько, а от него — обратно в ЧССР.
Я восхитился: ай да Олег Володько, ай да руководитель колхоза имени Суворова! Уже в границах Советского Союза ему тесно! Вот, оказывается, откуда в его хозяйстве чешская плитка, которой выложены не только красные уголки, но даже туалеты на фермах. Помню, когда с коллегой посещали поставское хозяйство в порядке обмена опытом, тогда на вопрос: «Откуда столь дефицитный материал?» молодой приветливый председатель Володько ответил: «Соцлагерь большой и богатый. Если поискать — и не то найдется…»
Немцы из Киргизии на браславской земле
В том же 1976-м году, в том же месяце феврале, случилась у меня еще одна встреча. Утром, перед началом пятиминутки, в мою дверь не столько постучали, сколько… поскреблись.
— Заходите, смелее!
— Можно? — сначала в дверь просунулась одна голова, с загорелой лысиной. — А другим тоже можно? — Следом за первым посетителем вошли еще три. Тут уж меня осенило: кажется, есть шанс решить больной кадровый вопрос.
…Еще в декабре предыдущего года ПМК сдала нам два 4-квартирных дома. Но до февраля столь дефицитное по тем временам жилье мы еще не заселили. Все подбирали, а точнее — «перебирали» кадры. Они появлялись в качестве претендентов на свободные трудовые вакансии всё больше однотипного плана. Ни горожане, ни крестьяне — шут поймет, какое им дать определение? «Пообшарпанные», помятые… Таких претендентов в работники местные называли перекати-поле. Это — люди в «зеленом» веке, оторванные от родных корней. Вырванные… модою на городскую жизнь. Уехали учиться в ПТУ несельского профиля. Неудивительно, что ранняя самостоятельная жизнь, как и случайные специальности, многим вовсе не помогли найти свое место под солнцем. Но зато многие приобрели по букету отнюдь не лучших привычек. Вот и маялись, как и теперь, кстати, тоже маются, в поисках работы, несмотря на обильный спрос на рабочие руки.
Отдать таким жильё? Себя принизить, так думал я, колхозный председатель, в середине 70-х годов прошлого века. Немалые затраты на оплату строительства наверняка пустить по ветру?! «Эти, похоже, совсем другого поля ягоды?» — прикидывал в уме, разглядывая нежданных посетителей. — Правильная русская речь».
Теряясь в догадках, наконец спросил напрямик:
— Откуда будете, люди-гости ранние?
— Из Киргизии.
— Откуда, откуда?!
— Из Киргизии! — подтвердили дружным хором.
— И что же вам там, в Киргизии, работы не стаёт?
— Работы хватает, — услышал в ответ. — Особенно нам. Одной свеклы полоть-растить отводят по целому полю. А там — жара, разреженный воздух. Вон, у дяди Гриши — давление скачет.
Это уже заговорил сидевший рядом с лысым молодой безусый паренек. И продолжил раздумчиво, по-взрослому:
— Хуже всего с молодежью. Семьи-то у нас большие. А перспектив — почти никаких. Окончим семь классов — и в поле, с мотыгой.
Итог этой, не совсем обычной, беседы-встречи отразился в моем руководительском блокноте — очень даже привлекательной цифрой. Пятнадцать семей согласились переехать в наш колхоз. Всего — более ста душ, из них работающих — более сорока. Не считая женщин-домохозяек, куда им, при таких «колхозах», в доме еще работать? Любопытно, что приезжие пожелали прибыть только в этом количестве, никак не меньшем!
— Оставить две-три семьи в Киргизии не можем — представляете, как им там будет одиноко, неуютно? — заметили мои новые знакомые, киргизские немцы.
— Можем поселить максимум девять семей, — вслух прикинул я. — Кроме восьми новых, есть еще одна дряхленькая квартирка, и всё. Что-то, может, найдется на кирпичном заводе. Работы там невпроворот, а вот с жильем…
— А еще где-нибудь в вашем районе не найдется применения? — спросили немцы.
— Это уж вы сами поищете, а мне еще партийному начальству нужно доложить, люди-то вы дальние, — пытаюсь как можно деликатнее обозначить щекотливый момент.
Снимаю трубку, звоню первому — главе райкома партии. Тот спрашивает-рассуждает:
— А чем они объясняют такой марш-бросок? Через полстраны? Хотя… Понять их можно. Смотри сам, если дело стоящее, пользу принесут — оформляйте в сельсовете на жительство со всей ответственностью!
Такое «добро» меня порадовало: отошли я данные в компетентные органы, даже при хорошем исходе затянулось бы дело с переселением на месяцы. А рабочие руки уже на пороге весны были позарез нужны! К уборочной в колхозе должен был появиться новый КЗС. А тут — целая стройбригада сразу. И на другие производственные «дыры» руки останутся. Сейчас главное побыстрее доставить новых работников к нам. Но здесь все пошло не только с немецкой точностью, но и с удивившей меня быстротой. Только один после разговора в конторе улетел в Киргизию. Трое же, «нагрев» новые дома, через два (!) дня вышли на работу. А через полторы недели 15 семей уже были на Браславщине…
Русские немцы в Германии
2000-й год. Вторая половина августа. Стою у нашей экспозиции на выставке «Экспо-2000» в немецком Ганновере. Выставка планетарного масштаба, невообразимо обильная, интересная на впечатления, встречи, эмоции. Но как я оказался там? У белорусской национальной экспозиции?
А побывал на «Экспо-2000» в Германии с помощью бывших соотечественников, тех самых этнических немцев, прибывших в 1976-м к нам в хозяйство из Киргизии. Но, думаю, понятно, что приглашать меня в Германию они могли, только предварительно перебравшись туда сами. «Суворовцы», как они в шутку именовали себя еще долгие годы, оказались «по частям семейным» (не все одномоментно получали разрешение в Москве) — кто в городе Дэтмольд, а кто — в его окрестностях. (Это — менее чем в двухстах километрах от французской границы.) Процесс, как говаривал последний лидер СССР, пошел вскоре после подписания соглашения между Союзом и ФРГ. Тогда и тронулись на историческую родину дедушки и бабушки немцев из разных областей, в том числе и БССР. Наша, советская, сторона вначале охотно отпускала пожилых немцев. Но когда от уехавших посыпались приглашения на выезд молодым потомкам, спохватились. Особенно забеспокоились на местах: как же обходиться без немцев? Ведь работяги — каких поискать!
…А, подумав, решили процесс выезда притормаживать. Но от таких шараханий немцы только быстрее и охотнее устремились на этническую родину. Когда же оказывались в ФРГ, там становились… «русскими» немцами, не более. Так переселенцев именуют коренные — неофициально, в быту, в неформальном общении. Мои «суворовцы» сетовали: дескать, чувствовалось, что воспринимали так, будто бы борозду невидимую пропахивали. Она, к слову, не ликвидирована и поныне. Браки между молодыми людьми — «русскими» немцами и коренными — редки. Правда, что касается материальных условий, то они для переселенцев складываются вполне нормально, ничем по этой части не обижены «русские» немцы.
А что же наши «суворовцы», спросите вы? Рад за них: трудолюбие, упорство, крепкие семейные традиции не дали переселенцам пропасть и в Германии. Во всяком случае, обзавелись собственным жильем довольно быстро, без проблем.
Где крестьянину легче?
На «Экспо-2000» меня больше всего тянуло к сельскохозяйственной части выставки. Она занимала несколько десятков гектаров. Земледелие, животноводство, переработка, механизация, химизация… Где ж, как не тут, встретишь местных, немецких, хлеборобов? Рыбак рыбака видит издалека — так и меня коренная немецкая аграрная чета вычислила сразу. И безошибочно! Через моего старого знакомого, «суворовца» Давида, начали общаться. Я узнал, что немолодая пара, супруги Вябэ, — бывшие сельхозпроизводители. В свое время имели в обработке 90 га земли.
Вот, если верить супругам Вябэ, типичный распорядок дня немецкого бауэра, который культивирует какую-то одну отрасль животноводства. Имеешь 40—60 голов дойного стада? Значит, будь добр — вертись! Тут вам и утренняя, и обеденная, и вечерняя дойки со всеми сопутствующими операциями… Начало рабочего дня — не позднее 5.00!
— С трактора не слезаешь сутками, — доверительно говорил мне герр Вябэ. — Только меняешь перчатки — для выполнения новых производственных операций…
Меня, конечно же, интересовало, а как становятся немецкими агробизнесменами? Как торят себе пути-дорожки в сельхозпроизводство? Происходит все в несколько этапов. Обязательно иметь специальное образование! Затем курс практики — не менее двух лет. На это время нотариально оформляется аренда земли — у отца, старшего брата, например. И только после истечения срока испытания практикой претендент в аграрии предстает перед очами членов специальной комиссии, где должен убедить экономическими, технологическими, маркетинговыми, экологическими и прочими результатами своей деятельности, то есть доказать свое право де-юре самостоятельно заниматься сельхозпроизводством. Процедура, не скрывали супруги Вябэ, долгая, в чем-то забюрократизированная. Но она, согласитесь, вполне надежно защищает и землю-кормилицу, и государство, выделяющее агросектору дотации, — от неумелого «гаспадарання» дилетантов, людей случайных, которых на пушечный выстрел нельзя допускать к агробизнесу!
Когда я заострил внимание герра Вябэ на дотационной политике, тот заметил, обнаружив неожиданно неплохое знание белорусских агроэкономических реалий: «Это у вас, если перевыполнишь план, заплатят 50 процентов премии-надбавки. А если я выращивал хотя бы одну тонну сахарной свеклы сверх установленной квоты — ее-то принимали, но платили на 50 процентов меньше квотной цены…»
Тут неожиданно заговорила фрау Вябэ:
— А мы и вправду немножко изучали Беларусь, были здесь! У вас — иди куда хочешь, не рискуя попасть на запретную частную территорию. Ходи, сколько пожелаешь, по любым полям, лугам…
Что же привело семейную чету на сельхозтерриторию «Экспо-2000»? Первая причина: тянуло посмотреть, а что же впереди у крестьянина? Отошли супруги Вябэ от дел, но сохранили живой интерес к бизнесу на земле! Еще и по второй причине, кстати. А она такова: на подобных масштабных выставках немецкие аграрии-пенсионеры присматривались, куда, в акции каких компаний вложить заработанные в собственном небольшом бизнесе деньги? Благо тяжелая работа на земле позволяет немецким бюргерам на склоне жизни иметь уже более-менее устойчивую финансовую подушку безопасности.
…На прощание попросил Давида перевести такую мою мысль: «Рад, что вам, фрау и герр Вябэ, понравился уклад жизни в Беларуси. Да, он отличается от немецкого, и существенно! Жаль только, что отдельные европейские политики то и дело норовят отказывать белорусам в суверенном праве идти своим путем. Всё пытаются и нас втиснуть в рамки своих принципов, своего понимания, политического, экономического видения мироустройства…»
…С той встречи в Ганновере, памятной для меня, минуло уже более десяти лет. К сожалению, немногое изменилось: как и на рубеже тысячелетий, в Европе теперь нередко малюют мрачными красками белорусские, в том числе и аграрные, реалии. А диалог пытаются вести не с позиций конструктивного сотрудничества, а с помощью резкого «языка» санкций…
Генрих ШКЛЯНЕВИЧ, Браславский район
Фото из личного архива автора
