Размышления на фоне обнаженной социальной натурыВ России нынче много спорят о фильме «Груз 200» Алексея Балабанова, порадовавшего нас ранее фильмами «Брат» и «Брат–2». Насколько я могу судить, широкий белорусский зритель этого фильма не видел, поэтому и рассуждать о его художественных достоинствах и недостатках не ко времени. Но интересны в связи с этим многочисленные дискуссии, которые сосредоточились вокруг двух вопросов: изменилось ли что–нибудь в системе нашей жизни за последние 15 лет и какова в этом процессе роль культуры? Вот и газета «Известия», проведшая заседание арт–клуба, посвященное фильму, словами участников дискуссии пришла к выводу, что на все основные вопросы современности мы так и не получили внятных ответов, а фильм Балабанова в очередной раз убеждает в том разве, что вопросов у нас осталось намного больше, чем ответов.
Но такая постановка вопроса говорит о том, что общество (хотя бы в его узком, интеллектуальном срезе) продолжает метаться, продолжает что–то искать, причем поиски не преследуют какую–то цель, а являются смыслом всей жизнедеятельности. А это уже тот предмет, который выходит за рамки чисто художественных исканий. Здесь уже есть место для размышлений публицистического характера.
Действительно, пришла ли к нам со временем ясность относительно того, что мы делали раньше, кем мы раньше были и чем являемся теперь? В широком, цивилизационном значении. А, может, такого рода ясность вообще является утопией и каждое поколение людей поиски смысла выносит за скобки личного существования? И еще вопрос: появились ли у нас за последние полтора десятка лет такие художественные произведения, в которых мы получили бы ответы на эти вопросы?
Вот многие называют балабановский фильм «последним гвоздем, вогнанным в гроб Советского Союза». Но возникает резонный контрвопрос: а такого рода гвоздь вообще существует? Безотносительно к СССР?
Странная вещь, вновь превалируют крайности: либо «закопать», либо вознести и обожествить. А зачем СССР «закапывать» или обожествлять? Не проще ли дать адекватную оценку? Получается, что не проще. И, как представляется, это связано с особенностями нашего ушибленного столетиями непрерывной борьбы с самими собой менталитета.
Некоторые граждане не могут простить Советскому Союзу многих вещей: страхов, одномерного мышления и такого же существования, нереализованных возможностей. Другие с точностью до наоборот его за это же приветствуют. А некоего «мостика», который бы хоть в какой–то степени примирил данные взгляды, не существует. Может, это связано с тем простым фактом, что относительно спокойной истории, хотя бы лет 100, у нас просто никогда не было? То есть не было времени для того, чтобы перевести дух, оглянуться, дать остыть страстям. Все спешили куда–то, как правило, за правдой. И что с того, что правды этой, правды для всех, похоже, не существует вовсе.
У Ильфа и Петрова был в «Двенадцати стульях» персонаж — слесарь Полесов, который не мог спокойно жить, если ничего вокруг него не происходило. Вот он и имитировал кипучую деятельность. Возникает такое чувство, что мы подвержены такому же греху: если ничего не происходит, придумываем себе разные страхи.
Вот и г–н Балабанов, на гребне 90–х годов разразился «суперпатриотическими» «Братьями». Волна, поднятая еще в 1985 году «перестройкой», начала опадать, значит, появилась возможность продемонстрировать «новую правду» и новых героев, которые взорвали бы «мещанский мирок новых обывателей». Вот и ныне: вроде хоть какая–то стабилизация, так давайте эту стабилизацию превратим в мобилизацию, в смысле мобилизуем наши грешные души на новые страдания и новые самокопания в самих себе.
Русской культуре (шире — славянской) присущ особый мазохизм, берущий начало еще от Гоголя. Николай Васильевич, написав «Мертвые души», всю оставшуюся жизнь только и делал, что оправдывался: не хотел я, дескать, братцы, так изобразить русскую действительность. Само получилось. Да и Пушкин–то сюжет подсказал. А что Пушкин: Пушкин, как известно, наше все. Но нечего сваливать на Пушкина...
А ведь, по большому счету, вся разница между сочинениями русского гения (разумею Н.В.Гоголя) и многими нынешними художественными исканиями лишь в мере таланта. А вот философия прежняя.
Философия, основанная на особого рода подаче художественных проблем: с плачем, самоистязанием, выворачиванием души наизнанку, болезненным самокопанием и любованием этой болезненностью.
Иногда возникает такое чувство, что если культура развивается хоть в какой–то мере линейно, без катастрофических скачков, то некоторые деятели этой самой культуры перестают спокойно спать. А общество вместо того, чтобы сказать такому деятелю: не надо изобретать конфликты там, где их нет, начинает искать «смыслы». Это напоминает известный диалог кинорежиссера Тарковского с кинолюбителями после демонстрации фильма «Сталкер». Зрители спрашивали его: а что означает большой черный пес в зоне? Какой пес, долго недоумевал режиссер. И лишь потом вспомнил, что собака забежала в кадр случайно.
Понятно, никто не призывает лакировать действительность. Как вряд ли уместно думать, что Н.В.Гоголь сознательно очернял помещичье-дворянскую реальность. Творчество всегда шире не только госзаказа, но и желаний самого художника. Но вот предмету этих самых художнических изысков, может, имеет смысл дать отдохнуть? Почему автор считает, что если он «обнажил», «заострил», «опроблематил», то тем самым совершил художественный подвиг? Ведь часто бывает, что происходит все наоборот: обнаженная социальная натура провоцирует общество на такие подвиги, после которых действительно хоть потоп.
Естественно, что возникает закономерный вопрос: а как это г–н публицист понимает свое предложение «дать отдохнуть социуму»? Да нет никаких рецептов, это очевидно. Вот только понятно, что если в одном и том же месте непрерывно чесать, то ничего хорошего не получится. Вспомните наугад: вся демократическая Россия «чесала» весь XIX век — «дочесались» до 1917 года. После нескольких десятилетий относительного затишья за дело принялись диссиденты, ждать, как вы понимаете, пришлось недолго, с революционными песнями наш народ, который всегда готов ко всему, встретил год 1991–й. Эх, замечательно говорил В.С.Черномырдин: «Если у вас чешется, то чешите это в другом месте...»
