Правы медики, когда говорят, что профилактика болезни — это самый эффективный метод борьбы с недугом. Избавиться от наркотической зависимости очень сложно, рецидивы порой превышают 80 процентов. Тем не менее путь со дна жизни возможен. Специалисты Городского клинического наркологического диспансера Минска не раз доказывали это. Корреспондент «Р» побывала в учреждении, куда поступают на лечение от алкоголизма и наркомании, и узнала о методах работы медиков.
До сих пор присутствует предвзятое отношение к психиатрии: всем кажется, что в диспансере схватят, свяжут, поставят на учет, узнают соседи, коллеги – конец.Клетчатая пижама
Ворота ограждения диспансера на улице Чигладзе в Минске открыты. Чувствуется, что здесь никого насильно не держат: «Если хочешь идти — иди, если хочешь забыть — забудь, только знай, что в конце пути ничего уже не вернуть». Двое мужчин в клетчатых пижамах, носках и тапках выбегают к такой же троице, стоящей у урны, покурить. Все ежатся от холода, но сигареты в урну не бросают — это тот единственный «наркотик», который тут позволителен. Быстро докурив окурки, возвращаются в палаты. У каждого из них своя судьба, своя дорога к алкоголю и наркотикам. Кажется, если долго всматриваться в лицо каждого, можно многое прочитать.Те, кто крепко пил, про наркотики говорят: «Гадость! Никогда не кололся!» А вот те, кто в диспансере оказался из-за пристрастий к дурману, так не считают. Но врачи медучреждения называют что алкоголь, что наркотики одним и тем же словом — наркоманией. И то и другое — зависимость, дрянь, разрушение самого себя и жизни своих близких.
…Чтобы попасть в кабинет Татьяны Ляхнович, врача-нарколога, заведующей отделением № 5 наркологического диспансера, приходится подождать. За дверями слышим, как мать спрашивает врача, какие вещи следует собрать для рядом сидящего сына в диспансер. Они выходят, и не верится, что сын — это сын, а мать — это мать. Возраст кажется примерно одинаковым. В том, что чадо выглядит на 20 лет старше своего возраста, вина именно употребляемого. Но главное сейчас, конечно, совсем другое. Важно вылечить душу. И парень, кажется, к этому шагу готов. Лицо матери — клубок эмоций: испуг, надежда и мольба.
Мы не успеваем усесться на стулья, чтобы поговорить с Татьяной Михайловной о том, кто сюда поступает, как лечат и почему вообще такие напасти, как алкоголь и наркотики, приходят в семьи, как нас прерывают. Люди звонят: «Как к вам мужа положить?», «А сколько будет стоить реабилитация?»… Нельзя сказать, что это учреждение популярно. Просто у людей есть проблемы, и они ищут пути их решения.
Татьяна Ляхнович в профессии более 22 лет. Через нее прошли сотни пациентов и их семей — они ведь тоже жертвы пагубных привычек, потому что созависимы. Каждого из них она выслушивала от А до Я. И буква А очень часто в этом случае — детство. У многих пациентов проблемы идут именно из этого периода жизни, а еще чаще — из юности, и лишь у немногих — из зрелого возраста.
Кто запомнился? Многие, говорит Татьяна Ляхнович, но рассказывает вот такую историю. Несколько лет назад обратился за помощью парень, который находился в недельном «запое» от курительных смесей. Наркоманы называют это марафоном. У него возникло осложнение: психоз. Вынуждены были перевести в психиатрический стационар республиканской психиатрической клиники. Там он находился много месяцев. Сейчас ему 27 лет, у него группа инвалидности, и вся жизнь его связана с поддерживающей терапией. Во многих обычных, но важных социальных моментах он ограничен. Его жена обеспокоена его поведением с ребенком, поэтому он не может с ним видеться так часто, как хотелось бы. Молодой человек старается, посещает психолога, психотерапевта, пытается работать над собой, но полностью вылечиться и стать тем здоровым парнем, которым он был когда-то, нет, уже не сможет.
— Я все знаю о нем, потому что меня беспокоит мое бессилие, невозможность помочь такому человеку, — врач берет паузу. — Мы радуемся, когда он может выполнять какой-то физический труд, заниматься собой. Парень высокий, крепкий, его родители не до конца понимают, почему он не может работать, как все, почему у него есть ограничения. Мы объясняем: то, что он делает, — уже прекрасно. У него болезнь не прогрессирует — это хорошо. Терапию нельзя прерывать, всю жизнь необходимо будет себя поддерживать лекарственными препаратами — достичь полной ремиссии, увы, невозможно. Сейчас не курит, но злоупотребляет алкоголем. Потому что жизнь стала другой.
«Кайф от того, что выжил»
Татьяна Ляхнович объясняет: разговаривая с пациентами, понимаешь, что у каждого из них много боли — потери близких людей, неразделенная любовь и другое. Все это они пытаются решить, затуманив голову чем угодно. Но это не выход.— Я приведу и хороший пример, — вдруг говорит врач. — Хуже, чем у этого парня, анамнез не встречала. Объемы и масштабы наркотических препаратов, которые он принимал, просто огромны. Он прошел реабилитационные курсы лечения и уже 7 лет не употребляет наркотики. У него есть алкогольные срывы, но осознание болезни стало большим. Это прогресс, потому что в начале пути мы думали, что столкнемся со своим бессилием.
Мы поднимаемся с Татьяной Михайловной в палату, где сидит 36-летний Александр. Он учтиво встает, здоровается, улыбается своему любимому доктору и говорит: «Да, все вам расскажу». Врач уходит, и мы остаемся один на один. Четыре кровати, раковина, два стула, больничные пожитки на тумбочках и красная-красная рябина за морозным окном. Он рассказывает спокойно, но где необходимо — жестикулирует, акцентирует внимание на моментах и нужных словах. Говорит словно понимающему другу: все как есть.
— Первый раз попробовал наркотики лет в тринадцать — пришел в компанию старших ребят. Там все начиналось с алкоголя и марихуаны. Потом были тяжелые наркотики: амфетамин и метамфетамин. Деньги на все это находились: в 14 лет я зарабатывал 80 долларов в день, — спокойно пересказывает он жизнь. Перебиваю: чем занимался? Он краток: — Занимался… Да неважно чем, это были 1990-е. Дальше пошли героин и метадон. Круг общения, дискотеки… Модно было быть блатным, понимаете, да? А тяжелые наркотики у меня начались с 16—17 лет.
Родители, бывало, замечали его в состоянии алкогольного опьянения, но о наркотиках не догадывались. Он их, конечно, прятал, а папа и мама никогда не проверяли карманы — доверяли. Рос в благополучной семье, все было хорошо. Просто попал в такую компанию: хотел попробовать что-то такое-эдакое.
— Раньше закладок наркотиков не было, — говорит Александр. — Обычно едешь к барыге и покупаешь у него. В 17 лет один грамм афметамина смело делили на пятерых. Потом дошло до того, что я колол грамм «в лицо» и зараз. С каждой инъекцией дозы увеличивались. Потом появились такие наркотики, как «винт», «султан», спайс и другие. Но с ними вот какая штука: пока все, что есть, не употребишь — не остановишься, и всегда ощущение, что мало. Потом появились страшные спайсы, соли, «собаки» — жуткая химия. Удовольствия от них уже никакого, реальный кайф на самом деле только от того, что после их употребления выжил. Передозировки были ужасными: всего выкручивает, сердце ходуном ходит. Пацаны давали сердечные таблетки и отвлекали — садили в машину кататься по городу, но недалеко от больницы на всякий случай. А как отпускало, снова принимал дозу.
Александр сегодня часто вспоминает своих друзей по юности. У всех сложилась судьба по-разному. В основном плохо — смерть.
Городской клинический наркологический диспансер Минска на улице Чигладзе, 22. «Стараюсь держаться из последних сил»
У Александра на тумбочке есть вода и еда. Родные привезли? Да, нынешняя девушка. Дочке от первого брака, когда женился в 21 год, уже 14 лет. О том, что папа пьет, знает, а о том, что употреблял, — нет.— Когда дочка маленькой была, возил на продажу товары в Россию, а оттуда — корма. То есть деньги у меня были. Но вот незадача — за рулем один. А чтобы не спать, что нужно? Есть хорошие средства: наркотики. Принял — и погнал. Плохо стало — стакан водки на стоянке выпил, и отпустит. Если завтра за руль не надо, можно и бутылочку вкатить, а после выспаться. Но часто ездил пьяный или под кайфом.
Родители узнали про наркотики, только когда Александр начал превращаться в овощ. Мама увидела вены. Не кричала: она у него медик и понимает, что криком тут делу не поможешь. Просто серьезно поговорила и попросила заняться собой, лечиться. Удивительно, но такой разговор возымел действо.
В Городской клинический наркологический диспансер на лечение первым попал приятель Александра.
— Он позвонил мне чуть позже, попросил приехать. Я согласился, просто понял, что меня на скорости несет к опасному обрыву. Это оказалось верным решением. Если бы не Татьяна Михайловна, мой врач, вы бы со мной сейчас не разговаривали. От меня в других реабилитационных центрах ведь отказывались — был очень агрессивным, когда употреблял. Помню, когда меня везли в больницу, выпрыгнул из машины, успел избить двух человек и одного ограбить — мне нужны были деньги на наркотики. Обо мне говорили: «Только в закрытое отделение!» Когда впервые приехал сюда, услышал, что будут делать иглоукалывание — поможет снять то мое состояние. Подумал: разводят. Пока меня тут оформляли, украл у папы ключи от машины и деньги. Планировал, что пока родители будут разговаривать с врачами, уеду. Но друг сказал: «Сходи на иголки и станет легче». Так оно и произошло. После сразу вернул ключи и деньги, лег в стационар.
Александр улыбается, взгляд поднимается со сплетенных рук на нас:
— Не знаю почему, но умею зарабатывать деньги. Как только выхожу из реабилитационного центра — иду работать. Первый раз вышел отсюда — пошел устраиваться грузчиком в контору косметики, а меня после собеседования взяли менеджером, — тут мы все дружно палатой посмеялись. Вот так удача! — Во второй раз выходил отсюда, мы как раз с женой дом в Минском районе купили, тоже нашел хорошую работу: пошел устраиваться электриком, а взяли художником-технологом. О моих проблемах на работе знают, но отношение ко мне нормальное. Я делаю свою работу хорошо, мне нравится. Моя жена говорит, что работаю за идею, а не за деньги. Она меня поддерживает в реабилитации. Нет, она не употребляет.
День Александра в диспансере проходит так: подъем, завтрак, таблетки, процедуры — физиотерапия, посещение психолога, психотерапевта. Потом обед, тихий час, таблетки, телевизор, прогулка, сон. Физической активности мало. Все, кажется, у Александра хорошо. Наркотиков в жизни ведь больше нет. Но в диспансер на лечение он попадает, когда находится в запоях. Такое случается с ним раз в год-полтора.
— У меня есть и минус — он в излишней моей уверенности, что все будет хорошо. Когда срываешься, знаешь, что тебе в диспансере непременно помогут. Тебя привезут, уколют медикаменты, дадут поспать, и все будет хорошо. Поэтому сделать шаг в неправильном направлении легко. Но стараюсь держаться из последних сил.
Мы выходим из палаты — Александру пора на процедуры. Он будто вспоминает, что забыл добавить:
— Мне страшно, понимаете? — и он, и мы стоим не шелохнувшись. — Страшно жить с навязчивой идеей, что могу сорваться. Алкоголь легко возвращает к употреблению наркотиков. Но когда в тебя верят близкие, рассчитывают на тебя, жить легче.
Путь надежды
— В анамнезе многих пациентов числится употребление наркотических препаратов, — говорит Татьяна Михайловна, пока мы идем по коридорам к другому пациенту. — По-прежнему в ходу курительные смеси и кристалиусы — разновидность солей, которые наркоманы принимают внутривенно, иногда втирают в десна. Все последние наркотики — это тяжелая химия, которая оказывает на организм пагубное воздействие. Вы даже представить себе не можете, насколько это страшно.Главная задача психиатра-нарколога — социализировать пациента, чтобы он потом смог качественно жить и трудиться. Именно на это направлено лечение и у нас в стране, и в мире. Татьяна Ляхнович заводит в отделение, где нас ожидают две дамы с алкогольной зависимостью. Красивые, ухоженные, со скромными улыбками. Неужели они пьют?..
У Елены все сложилось с алкоголем просто: налаженный бизнес дал много свободного времени, которое надо было чем-то занять. Дальше жизнь пошла по наклонной — скандалы, дал трещину брак, произошел развод с мужем.
— Спасибо за комплименты по поводу моей внешности, но вы не видели меня позавчера в запое, — грустно добавляет она, перебирая ногами в носочках с жемчужинками.
На кушетке напротив Татьяна — такая же красивая, как ее соседка по палате: аккуратно одета, сделана прическа, накрашены губы и глаза. Она здесь, правда, лечится от алкоголизма не одна. С ней 20-летний сын, который употреблял курительные смеси, а сейчас пьет алкоголь. Нередко вместе с мамой.
— Я была спортсменкой, когда впервые попробовала спиртное в 16 лет. Помните спирт «Рояль»? Было так плохо, что спасала меня мама. После ничего, кроме редкого вина в праздник, не было. Пить я начала в 2011 году, когда умер мой третий сын. На десятый день жизни. Пупочный сепсис. С ним должна была умереть я. Но нет. Я начала пить по чуть-чуть. Дети в школе, муж на работе, я одна… — поднимает голову Татьяна. — Депрессия была такой, что лишь тот, кто побывает на моем месте, поймет мою боль. Да, пила водку. В течение дня бутылку.
Она развелась с мужем. Детей увезла в Минск. Старший сын ближе к маме. Второй — спортсмен. Контролирует сейчас он и брата, и маму.
— Помню, мне было 35 лет, на праздник купили российскую водку в пятилитровиках. Все гости отравились этой водкой. Так впервые попала сюда. Думала, помру. Год не пила… Но потом у старшего сына начались проблемы — и понеслось…
В палату как раз заглядывает сын, спрашивает, когда пойдут на процедуру, и вновь исчезает за дверями. Молодой хороший парень.
— Он женился и сообщил это мне по телефону. Девочка мне не понравилась… Переживала очень. Купила бутылку «Кагора», налила себе стакан, потом еще. Вы думаете, они живут вместе? Нет. Они расписаны, у них ребенок, но воспитывают его ее родители. А сын начал колоться, пить и нюхать. Вытягивать пацана мне надо было. И тут на Новый год он поехал к ней. Поругались. Что дальше произошло — не помнит. Мне звонят утром: «Твой сын спрыгнул с третьего этажа: сломал обе ноги и позвоночник». Восемь месяцев он ничего не употреблял, вот только вышел из больницы…
Когда Татьяна узнала, что сын колется солью и употребляет спайсы — был только шок.
Сегодня она знает, что может сорваться в любой момент. И сын — тоже. Но за него сердце болит сильнее.
— Он без меня никак! Ему тяжело. Да, взрослый пацан, 21 год. Но пусть приходит ко мне за советом. Поддержка в нашей беде самое дорогое. Знаете, — в глазах Татьяны появляется огонек надежды, — чувствую, что следующий год будет иным. У нас получится. Мы здесь, а это же о чем-то говорит.
kasel@sb.by
