В студии — президент РАН Александр Сергеев

— Александр Михайлович, раньше белорусские студенты и аспиранты в Москве были совершенно обычным явлением. Сейчас — скорее исключение из правил.

— Россия действительно здесь очень пассивно себя ведет.

— А почему? Ей это не нужно?

— Вопрос не к Российской академии наук. Мы изо всех сил стараемся активизировать сотрудничество, создать межакадемический совет России и Беларуси. Много работаем на совместную инициативу. Но все должно сопровождаться наделением реальными полномочиями на продвижение вперед, организационным, финансовым ресурсом. Мы видим, что у академии наук Беларуси такой ресурс есть, а у нас сейчас нет. Он есть в Министерстве науки и высшего образования, у госкорпораций, еще где‑то. А вот единого мозгового центра нет.

— Проведя два года в кабинете президента Российской академии наук, как бы вы оценили, куда идет российская наука?

— За эти два года, а это почти половина моего президентского срока (руководителя РАН избирают на 5 лет. — Прим. ред.), мы видим разворот вектора признания на то, что наука, технологии должны играть большую роль. Есть такое понимание. Есть и изменения в законодательстве. Например, в прошлом году по инициативе Президента России были приняты поправки к 253‑му закону, который серьезно расширяет полномочия Российской академии наук. Проблема в том, что наша экономика в основном сырьевая. И если есть запасы полезных ископаемых, которых хватит и тебе, и еще на поколение вперед, то кое у кого резонно возникает мысль: а надо ли вкладываться в современные научные достижения? Беларусь в этом отношении устроена по‑другому. Там этих самых полезных ископаемых, которые позволяют стричь купоны, нет. Поэтому по многим научным направлениям Беларусь сейчас является примером для России.

— В России сейчас есть научные центры мирового уровня?

— Есть. Возьмем, к примеру, Новосибирск. Институт ядерной физики имени Будкера, безусловно, центр высочайшего мирового уровня. Институт катализа Сибирского отделения РАН, Институт цитологии и генетики в Новосибирске. Я не говорю о других городах. Причем эти центры, конечно, работают в условиях жесткой конкуренции. Но им надо помочь остаться на этом уровне. Потому если уж они уйдут с этого уровня, то будет совсем плохо.

— Александр Михайлович, я знаю, вы большой сторонник идеи запуска скоростных «Сапсанов» между Москвой и Минском. Это вообще реально?

— Вспомните Транссиб — он революционизировал экономику и пространственное развитие России. Дал огромный мультиплицированный социально‑экономический эффект, как сейчас говорят. Нынешний проект связан с геополитическим расположением России и Беларуси между Европой как основным потребителем и Востоком, Юго‑Востоком, как основным производителем. Это не просто маршрут Москва — Санкт Петербург — Орша — Минск — Берлин — Гамбург. Высокоскоростная магистраль в максимальной степени нас с белорусами проинтегрирует в единое Союзное государство.

Речь не о том, какие там будут рельсы, с какой скоростью будут ездить поезда. Это проект научно обоснованный и с огромным выходом в будущее. В том числе и по созданию совместного научно‑технологического пространства.

— Григорий Рапота, Государственный секретарь Союзного государства, тоже большой сторонник этого проекта. А это уже означает, что мы выходим на уровень не просто идеи, а проработки ее реальных контуров.

— И я ему очень благодарен за то, что он, имея большой политический вес, использует его для продвижения проекта. Мы где‑то с полгода назад встречались с ним здесь, в академии наук. Я заметил, что его глаза сразу загорелись, он принял идею. Григорий Рапота — это тот человек, который действительно становится главным двигателем проекта.