Начну с того, с чего и начиналась статья Владимира Степановича Липского: прошел съезд писателей. Состоялась встреча Президента с литераторами. А вопросы остались... Мне очень понятна тревога известного писателя: «На съезде было много народу. Одних членов, т.е. делегатов, аж 567 штыков. Я даже отпустил своим друзьям такую шутку: «Смотрите сколько летописцев, а летопись скудна». Если честно, я мало кого узнавал в лицо, тем более по их книгам». Если честно, так и для меня среди многих и многих незнакомых мне людей не нашлось человека, у которого я могла бы спросить: «Простите, я не ошибаюсь, вы автор этого великолепного романа?» Как тут было не задаться многими и многими вопросами?!
Заглянула в свои архивы. Нашла выступление Ильи Эренбурга в 1947 году перед молодыми литераторами СССР, большинство из которых стали первым послевоенным набором Литературного института в Москве, где на одном курсе, как правило, учится молодых поэтов, прозаиков, драматургов, переводчиков не более 50! И вот слова Эренбурга: «Вас здесь много, и, вероятно, из вас выйдет часть настоящих писателей и поэтов. Я верю в это. Если бы я сказал, что вы все будете писателями, я бы лгал».
По большому счету, настоящий талант явление редкое, поэтому и само слово «писатель» стараются как можно реже употреблять, чаще используют: литератор, автор той или иной книги. Но сейчас поговорю о другом.
В своих архивах я обнаружила и журнал «Литературная учеба» (№ 1 за 1984 год), тогда всесоюзное издание, в котором в рубрике «Писатель и время» была опубликована хроника всесоюзных совещаний молодых писателей «Открытия талантов». Как не познакомиться с этой хроникой, не поинтересоваться, есть ли там белорусские писатели? Да, к моей большой радости, есть! Март 1947–го, первое всесоюзное совещание молодых, из итоговых выступлений руководителей творческих семинаров. Михаил Светлов: «Когда я начинал работать с моими друзьями — молодыми поэтами, я видел в нас, руководителях, партию разведчиков–геологов, которые ищут богатые пласты. Особенных гениев мы не открыли, хотя и есть способные люди. Вот Дмитрий Ковалев. Он пишет на русском языке, хотя знает и белорусский. Это человек, о котором можно сказать, что он несколько тяжелодум. Но если на что он поставил свою ногу, то уже не снимет. Он медленный, но прочный завоеватель стиха. И второй, кого я хочу назвать, — это Наум Гребнев. Способные поэты Яков Козловский, Николай Старшинов...»
Очень хорошо помню Дмитрия Ковалева. Он родом с Гомельщины, жил в Москве, был человеком необычайной скромности. Слыл очень добротным, сильным поэтом и много переводил белорусов, чтобы открыть нашу литературу всесоюзному читателю: в его переводе печатались и Иван Мележ, и Анатолий Гречаников, да и многие другие наши писатели. Но вернусь к всесоюзным совещаниям молодых. Март 1951 года, где руководителем одного из семинаров был Лев Ошанин. И вот его слова: «Семинар, в котором я работал, обсудил 9 молодых авторов... Талантливым человеком является белорус Алексей Пысин, который представил серию очень интересных поэм». В этом месте невольно охватывает волнение. Мне тяжело представить Алексея Васильевича Пысина молодым поэтом, потому как в 1965 году, когда он из Могилева, где жил, через 14 лет после того всесоюзного совещания приехал вместе с Василем Ивановичем Матэвушевым в редакцию Быховской районной газеты, в которой я, вчерашняя школьница, работала корреспондентом, — это был уже очень известный поэт (и не только в нашей республике). Из того самого очень крепкого поколения писателей–фронтовиков, и многие могли процитировать его строки: «Ведайце, калi мяне не стане, — я ў сваю дывiзiю пайшоў». Разве могла я тогда подумать, что с той первой встречи для меня он будет не просто большим поэтом, но еще и станет моим литературным наставником. Убедит, что надо поступать в Литинститут, поможет из довольно незначительного тогда творческого багажа отобрать 12 лучших стихотворений и сам пошлет их на творческий конкурс в институт, выхлопочет рекомендацию от Союза писателей Белоруссии для этого моего поступления. Почему я сейчас вспоминаю об этом? Да оттого, что в литературе есть такое очень глубокое понятие, как «литературная школа». А во всякой школе, понятно, есть свои наставники и свои ученики. Мастер обязательно должен кому–то передать свое мастерство, научить ему следующего, иначе не будет за ним, в данном случае в литературе, мастеров слова. Он помогает начинающему литератору найти себя, свою творческую индивидуальность...
Почти два года тому назад у замечательного поэта Миколы Яковлевича Аврамчика был юбилей. Он отмечал свое девяностолетие. Редко бывает такое, но в его трудовой книжке только одна запись. В 1953 году, когда был создан журнал «Маладосць», он пришел туда работать редактором отдела поэзии и, проработав около 40 лет, оттуда же ушел на заслуженный отдых. Трудно представить, сколько литературных имен было им открыто! Белорусские поэты трех–четырех поколений, разных возрастов (и те, кому сейчас под 70, и кому 40) с гордостью называют его своим наставником. В январе ему исполнится 92! И взойди Микола Яковлевич теперь на сцену какого–то большого писательского форума, где нет и в помыслах понятия «наши — не наши», — весь зал встал бы поприветствовать большого мастера поэтического слова. Такое же могло бы произойти, если бы на сцену поднялся тоже большой мастер, но уже прозы — Владимир Максимович Домашевич! И он — великий наставник, и он открыл и помог найти свой путь в литературе многим и многим нашим очень талантливым прозаикам, замечу — самых разных поколений, да и времен, пожалуй. А что, Василь Быков, Владимир Короткевич, Иван Шамякин, Максим Танк, Янка Сипаков — разве они для нас не остаются великими наставниками, как и Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович?!
Жизнь не стоит на месте... И вот уже те, кто, казалось бы, совсем недавно еще сами были учениками, для кого–то уже тоже наставники: Людмила Рублевская — для тех молодых, кто приходит в ее «Лiтаратурнае прадмесце», Микола Метлицкий — для молодых авторов журнала «Полымя», Алесь Бадак — для той литературной молодежи, кто приносит свои произведения в «Неман»... Новые литературные имена открывает Михась Башлаков. А какое удивительное предисловие написала Нина Шклярова, как тепло представила читателям книгу юной поэтессы Стаси Катюргиной «Парасон», где есть чудесные, изящные, такие чистые строки:
З нямым жаданнем я хаджу
да сонца ў госцi.
Цалую кропелькi дажджу
i неба просiнь.
Цалую спелы лiставей,
што сэрца просiць.
Каб неба дыхала блiжэй —
цалую восень...
Кто–то из классиков всемирной литературы однажды иронично обронил: «Для писателя только один человек неинтересен — другой писатель». Но если взять литературный процесс, в котором всегда, во все времена присутствует это неразделимое понятие: наставник и ученик, ого–о, какой интерес у наставника, чтобы воспитать талантливого и во всех отношениях достойного ученика! Это, что называется, дело чести. И наоборот, как бы ни складывалась жизнь в литературе, тот ученик при самых своих больших успехах, званиях, должностях всегда будет чувствовать себя и оставаться учеником перед своим наставником. Так разве возможно между ними воздвигнуть хоть какую «китайскую стену»?! А если эта стена воздвигается, нормально ли это? Об этом и сказал в своей статье Владимир Липский, в чем его поддержал и почтеннейший профессор Адам Мальдис: «...Вот когда писатель будет болен проблемами страны, тогда он будет не ура–патриотом, а Гражданином, тогда исчезнут из литературной жизни интриги, подглядывание в замочную скважину, навешивание ярлыков и прочая «низкая проза»...
Слова «художественная литература» всегда стоят рядом со словом «искусство», что называется, в одной строке. Последнее — делимо: есть профессиональное искусство и есть художественная самодеятельность. Около года тому назад по нашему телевидению показывался фестиваль художественной самодеятельности. Меня восхитили женщины из Брестской области, боюсь ошибиться, но кажется, из Малоритского района. Всю жизнь они работают на земле, имеют дело с сельским хозяйством, но как пели! Какие голоса, какой артистизм был у них! И вместе с тем они вряд ли когда–нибудь приедут в оперный театр и попросят: а давайте–ка мы будем исполнять у вас какую–нибудь арию! Они знают, что им не хватит той самой школы, тех самых тайн мастерства профессионального искусства. Или такой пример... Представьте инженера, очень даже хорошего, но в какой–то момент ему начинает казаться, что не тем жизненным путем он пошел, что, скажем, в медицине он бы достиг гораздо больших успехов, в ней его истинное призвание. И вот выходит он на пенсию... Может ли он позволить себе прийти, допустим, в кардиологию и сказать: разрешите, я попробую сделать операцию больному?! Нет, не может! Его посчитают в лучшем случае неадекватным человеком! В любом деле, в любой сфере должен работать профессионал! Но в литературе, оказывается, можно и не быть профессионалом, можно и не проходить все эти этапы, периоды литературной школы. Жизнь прожить в другой профессии и больших успехов в этом деле добиться, но в минуты досуга, отдыха, отпуска попробовать что–то изложить на бумаге, а то и стихотворные строки написать, зарифмовать что–то в стиле поздравления к юбилею друга (бывают же разные хобби)... За жизнь много таких строк может собраться. Окажется человек на заслуженном отдыхе, свободное время позволит ему собрать свои записи, спонсора найдет, да и двинется в какое–нибудь издательство... Конечно, я утрирую, но вместе с тем... Когда человеку, никак не проявившему себя ранее, вручают членский билет творческого союза в глубоком возрасте (боже упаси, никого не хочу обидеть), кто–то с грустным сожалением улыбнется: вот если бы это да лет 40 тому назад, когда можно было смолоду сделать литературу делом всей своей жизни, ведь наверняка были способности, коли потянуло! А другой это воспримет как сигнал к действию: вот наконец–то и я писатель! И может даже пожелать чего–нибудь совершенно заоблачного, как в той сказке: «по щучьему велению, по моему хотению» дайте мне тут все в одночасье — и в школьные программы включите, и премиями осыпьте, да и, вообще, чего там мелочиться, я — живой классик, кем–то в свое время не признанный! Несколько странно бывает такое слышать, да и читать, чего ранее никогда не было в нашей литературе. Обо всем говорил талант автора. Тем более что на фоне всех этих теперешних литературных странностей, как и во все времена, читатель ждет одного: талантливых книг, как некогда говорили, «хороших и разных».
Раиса БОРОВИКОВА, писатель, лауреат Государственной премии имени Янки Купалы.
