Под заголовком «Институт дополнительного расследования: благо или зло?» («ЮГ», № 2) мы опубликовали мнения заместителя прокурора Брестской области Михаила Дворака и заместителя начальника главного управления процессуального контроля предварительного расследования МВД Беларуси Никодима Германовича. Их точки зрения на институт дополнительного расследования оказались диаметрально противоположными. Где же истина? Сегодня слово берет, чтобы высказаться по данной проблеме, еще один профессионал.
Для теоретического осмысления результатов реформы института дополнительного расследования, определения перспектив его развития срок почти в десять лет вполне достаточен для определенных выводов относительно эффективности проведенных изменений. Практическими работниками в основном высказываются противоречивые мнения относительно перспектив его развития. Полярность мнений свидетельствует о наличии определенных проблем в понимании правоприменителями не только социальной обусловленности института дополнительного расследования, но и тезиса о том, что суд действительно стоит на защите прав человека, а не является органом «борьбы с преступностью».
При подготовке нового УПК была проведена огромная кропотливая работа, результатом которой стала, в том числе, и смена идеологии всей правоохранительной системы. Разработчики исходили из идеологии верховенства права, безусловного приоритета таких незыблемых общечеловеческих ценностей, как независимый, беспристрастный суд, презумпция невиновности, состязательность и равноправие сторон. Думаю, им удалось и немного слукавить: утвердить новую идеологию, оставив отдельные элементы институтов, модернизированных под эту самую идеологию, с упразднением наиболее одиозных и репрессивных элементов. Это касается и института возвращения судом уголовного дела для дополнительного расследования, так как фактически он оказался де-факто сохраненным, но в урезанном виде — как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Эта половинчатая мера, по-видимому, вызвана недостаточной компетенцией и подготовкой значительной части работников органов дознания и следствия, не способных обеспечить правильную подготовку дел к судебному рассмотрению в установленные сроки. Однако способ ее решения, принятый законодателем, чреват дальнейшим ухудшением качества предварительного расследования в стране.
Ранее, в период действия УПК 1961 года, возможность произвольного и многократного возвращения дела из суда на дополнительное расследование сводила на нет начало состязательности в уголовном процессе, давала стороне обвинения неограниченное число попыток довести дело до обвинительного приговора. Кроме того, возложение на суд обязанности по своей инициативе восполнять неполноту предварительного расследования само по себе неконституционно.
В чем конкретно заключаются негативные последствия института доследования? Во-первых, ограничивалось конституционное право обвиняемых на судебное разрешение их дел, поскольку до 2001 года ежегодно из числа возвращенных для дополнительного расследования десятки уголовных дел прекращались с согласия прокурора по нереабилитирующим основаниям. Это также создавало предпосылки для благополучной отчетности правоохранительных органов о состоянии законности. Во-вторых, институт доследования использовался в ряде случаев, когда судья не желал взять на себя ответственность за объективное разрешение дела, в том числе путем вынесения оправдательного приговора. Об этом свидетельствуют не только результаты изучения конкретных уголовных дел, возвращенных судом на дополнительное расследование, но и статистические данные, согласно которым вышестоящими судами в кассационном порядке ежегодно отменялось каждое третье определение суда о доследовании с направлением уголовных дел на новое судебное рассмотрение. В-третьих, за решениями суда о возвращении уголовных дел для дополнительного расследования нередко скрывалась допущенная судебная волокита. В-четвертых, судебный институт доследования в ряде случаев использовался и как способ «развала» уголовных дел. В-пятых, не учитывался и исторический аспект данной процессуальной нормы. В-шестых, решения Европейского суда по правам человека (г. Страсбург) по уголовным делам граждан Российской Федерации Калашникова (2002 г.) и Худоерова (2006 г.) о длительности сроков судебного разбирательства, в том числе по причине возвращения судом уголовного дела на доследование, были вынесены не в пользу российского правосудия. В-седьмых, нигде в мире нет института дополнительного расследования.
В нашем же УПК, как указывалось выше, рассматриваемая проблема получила более удачное разрешение. Так, согласно ч. 2 ст. 301 УПК, если в ходе судебного следствия возникает необходимость в изменении обвинения на более тяжкое либо в предъявлении нового обвинения, ухудшающего положение лица или существенно отличающегося по своему содержанию от ранее имевшегося, суд по ходатайству государственного обвинителя объявляет перерыв на срок до 10 суток для составления последним нового постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого. При продолжении судебного разбирательства прокурор (государственный обвинитель) объявляет обвиняемому, его законному представителю, защитнику, если таковой участвует в судебном заседании, данное постановление. Преимущества подобного способа состоят в том, что: дело остается в производстве суда, потому исключается возможность уклонения судьи от его разрешения по существу, равно как и получения прокурором дела и прекращения производства по нему; пауза в судебном разбирательстве ограничена временными рамками (10 дней); обвинитель будет более объективен, так как изменение обвинения расценивается как вполне приемлемый ход рассмотрения дела, а не как ошибка органов расследования и, соответственно, прокуратуры. Нельзя не учитывать и тот факт, что наличие подобного полномочия у государственного обвинителя позволяет ограничить возможность злоупотребления со стороны представителей правоохранительных органов, которые под влиянием различных обстоятельств выносят незаконные решения в части квалификации действий обвиняемых (разбой оценивают как грабеж или кражу, вместо умышленного причинения телесных повреждений инкриминируют лицу то же деяние, но совершенное по неосторожности, и т. п.). Таким образом, со стадии, где защита имеет равные с обвинением права, дело не возвращается под полный контроль следствия, которое ранее допустило процессуальное нарушение. Необходимо отметить, что возможность изменения обвинения в суде на более тяжкое допускается и законодательством других стран.
Здесь хотелось бы затронуть проблему неправдоподобно низкого числа оправдательных приговоров по делам публичного обвинения. Вот она представляет собой действительно проблему, как по своему влиянию на общую репрессивность системы (один из источников избытка репрессии), так и по своему разлагающему воздействию на следственный аппарат и органы дознания. По данным Верховного Суда Беларуси, в 2008 году был оправдан 191 человек на 68 530 осужденных (0,28 %); в 2009 году этот показатель составил 187 оправданных на 62 064 осужденных (0,30 %).
В предшествовавшие годы, как и на всем промежутке времени, начиная с 60-х годов, несмотря на все социальные, экономические, государственные изменения, изменения в судопроизводстве и процессуальном законодательстве, доля оправдательных приговоров никогда не превышала 2 % от всей массы вынесенных приговоров. Это аномально низкий уровень, не сопоставимый с положением вещей ни в одном из развитых государств. Его невозможно объяснить, как иногда пытаются, надзорной деятельностью прокуратуры, не допускающей к передаче в суд дел, не содержащих достаточных для осуждения доказательств виновности. Подобные, и даже более жесткие, фильтры имеются во всех правовых системах, однако процент оправдательных приговоров там неизмеримо выше (варьируется от 10 до 20 % и даже больше).
Взаимосвязь между долей оправдательных приговоров и качеством правоохранительной деятельности государства в целом не очевидна и до сих пор не до конца осознана обществом. Доля оправданий воспринимается как «брак» в работе органов предварительного расследования и государственного обвинения (дела частного обвинения составляют и в ближайшее время будут составлять незначительный процент рассмотренных судом). Однако этот «брак» далеко не всегда может быть поставлен в упрек соответствующим ведомствам, поскольку исход дела зависит не только от их усилий, особенно в условиях состязательного процесса. Малое количество оправдательных приговоров означает заниженную планку требований, предъявляемых судами к качеству предварительного расследования, низкий стандарт обоснованности обвинения.
В советское время, когда суд входил в систему правоохранительных органов, институт доследования был одним из важных подстраховочных инструментов, восполняющих ошибки и упущения следственных органов. Несколько цифр: в 1991 году на дополнительное расследование из судов первой инстанции было направлено 1 705 уголовных дел (5,5 % от числа оконченных), в 1992 году — 1 740 (4,9 %), в 1997 году — в отношении почти 4 000 человек, причем более 700 таких решений судов признаны вышестоящими судами ошибочными.
Когда обвинение в суде рассыпалось, суд спасал дело. Возвращая дело на доследование, судья указывал следователю, какие конкретные следственные действия необходимо проводить, чтобы дело вновь было направлено в суд и по нему вынесен обвинительный приговор. И, как правило, в большинстве случаев направленные после доследования дела заканчивались вынесением обвинительного приговора. Любой оправдательный приговор расценивался как ЧП. На каждый оправдательный приговор приносился протест прокурора, в результате чего такие приговоры зачастую отменялись. Работа судьи оценивалась количеством отмененных приговоров. На судью, вынесшего оправдательный приговор, со всех сторон шло давление. Тот судья, который проявил принципиальность и вынес оправдательный приговор, однозначно становился в ряды плохих работников, и этот оправдательный приговор преследовал его долгие годы.
Но времена меняются. И суд теперь не является частью системы правоохранительных органов, а одна из самостоятельных ветвей власти. С принятием нового УПК сделаны заметные шаги на пути гуманизации уголовного процесса, стали и мы избавляться от репрессивного типа судопроизводства. Суд не может становиться ни на сторону обвинения, ни на сторону защиты, подменять стороны. В случае обнаружения в стадии судебного производства неполноты предварительного расследования, невосполнимой в судебном заседании, суд не вправе по своей инициативе решить вопрос о возвращении уголовного дела для доследования, так как в этом случае, инициируя продолжение следственной деятельности, суд осуществляет не свойственную ему обвинительную функцию. Между тем принцип состязательности сторон не нарушается, и роль суда будет отвечать конституционным требованиям при соблюдении двух условий: во-первых, в случае заявления ходатайства одной из сторон процесса о возвращении уголовного дела для дополнительного расследования в связи с неполнотой предварительного расследования, невосполнимой в судебном заседании (как в ч. 5 ст. 302 УПК); во-вторых, если речь идет не об обязанности (как у нас), а о праве суда в таком случае возвратить уголовное дело.
Суд, во всяком случае, обязан принимать меры, которые способствовали бы реализации сторонами их процессуальных прав по собиранию и представлению доказательств, имеющих значение для правильного разрешения дела и вынесения законного и обоснованного приговора. Одной из таких мер, требующих законодательного закрепления, должно стать право (но не обязанность) по ходатайству одной из сторон процесса принимать решение о возвращении уголовного дела для производства дополнительного расследования. В этом случае реализация принципа состязательности сторон не может ставиться под сомнение, поскольку суд, не принимая на себя какой-либо не свойственной ему функции, оставаясь руководителем состязательного процесса, предоставляет сторонам равные возможности для отстаивания своих позиций и собирания доказательств. Удовлетворению подлежит только аргументированное ходатайство, независимо от того, инициировано оно стороной обвинения или защиты. В том случае, если пробелы не могут быть устранены и следствием исчерпаны все возможности для собирания дополнительных доказательств, суд выносит оправдательный приговор.
На наш взгляд, любое государство, и Беларусь не является здесь исключением, достигает посредством суда не столько утилитарных целей очищения общества от преступников, сколько поднятия уважения к праву и личности гражданина. Это возможно, когда суд рассматривает гражданина, представшего перед ним, как свободную личность, когда он уважает его права и свободы. В обществе, где суд основан на крайнем угнетении личности, не может быть уважения к человеку, его правам и свободам. Новый процессуальный закон помогает судье обрести свободу духа, при посредстве которой только и может состояться уважение к личности и ее правам. Такому суду, уважающему права и свободы человека, люди будут доверять. В свою очередь, только суд, пользующийся доверием граждан, сможет обеспечить в обществе атмосферу нетерпимости к любым преступлениям и правонарушениям, сформировать убежденность в неотвратимости и справедливости наказания виновных и не допустит наказания невиновных.
Игорь ЛАПЕКО, главный специалист комиссии Палаты представителей Национального собрания Республики Беларусь по национальной безопасности, кандидат юридических наук
