— Показательно было само иностранное представительство на форуме. Знаете, я не так давно побывал и на украинском, и на российском съездах травматологов–ортопедов. На первом из зарубежных гостей были только один россиянин и два белоруса, на второй приехали делегации из 8 стран. А к нам — из 19! Украинцы, россияне, грузины, коллеги из Франции, Венгрии, Израиля, Польши, Германии... Спросите, откуда такой интерес? Нам есть что рассказать и показать. Достаточно сказать, что на недавнем престижнейшем американском конгрессе травматологов–ортопедов в Новом Орлеане из всех стран постсоветского пространства только белорусская делегация, причем впервые, удостоилась чести сделать доклад. А на каждом всемирном профильном конгрессе мы уже по традиции выступаем докладчиками и модераторами секции. Вот через пару недель снова поедем, 9 человек с пятью докладами. Есть у нас и такое уникальное направление, как платные мастер–классы с лекциями.
Их давал профессор Соколовский — в Калифорнии, Англии, Германии, Турции, доктор Тесаков — в Китае. Вы знаете еще примеры, чтобы белорусских врачей приглашали в Англию или США что–то показать практически?.. Вот и результат: к нам все активнее едут учиться из других стран. Вдобавок ко всему иностранцев очень привлекает соотношение «цена — качество». Обучение в год для аспиранта или ординатора стоит где–то 3 тысячи у.е. Причем программы есть разные: на 2 недели, месяц, серьезные, на 3 года... Скажем, прямо сейчас в центре обучаются 6 зарубежных специалистов, всего же за год «выпускаем» около 30 врачей.
— Есть ли у нас методики совершенно уникальные, которые в мире бы хотели, как говорится, «снять с рук»?
— В международной медицинской литературе давно устоялось понятие «белорусская остеотомия» (ни одна другая хирургическая специальность, замечу, у нас таким похвастаться не может). Речь о «штучных», индивидуальных операциях по поводу лечения врожденной патологии тазобедренного сустава у детей. Методика разработана именно у нас, удостоена Государственной премии, по ней получено уже 50 патентов и авторских свидетельств.
— Белорусская школа травматологов–ортопедов славилась еще со времен Советского Союза...
— Да, всегда в нашей службе были толковые головы, настоящие мастера своего дела... Мой учитель Аркадий Степанович Крюк, ему уже 95–й год пошел, взял меня, только что окончившего интернатуру, к себе — и сразу в операционную, в науку. По 10 дежурств в месяц выходило! Только оборудования не было, вот в чем беда. Помню, в середине 1980–х всегда на дежурстве ходил с шурупом в кармане: не дай бог поступит кто с открытым переломом, нечем же фиксировать!
А сейчас есть все. Это благодаря тому, что Президент и Минздрав запустили программу поэтапной модернизации здравоохранения — сначала республиканского, потом областного, затем районного уровня. Отсюда и берут корни все наши достижения. Один только пример: смертность от спинальных травм за 15 лет уменьшилась в 10 (!) раз. За счет чего? Мобильные бригады выезжают по сигналу с мест, и в любой районной больнице оперируют при переломах шейного отдела позвоночника с повреждением спинного мозга. Раньше о таком даже мечтать не приходилось. Более того, мы создали своего рода медицинскую диагональ — Гомель — Минск: открыли нейрохирургическое отделение в Гомеле, обучили местных специалистов, и теперь они сами могут оказывать такую помощь. На очереди — открытие нейрохирургического отделения в Гродно.
— То есть материально–техническая база в травматологии близка к идеалу?
— Наши коллеги из Москвы и Украины, побывав во время съезда в центре, по–хорошему были в шоке: «Какое у вас оснащение операционных! Какая реабилитация!» Да, у нас в каждой из 9 операционных стоят электронно–оптические преобразователи, дающие точную рентгеновскую картину хирургу по ходу его работы, а в Киеве такой аппарат — один–единственный на весь институт. Да, раньше все делали упор только на хирургическое вмешательство. А ведь правильная реабилитация — с бассейнами, тренажерами, физиопроцедурами — дает 50 процентов успеха. Нам очень помогает в этом смысле государство, Минздрав, но центр и сам хорошо зарабатывает. Если в 2008 году за счет экспорта услуг мы получили 52 тысячи долларов, то в 2013–м — уже 687 тысяч. Есть разница? Зарабатываем — и вкладываем в свое развитие. Скажем, надо гемоанализатор, где 5 мл крови можно оценить где–то по 50 показателям, — закупаем из внебюджетных средств...
— Эндопротезирование у пациентов все еще ассоциируется с очередями.
— Когда я пришел директорствовать, около 8 лет назад, очередь на эндопротезирование суставов была 3,5 — 4,5 года. Сейчас — примерно полтора года. И если в 2008 году в стране установили 1960 протезов тазобедренного и коленного суставов, то в прошлом году — 6 тысяч. При острых травмах, переломах шейки бедра операции вне очереди ведут и межрайонные центры. Что касается коленных суставов, то 4 года назад по поручению министра Василия Жарко я со своими сотрудниками сделал в каждом регионе первую операцию, вторую — мы помогли провести в тот же день главному травматологу области, и с тех пор дело тоже пошло. Поэтому в год таких эндопротезов устанавливается уже не 300, а 1700.
— Реально ли вообще избавиться от очереди?
— И не надо к этому стремиться! У нас в каждой области есть комиссии по внеочередному эндопротезированию. Если вопрос остро встал в трудоспособном возрасте, скажем, у 20–летнего парня, прошедшего химиотерапию, разваливаются головки бедра — ни одного дня он в очереди не будет числиться. Другое дело — преклонный возраст, когда проблема имеется, но сказывается исключительно на качестве жизни, тогда год подождать — это непринципиально.
— Предубеждение насчет белорусских эндопротезов остается?
— Я уже всех врачей предупредил: «Узнаю, что кто–то отговаривает от нашего протеза, — сниму с должности!» За все время поставлено 16 тысяч белорусских эндопротезов и 3,5 тысячи импортных — и, скажу вам, разницы абсолютно никакой по проценту осложнений. Ведь что такое белорусские протезы? Это швейцарские станки с программным управлением, немецкая медицинская сталь, плюс ставятся они бесплатно. Любой протез, скорее всего, придется менять время от времени. В среднем — через 15 лет. Но и 25, и 30 лет они, бывает, стоят. А иной раз у пациента, который купил себе самый дорогой эндопротез, организм его отторгает через год или появляются гнойные осложнения (по статистике, они возникают в 2 — 3% случаев).
— Количество обращений к травматологам–ортопедам выросло за год на 22 процента. Почему? Люди не берегут себя? Рискуют понапрасну?
— Во–первых, сейчас люди стали более информированными, заботятся о качестве жизни. Во–вторых, есть и «профессиональные пациенты», у которых уже вошло в привычку чуть не каждый день спозаранку брать талончик к врачу: «Доктор, болит!» В–третьих, растут нагрузки, травмы — больше стало спортивных, автотранспортных, в том числе мотоциклетных. Появляется и новая категория — пострадавшие от новомодных увлечений: паркура, армрестлинга, когда в пылу борьбы ломают себе плечевую кость. Но самая большая проблема — это «ныряльщики».
— Прогресса здесь нет?
— Увы. По–прежнему в год 200 — 250 таких случаев. А ведь сколько роликов снято, сколько интервью врачи дают, чтобы люди одумались! К сожалению, максимум, что может медицина при травмах такого рода, — это лежачего больного пересадить в инвалидную коляску. О полном восстановлении речи не идет. Спинной мозг не восстанавливается.
— Александр Валентинович, какие вершины еще не взяты?
— Они всегда есть и будут. Вот почему наша травматология–ортопедия шагнула на мировой уровень? Узнал врач, что есть какая–то интересная методика в какой угодно стране, пришел, аргументировал, почему нам это надо, — вопросов нет, выделяются деньги, и он едет стажироваться. Но взамен я, конечно, буду ставить вопрос о том, чтобы такую технологию потом можно было бы в Беларуси широко внедрить и с видимой перспективой. Только за последний год в РНПЦ появилась новая технология при так называемом импичмент–синдроме в тазобедренном суставе, которая позволяет на ранней стадии предотвратить дегенеративные заболевания, а значит, и необходимость эндопротезирования. Мы переходим на артроскопические, малоинвазивные, без больших разрезов, вмешательства, эндопротезируем уже практически все суставы. Работаем и со стволовыми клетками — по замещению дефектов хряща. В частности, идет научная программа по заболеваниям коленного сустава — она уже на стадии экспериментальных операций. Но тут я буду осторожен в оценках. Хотя бы 10 лет должно пройти, чтобы делать какие–то выводы...
— Работы много, планов еще больше, а времени у вас хватает для медицинской практики?
— Я сам 2 — 3 раза в неделю в операционной! Когда в 6–й минской клинической больнице работал врачом, в год выполнял по 250 операций, сейчас — 70 — 80. Я совсем не кабинетный директор. Иначе как авторитет среди коллег поддерживать?
Советская Белоруссия №207 (24588). Среда, 29 октября 2014.
