Наедине со всеми

В прошлом, да и в позапрошлом веке чрезвычайно актуальным для интеллигенции, да и всех думающих людей страны был вопрос о духовном наследстве. Что оставил стране эпохального Герцен, а что - Чаадаев. В чем сила идей Добролюбова, а в чем - Чернышевского. Почему идеи Толстого не привились с достаточной силой на национальной почве, а мысли Достоевского больше восхищают западноевропейцев.

Вне зависимости от содержания этих споров их польза была несомненной. Ведь когда начинаешь размышлять о сути событий, скажем, связанных с 1917 годом, то понимаешь, что броневик Ленина на Финляндском вокзале никак не мог бы там появиться без напряженных споров и жестких действий людей 1 марта 1881 года, террористических эскапад известного Нечаева, рассказов и повестей Горького и Короленко, вечернего Петербурга Георгия Иванова и четы Мережковских - словом, всей духовной жизни предыдущей эпохи.

Нынче мы о духовном наследстве рассуждаем редко. То ли потому, что "порвалась нить времен", связанная с гибелью великой империи. То ли в связи с тем, что измельчал духовно народ, золотой телец одолел. А может, в связи с продолжающейся мировоззренческой растерянностью, когда одних властителей дум отправили прямиком в утиль, а других подняли, валяющихся в исторической пыли, заботливо переодели в современные пиджачки да привычно понесли цветы уже к их бронзовому подножию.

А если все-таки такой вопрос поставить? Прямо в русле национальной, интеллектуальной традиции: есть ли вообще наследство, от которого нам следовало бы отказаться? А есть ли то, без какого просто не жить? А для примера возьмем небольшой отрезок времени - 90-е годы прошлого века.

В духовном плане это было, с одной стороны, десятилетие распада привычных клише. А с другой - торжество всеядности, раскрепощения духа.

Что мы потеряли за эти годы? Нас заставили расстаться с духовной наивностью так, как Ленинград расстался со своим революционным названием. Духовность, понимаемая исключительно в духе Павки Корчагина, в революционно-патриотическом и романтическом смысле, все же канула в Лету. Нас безжалостно "разжаловали" из исключительно упорных, целеустремленных интернационалистов в тех, кто мы есть на самом деле, - сомневающихся, одиноких, плачущих по ночам в подушки добрых и неуверенных в себе людей.

Наши плотные шеренги одинаково мыслящих граждан разбили вначале поротно и повзводно, а потом вообще приказали каждому вырыть индивидуальный духовный окопчик. Когда силой, а когда и по взаимному согласию нас попытались превратить в индивидуалов эпохи первоначального накопления капитала, где пинок в зад успешно конкурирует с пионерским поглаживанием по голове, а вместо сбора металлолома и макулатуры нам предложили сбор зеленых денежных знаков.

Нас уверили, что мы читали не то и думали совсем о другом. Целый пласт литературы, называемой советской, был, по большому счету, просто ошельмован. И многие поверили, что Юрий Бондарев - это "зазубренный осколок соцреализма", а "Голубое сало" Сорокина - та сияющая вершина духовности, на которую нам необходимо карабкаться.

Вместе со стихами о советском паспорте и партийном билете во многом ушло то, что мы традиционно называли гражданственностью, что было выражено, скажем, в навеки ушедшей строфе "раньше думай о Родине, а потом о себе". Духовность вообще стала немодной, особенно по сравнению с материальной сферой. Старый нэповский лозунг "Обогащайтесь!" знаменовал появление нового вектора общественных настроений, где скромность сельского учителя безжалостно высмеивалась, а "отстегивание" на благотворительные цели стало напоминать индульгенции римских пап предреформационного периода.

Но что же мы приобрели? Конечно, главное - возможность неодномерного взгляда на мир. Миновал период увлечения какими бы то ни было "абсолютизациями", будь то марксизм, выдающийся партийный вождь или модная идиологема. Чтобы появилось отвращение к шедеврам вроде "Голубого сала", они должны были быть написаны. Наши чувства углубились настолько, что мы всего за десятилетие смогли пережить и сексуальную революцию, и ее бесславный закат. Мы приобрели, но приобрели половинчато, зачастую не понимая сути приобретенного, то, что в мире называют духовной свободой. Возможность жить, духовно не мучаясь, мы не получили, да это и вряд ли возможно. Нам просто отдали то, что нам и так принадлежало. Например, церковь, религию. Возможность уезжать на край света и там тосковать по родимым осинам. Работать и получать деньги. Выбрать из двух произведений худшее, хвалить его и всем доказывать, что "мне так видится".

И все же главное заключается в том, что у нас есть наследство и мы его бесславно не разбазарили. Да, вокруг трудов Василя Быкова были и будут идти споры, но это национальное наследство со всеми его плюсами и минусами. А вот претендующий на национальное величие известный политический поэт, в борьбе за "мову" не выбирающий средств, в том числе интеллектуальных, получается, больше любит себя в литературе, нежели дело, которому служит. Хотя бы потому, что нельзя строить национальное государство, обижая и оскорбляя плоскими побасенками его большую часть.

Наследство 90-х годов настолько противоречиво, что, возможно, еще не пришло время для его адекватной оценки. Ясно лишь одно: мы не Иваны, не помнящие родства, но мы и не Плюшкины, которые тащат в национальную кладовочку всякую залежалую веревочку. Мы - сами по себе, и мы вместе со всем миром. Ничего умнее, наверное, человечество не придумало.

Борис ЛЕПЕШКО, Брест.