«А мне опять приснился крокодил зеленый. Зеленый–презеленый, как моя тоска», — пел когда–то ВИА «Голубые гитары». Тоска зеленая накатила, дорогие мои болельщики, когда закончилась Олимпиада, нечего теперь смотреть по ТВ. Передача «Давай поженимся», туды ее в качель, разве рейтинг такой дает? Не может она телезрителя удовлетворить, я уверен. От нее и эмоции не те, и действующие лица тусклее, и ведущие–комментаторы жидкие. А Олимпиада... Там что ни сюжет — огурчик отборный. Лучше трансляций с Олимпийских игр программ нет! И не ищите даже.
К классу 10–му я понял, что спорт высших достижений — это не для меня. Обламывался я с ним жестоко, безжалостно он со мной обходился, проверяя на ушибы и синяки. Лет, наверное, в 12 на школьном чемпионате по легкой атлетике дернул меня Валерий Брумель постоять за честь родного коллектива в прыжках в высоту. И во время одной из попыток планочку–то я и сбил. И упал на нее спиной. На алюминиевую. Боль была адская. Физрук с изменившимся лицом доставил травмированного в медпункт, его работники обнадежили: прыгать буду. Нет уж, отрезал я, и подался в бег на средние дистанции.
В разгаре — соревнования между средними же учебными заведениями города. Я — глубоко запасной — сидел на трибуне стадиона, даже форму не потрудился захватить, как вдруг пришла скорбная весть, что основной наш спортсмен заболел и срочно требуется замена. Тренер вычислил меня взглядом и молча кивнул: мол, вперед — сначала за кедами домой, потом на дорожку. Одолжив у кого–то велосипед, я резвее Ааво Пиккууса метнулся за кроссовками и, еле отдышавшись, занял место на старте четырехсотметровки. Плевое дело, скажете вы, и я так думал. Особенно после восьмикилометрового марш–броска на двухколесном. На последней прямой я Сальвадором Дали рисовал в своем воображении бездонную бочку с водой и траурную церемонию в актовом зале. Но дополз вторым — с конца, в финишном створе обойдя слишком уверенного в собственных силах конкурента. С трибун раздались аплодисменты, я помахал в ответ рукой — и ноги тут же свело судорогой. Беги и отсюда, шепнул мне Альберто Хуанторена, и, оклемавшись, я направился в сторону волейбольной площадки. Поединок был принципиальным — за место в финале. В игре возникла небольшая пауза. Я стоял в третьей зоне, представляя, как буду принимать переходящий кубок от Владимира Кондры. Наклонился и затянул потуже шнурок и, распрямляясь, неловко дернул головой — нижний конец сетки обжег меня факелом Прометея. Недели две под глазом заживала бурая царапина. Что не остановило от шага следующего — от секции баскетбола, слава Сергею Белову. Запомнившейся мне в том числе и фингалом внушительных размеров, образовавшимся уже под другим оком после удара локтем центрового команды–соперницы. Только футбол мог прекратить все мои страдания и привести к медалям. Матч за «золото». Наша школа против ненашей. Я — на левом краю в полузащите. Мяч, летящий на уровне «ну, в общем, вам по пояс будет», я решил отбить эффектно — в прыжке, стелясь над землей (ахай, Юрий Пудышев). Звук от столкновения моей грудной клетки с газоном еще долго будил меня по ночам. И подлечив организм, спустя месяц я окончательно и бесповоротно ушел из большого школьного спорта. Потом еще было студенчество, но там я уже доигрывал.
А минувшая лондонская Олимпиада крепко запомнится мне лицом Любы Черкашиной, слезами, которые гимнастка пыталась сдержать. Кадр, где она рыдала в «зоне слез», вызвал в памяти другую картинку, с которой я его бы и сравнил. Ирина Роднина, Лейк–Плэсид, 1980–й. Захотелось спеть: «Ты поверь, что здесь издалека многое теряется из виду: тают грозовые облака, кажутся нелепыми обиды. Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупые телеграммы».
Новых впечатлений теперь ждать четыре года. Ну или два, если вспомнить про Сочи...
