Автору бессмертных хитов про ледяной потолок, малиновку, журавлика, чужую милую и других принадлежит и афоризм, тоже ставший классикой: «Из всех искусств важнейшим является фуршет». А еще он иногда повторяет известную фразу о том, что место артиста — в буфете. Когда я в беседе с мэтром спросил о том, место ли сегодня Эдуарду Ханку в эстраде или нет, композитор честно признался, что шоу–бизнес его интересует лишь в качестве подопытного для нашумевшей «Теории творческих волн».
Теоретик и практик
— Эдуард Семенович, ходило много разговоров о том, что вы покинули Беларусь и навсегда обосновались в России...
— Я просто временно жил в Москве на съемной квартире. Мне нужно было «нарастить мясо», так как более 10 лет назад здесь у меня развалилось все: не вышло с певческой карьерой дочки Светланы, с финансами возникли огромные проблемы. А тут Илья Резник пригласил меня поучаствовать в создании новогоднего мюзикла — из известных артистов в нем был задействован детский музыкальный театр «Домисолька». Мы сделали постановку, она два года шла в «Лужниках», потом в другом Дворце спорта, и все закрутилось. Резник как–то летел из Чечни одним самолетом с Путиным и министром обороны России маршалом Сергеевым, которые попросили сочинить поэта что–нибудь о российской армии. Он написал слова, я — музыку. Так появилась песня «Служить России». Первым ее исполнителем стал Басков, правда, не очень удачным, но — до сих пор поет. И вот уже несколько лет она входит в репертуар военных ансамблей имени Александрова и под управлением Виктора Елисеева, звучит на парадах на Красной площади и во время правительственных концертов. За нее я получил российское гражданство. Были какие–то корпоративы, много денег мне дали очень влиятельные люди — на раскрутку песни «Самурай». Но я быстро понял, что ввиду неформатности композиции могу ее и не раскрутить, и положил их в надежный банк под большие проценты — на них и живу. В Москве вместе с программистом Артемом Крашенинниковым я занялся созданием волнограмм (творческих рентгенов).
— Давайте напомним читателям о «Теории волн» Эдуарда Ханка.
— Хорошо, но начать я хочу вот с чего. Что такое критика? Это когда человек разбирает произведение с учетом своих вкусовых привязанностей. Аналитика же — творческий рентген, показывающий то, что есть на самом деле. Моя «Теория» — не критика, а аналитика; я как врач, на основании объективных данных выносящий диагноз. Она, как кардиограмма, — абсолютно точно демонстрирует, что происходит с творческим здоровьем артистов. Творческое топливо у них перерабатывается в творческий продукт, который невечен. «Теория» предполагает пять вариантов развития событий в жизни авторов и исполнителей в шоу–бизнесе: идущие к волне люди, поднимающиеся на волну, работающие на волне, спускающиеся с волны, отдыхающие после волны. Получив диагноз, они, если захотят, могут сделать определенные выводы, которые позволят им вывести себя из сложного состояния. Например, как я это называю, из состояния агрессивной творческой импотенции. Если же они не будут готовы к тому, что спад неизбежен, что с какого–то момента авторам придется писать «в стол», а исполнителям допевать предыдущее, то все закончится психушкой, инфарктом или инсультом. И данная «Теория» — руководство для психологов, способное помочь в реабилитации людей. И не только творческих профессий.
Абсолютное большинство авторов и поп–исполнителей — одноволновики. Двухволновиков — мэтров, дважды побывавших на гребне успеха, немного, например, Ротару, Кобзон, Лещенко, Магомаев, Пугачева, которую я первой и «разобрал». Ее последний взлет — песня «Позови меня с собой»: несостоявшаяся попытка третьей волны. После этого у нее не было ни одной композиции аналогичного уровня, а сегодня уже и совсем перестала фонтанировать. Кто–то считал ошибкой публикацию книги «Пу–га–чев–щи–на», но по–другому я поступить не мог: ученый–практик должен обнародовать результаты своих трудов. Другие, кому работа показалась заслуживающей внимания, посоветовали приложить к ней еще какие–то результаты. И в 2008 году вышла «Пу–га–чев–щи–на... Десять лет спустя». Если в первом издании я немножко рубил сплеча и за него меня много «били», то второе уже хвалили.
— Заказывают волнограммы?
— В прошлом году я сделал волнограмму для великого хоккейного вратаря Владислава Третьяка. Тогда он ее не понял. А в этом феврале — телефонный звонок из Гамбурга: Третьяк просит встретиться. Встретились, и он мне заказал для своего 60–летнего юбилея волнограмму в виде баннера. Представляете: модный московский зал торжеств «Сафиса», 500 гостей, а во всю правую стену — двадцатиметровая в длину и более метра в высоту история человека. Бизнесмены, взявшиеся мне помогать, верно поняли, что можно использовать мои волнограммы в качестве антуража праздника — как отдельных личностей, так и компаний.
— Появились богачи, взявшиеся финансировать ваше увлечение?
— Крупная рекламно–информационная фирма, представительство которой есть и в Беларуси. Но вы только не путайте: она готова вкладывать деньги не в альбомы с волнограммами, а в волнограммы–баннеры — в праздничное наглядное пособие. Это очень дорогое удовольствие, потому что, например, баннер, подаренный предпринимателями Третьяку, был изготовлен из винилового материала с хромированными стойками.
— И сколько такая игрушка стоит?
— Точно не скажу. Может, тысяч 5 долларов, а то и больше. Но мне пока еще ничего не платят, я пока еще тружусь на интересе.
— Интернетом, наверное, при работе пользуетесь?
— Если бы не интернет, эта бы «профессия» и не родилась. Приходится просматривать массу источников информации в сети, чтобы общая картина была полной и абсолютно достоверной. Вот мы сейчас начали делать волнограмму Леонардо да Винчи и остановились — очень много расхождений. А из того, что уже есть, — Пушкин, Гоголь, Чехов, Булгаков, Чайковский, Аркадий Райкин, Гагарин, Петр Первый, Сталин, Ельцин, Путин. С Магомаевым и «Песнярами» возникли сложности. Понимаете, вдовам великих людей кажется, что с их мужьями все происходило в жизни несколько по–другому... И готовятся волнограммы Фрэнка Синатры и Иосифа Кобзона, он своей даже название придумал: «Я песне отдал все сполна».
— До себя еще не добрались?
— На себя времени жалко!
— Вы сказали «мы начали делать...». Кто вам помогает?
— Это моя внучка — Ярослава Кича, студентка БГУ.
— Вот пусть на родственнике и тренируется!
— Да–да–да... Кстати, она стала достойной заменой Артему, который начинал со мной рисовать графики на компьютере.
Продюсер и семьянин
— Спонсоры, о которых вы говорили, не хотели бы финансировать белорусскую культуру и искусство?
— Уже есть подвижки! Организатор проекта «Чарнобыльскi шлях — дарога жыцця» Екатерина Копелева два года назад предложила мне съездить в составе группы артистов с концертами на пострадавшие от аварии территории. И тогда же я познакомился (правда, шапочно) с детским танцевальным ансамблем из Мозыря «Палеская зорачка», которым руководит Елена Руденко. А в этом году я с ним общался гораздо плотнее. Потрясающий коллектив, укладывающий зал на лопатки после первого своего выхода на сцену. Хочу попробовать поработать с ним в качестве продюсера, а сперва собираюсь летом свозить его на фестиваль «Чунга–Чанга», который проводит поэт Юрий Энтин. Потом планирую сделать ансамблю бенефис, может быть, в Белгосфилармонии. И мечтаю, чтобы он выступил в зале церковных собраний храма Христа Спасителя. Этому коллективу фирма, надеюсь, и поможет.
— В начале нашего разговора вы сказали о том, что с дочкой Светланой у вас не вышло. По прошествии времени она не подумывает вернуться в музыку?
— Светлана живет в Израиле, приняла иудаизм, она уже не Светлана Ханок, а Эва Ханок. Окончила первую ступень тель–авивского университета, сейчас поступает на вторую. Работала сперва в ювелирном отделе магазина дьюти–фри аэропорта имени Бен Гуриона, теперь трудится в той же сфере, но в другом месте. Счастлива, по–своему довольна, во всяком случае, о музыке мы с ней не говорим. Она ведь и не была ее фанаткой. Понимаете, в те годы, когда Светлана со своим редким тембром взошла на эстраду, спев «Молитву» и «Прекрасную даму», в моду входили всяческие «поющие трусы». Ну и что ей было делать в шоу–бизнесе? Но я не исключаю того, что она — как голосовая певица, у которой вокал никуда не делся, — лет в 40 попытается вернуться.
— 1 мая вы отметили юбилей...
— 50 лет назад мы с супругой сыграли свадьбу. С Евлалией Ивановной у нас было все. Вплоть до уходов в пятницу и возвращений в понедельник — с моей стороны. Но сейчас живем душа в душу, я бы даже сказал, что любовь разгорается с новой силой! Надеюсь, что встретим еще не один юбилей!
— А как познакомились?
— Я играл в одном из брестских оркестров. И саксофонист дядя Саша пригласил меня на крестины своего ребенка, там я и познакомился с будущей женой. Причем поначалу не произвел на нее никакого впечатления, пока не сел за рояль. А она училась в музыкальной школе — по классу... фортепиано!
— Когда вы написали первые хиты, Евлалия Ивановна как–то по–другому стала к вам относиться?
— Она из тех людей, которые гордятся своими близкими, но виду не подают. Я — шебутной, супруга — спокойная, на том и сходимся. Хотя — кнут и пряник, это тоже про нее. Помню, как–то я пришел домой часа в четыре утра. А жена встречает с мокрыми пеленками в руках, которые стирала. И хорошо же она меня ими отдубасила... А утром я сочинил песню: «Разговоры, разговоры, слово к слову тянется. Разговоры стихнут скоро, а любовь останется...»
